Дмитрий Стародубцев - Семь колодцев Страница 15

И он верит, что я действительно ему помогу. Так уже было.

— Нате, бля, подавитесь! — встает со стула один кент с подозрительно солидной кликухой Злодей (наверное, он сам придумал себе такое погонялово, для авторитетности).

Мы удивленно на него смотрим, а он почему-то схватился за палец руки и тянет его изо всех сил. Постепенно до всех доходит…

Пьяному человеку не нужно заканчивать театральное училище, чтобы уметь входить в образ. Он и Станиславского поучит. Взять хотя бы Алика. Этому парню лет тридцать. Он уже сто лет нигде не работает. Он вежливый, обходительный, но иногда взрывается. Он, как и все вокруг, очень любит выпить и ради полного стакана водки готов на все.

Алик в совершенстве владеет наукой перевоплощения. Поэтому за него не нужно беспокоиться. Мы торжественно вручаем ему золотое обручальное кольцо, которое Злодей с горечью стягивает с наслюнявленного пальца, и посылаем к чуркам на рынок. Алика не следует инструктировать, придумывать для него какую-нибудь душещипательную историю. Мы знаем, что он будет самозабвенно врать, изворачиваться, брать на жалость, прямодушно клясться и, в конце концов, получит в руки то, ради чего все представление затеяно: пятьдесят или семьдесят рублей — эквивалент целого ящика водки.

Через час Алик возвращается с победой. С ним тяжелая сумка бутылок и под мышкой огромный арбуз.

— Только за сорок взяли! — виновато сообщает он.

Слишком мало за целое золотое кольцо, которое стоит в магазине для новобрачных не меньше ста двадцати рублей. Но это уже никого не волнует, потому что на столе появляются священные сосуды. Уже полдень, и неопо-хмеленное братство сразу забывает обо всем на свете.

Вовочка хватает бутылку и граненый стакан, но я разъяренным движением останавливаю подлеца, отбираю пустой стакан и со всей силы швыряю на пол. Девчонки, только что покинувшие свое убежище и присоединившиеся к компании, взвизгивают от неожиданности.

— Ты, сволочь пузатая! — гневно говорю я Вовочке. — Сколько раз я тебе объяснял, что мы пьем только по малу, из рюмок…

Первая «штрафная», конечно, Костылю, как хозяину квартиры. Вторая — бывшему владельцу золотого кольца. Злодей опечален — еще не смирился с потерей дорогого предмета, который носил на руке много лет, и к тому же предвкушает крупные неприятности дома. Но горечь утраты и муки похмелья быстро сменяются радостью первого толчка разогретой веселящей крови в голову. И вот он уже в эйфории лопочет что-то невнятное.

Я уже довольно хорошо знаю Алика, поэтому про себя отмечаю, что он наверняка что-то заначил — не меньше двадцатки. Эта информация в скором времени пригодится…

Вечер. Злодей якобы засобирался домой — сдаваться. Его приятель вызвался его проводить. Судя по их перешептываниям и загадочным знакам, которыми они обмениваются, наверняка у них появился «вариант», но они не желают посвящать в него остальных. Хвосты обрубают, суки.

Из мужского населения остались Костыль, Вовочка, Алик и я. Все, кроме меня, в жопу пьяные. Я никогда не напиваюсь до беспамятства, предпочитаю растягивать удовольствие. Когда девчонки отлучаются на кухню, чтобы нажарить картошки, я подбираюсь к Алику, который свернулся калачиком на диване и уютно спит. Я проверяю его карманы — пусто.

Я расстроенно кусаю губы.

Вовочка, который еще мгновение назад храпел прямо за столом, вдруг приподнимает голову. Я понимаю, что он видел, что я делал.

— Проверь в серванте! — говорит он.

— Откуда знаешь?

— Видел, как он возле него крутился…

Мы с Вовочкой, черт побери, всегда заодно. Нас, в натуре, слишком много связывает.

Я отодвигаю стекло серванта и начинаю изучать содержимое старых сервизов. Вовочка с интересом за мной наблюдает. Алик по-прежнему дрыхнет.

Клад сокрыт в пузатом заварном чайнике. Я вытягиваю из него пачку денег и стремительно прячу ее в карман. Спустя пять минут украдкой пересчитываю. Пятьдесят рублей! Ни фига себе!

И что характерно: я не вор. Я лишь наказал вора, который всех нас обманул. Я восстановил, так сказать, справедливость.

Я захожу на кухню и счастливо обнимаю сразу обеих девчонок за плечи.

— Бросайте эту фигню! Прошвырнемся в центр. И показываю деньги.

Гала и Оля с радостью помогают друг другу избавиться от кухонных фартуков.

Вовочка с нами. Остальные брошены на произвол судьбы.

Москва. Центр. Революция.

Я прошу таксиста остановиться напротив «Детского мира». На площади огромная толпа пытается свергнуть памятник Дзержинскому. Много «революционеров», но большинство — развлекающаяся молодежь, всякие анархисты и бузотеры. Почти все, как и мы, подвыпили.

Я и Вовочка бросаемся к веревкам, которыми опутано железное изваяние, и изо всех сил помогаем разгоряченному люду опрокинуть Дзержинского наземь. Даешь свободу!

И страшно и весело.

Ночь. Уж не помню, как так получилось, но я лежу в постели сразу с Галой и Олей в их комнатке. Из-за двери на фоне тихой музыки доносится скрипучий голос Костыля и бесцеремонный басок Вовочки: оба коротают время за бутылочкой. Гала обозлена: ее лучшая подруга вступила с ней в конкурентную борьбу, но не в силах ничего поделать. Обе, будто соревнуясь, страстно меня ласкают, а я, страшно возбужденный невероятностью происходящего, стараюсь по мере возможности уделять внимание сразу обеим.

Вскоре мы уже совершенно голые. Мой дымящийся от возбуждения барабашка оказывается то в руке Галы, то Оли, словно эстафетная палочка. Обе пьяные, разгоряченные, мокренькие. Их соперничество вот-вот перерастет в открытое противостояние. Мне уже боязно за главный предмет их распри.

— Еще подеритесь здесь! — говорю я барским тоном.

Постепенно мне удается навести порядок и даже перехватить инициативу. Оля мне нравится больше — у нее самые сладкие губы на свете, — и я засандаливаю ей.

Жарко. Пот по спине.

Ах, как хорошо! Какая же она сочная, гостеприимная! С каким нескрываемым торжеством воспринимает она мои беспощадные порывы! А в ее стоне столько мучительного счастья!

Гала вынуждена смириться. Сражение проиграно. Она отворачивается к стенке, накрывает голову одеялом, тяжело дышит, на глаза наворачиваются слезы. Все рухнуло в одночасье. Парень, который столько всего ей наобещал и на которого она возлагала столько светлых надежд, предпочел лучшую подругу. Теперь он достанется ей! Сука эта Ольга, подстилка дешевая! Сикуха, тварь! Ведь договаривались же!

Глупенькая! Фишка в том, что я не достанусь ни тебе, ни твоей подруге — никому! Просто врать, изворачиваться, клясться в вечной любви, обещать девушкам черта лысого и обручальное кольцо на палец в придачу мне не впервой — не убудет! Да и куда мне спешить? Все еще впереди! Я просто трахну Ольгу, потом пойду выпью с Вовочкой водки, потом, если останутся силы, займусь тобой, Гала. А завтра, глядишь, и повторим. После же мы, наверное, расстанемся, и, скорее всего, навсегда…

17

Суббота. Вечер.

Я дождался Веру у метро, подсадил в свой джип и привез в шикарный грузинский ресторан. Нас радушно встретили и усадили за лучший столик, который уже был сервирован красным вином, боржоми и легкими закусками. Администратор называл меня по имени-отчеству.

Вера обескуражена.

— А что взамен? — Она безучастно перелистывает меню с удивительными блюдами и не менее удивительными ценами.

— Взамен? — Я даже расстроился от такой прямизны. — Это в каком смысле?

— Будто не понимаете? Когда мужчина приводит малознакомую женщину в ресторан, тем более такой, м-м, крутой, он, наверное, делает это не просто так? Он, наверное, что-то хочет получить?

Я, стараясь не обнаружить смущения, неторопливо расстилаю салфетку на коленях.

— Вы мне просто понравились… Я не считаю, что, покормив женщину в ресторане, можно требовать от нее компенсации. И запомните: что бы я в дальнейшем для вас ни сделал, вы никогда и ничем не будете мне обязаны.

— Первый раз такое слышу! — подняла брови Вера. — Вы играете в благородного рыцаря?

— А вы не можете предположить, что я и есть благородный рыцарь?..

Мы обменялись задиристыми взглядами.

— Всю жизнь ищу принца на белом коне, а попадаются одни уроды… — Вера опять углубилась в изучение блюд. — Может быть, на этот раз мне повезет? — И она расточительно улыбнулась.

Подошел официант с блокнотом в руках. Вера так и не смогла разобраться в меню, и я помог ей, сделав заказ по своему усмотрению.

Играла «живая» музыка, между столами разгуливали живые курицы. За соседним столиком намазывал черную икру на хлеб мордатый депутат Государственной думы. Рядом с ним поглощала окрошку на кефире то ли жена, то ли любовница. Скорее всего, любовница — уж больно молода была и хороша собой.

Я исподтишка поглядывал на свою новую знакомую. Ее губы, шея, подвижная грудь… Они были такими заманчивыми! Я готов был поклясться, что она наверняка женщина чувственная, пылкая. Не мог же Бог наделить самое соблазнительное существо на свете бездушным сердцем и бесчувственным телом. В каждой линии ее фигуры, в каждом завитке волос, да и во всех ее движениях я находил завуалированные признаки внутренней жажды плотских наслаждений.