Кингсли Эмис - Счастливчик Джим Страница 15

Почему было не пойти дальше? Казалось, он может себе это позволить, хотя и было неясно – до какого предела. Хотелось ли ему этого? Да, в какой-то мере. Но честно ли это по отношению к ней? Ему припомнилось смутно, что он сам после истории с Кэчпоулом советовал Маргарет воздержаться на некоторое время, ну, скажем, на год, от всяких, даже самых невинных, любовных отношений с кем бы то ни было. Так честно ли он поступает по отношению к ней? Честно ли он поступает по отношению к самому себе? Он мог держать Маргарет в узде лишь до тех пор, пока у них были приятельские отношения. Став ее любовником, он уподобился бы новичку-ковбою, вступившему в единоборство с прославленным своей свирепостью быком. Нет, конечно, это было бы нечестно по отношению к себе самому. И, конечно, нечестно по отношению к ней. 'Прежде всего это неизбежно будет большим потрясением для Маргарет, не говоря уже о возможных последствиях. Нет, ради нее он не должен до этого доводить. Но, с другой стороны… Мысли разбегались, Диксон тщетно пытался хоть что-нибудь сообразить… С другой стороны, Маргарет сама, очевидно, хочет этого. Он ощутил ее теплое дыхание на своей щеке, и затухающее желание внезапно вспыхнуло в нем с новой силой. Ясно, что его тревожит – он просто боится получить отпор. Диксон принял руку, затем снова сунул ее – на этот раз под ночную рубашку. От этого жеста и от того, как затрепетала Маргарет, у него еще сильнее закружилась голова, и он окончательно потерял способность мыслить. Напряженная тишина звоном отдавалась у него в ушах.

Минутой позже, когда они уже лежали рядом на постели, он сделал движение не только вполне недвусмысленное, но даже, пожалуй, чрезмерно откровенное. Как восприняла это Маргарет, понять было трудно, хотя реагировала она весьма бурно. Диксон больше не колебался. Последовала короткая схватка, и он отлетел в сторону, больно ударившись головой о спинку кровати. Маргарет встала, запахнула халат и взяла со стула его плащ.

– Убирайтесь, – сказала она. – Убирайтесь вон, Джеймс.

Он с трудом поднялся на йоги и кое-как поймал свой плащ, который она ему швырнула.

– Позвольте… Что случилось?

– Вон! – Ее трясло от ярости.

– Хорошо, хорошо, только я не понимаю.

Она распахнула дверь и кивнула ему, чтобы он уходил. На лестнице послышались чьи-то шаги.

– Послушайте, там кто-то идет…

Он очутился за дверью с плащом, перекинутым через руку. У него было такое ощущение, словно голова начала теперь кружиться в обратную сторону. У дверей ванной комнаты он вдруг столкнулся с этой самой Кэллегэн.

– Добрый вечер, – сказал он учтиво.

Она отвела глаза и прошла мимо него к себе в спальню. Он хотел отворить дверь в ванную комнату – дверь снова была заперта. Не раздумывая долго, он закинул голову, набрал в легкие побольше воздуха и испустил громкий, протяжный, исполненный ярости рев, напоминавший вокальные упражнения Голдсмита. Затем скатился вниз по лестнице, повесил в прихожей свой плащ, прошел в столовую и присел на корточки перед не то поддельным, не то настоящим буфетом восемнадцатого столетия.

Среди бутылок коньяка, пива и сидра, стоявших на полке, он отыскал бутылку портвейна. Это была та самая бутылка, из которой вечером Уэлч налил ему такую микроскопическую порцию вина, что Диксон не сразу понял – в шутку это или всерьез. Надпись на этикетке была на каком-то романском языке, а дальше – по-английски. Очень хорошо – и не английский и не иностранный напиток! Пробка выскочила с праздничным новогодним звуком, и Диксону вдруг нестерпимо захотелось орешков с изюмом. Он основательно приложился к бутылке. Часть вина прохладно-холодящей струйкой потекла по подбородку и за воротник. Бутылка была на три четверти полной, когда он запрокинул ее над головой, и оказалась на три четверти пустой, когда он отнял ее ото рта. Он с шумом поставил ее обратно на полку, вытер рот дорожкой, постланной на буфете, и, ощутив себя на верху блаженства, беспрепятственно добрался до своей спальни.

Расхаживая по комнате и раздеваясь на ходу, он с недоумением вспоминал о том, что произошло у него с Маргарет, и старался собраться с мыслями. Так ли уж все это было ему нужно? Ответ был вес тот же: да, до некоторой степени. Однако он бы не сделал ни малейшей попытки и уж во всяком случае не был бы столь предприимчив, если бы она не проявила такого пыла. Но зачем понадобилось ей проявлять пыл, после того как она столько времени его не проявляла? Вероятно, виной всему какой-нибудь новый роман, который она только что прочла. Но если на то пошло, это же все вполне естественно, именно этого она, в сущности, и хочет. Диксон нахмурился от усилия, которое потребовалось ему сделать, чтобы сформулировать свою мысль. Она об этом и не подозревает, но это именно то, чего она хочет, чего требует ее натура. И, черт побери, в конце концов это его законное право, если вспомнить, чего он от нее натерпелся… Но хорошо ли это, честно ли это по отношению к ней – ставить ее в такое положение, особенно после всего, что она перенесла? Почувствовав, куда могут завести его эти мысли, Диксон поспешил отбросить их и направился в ванную комнату, завязывая на ходу шнур пижамы.

В ванной комнате ему вдруг стало хуже. Невзирая на прохладу весенней ночи, пот катился с него градом. Он немного постоял перед умывальником, стараясь разобраться в своих ощущениях. Ему казалось, что желудок у него страшно раздуло и он стал непомерно тяжел. Свет электрической лампочки меньше всего был похож на электрический свет, а превратился в какой-то мглистый фосфоресцирующий газ, и по комнате от него словно разливалось жужжание. Диксон открыл холодный кран и наклонился над раковиной. После этого ему уже с трудом удалось подавить желание наклоняться все ниже и ниже и всунуть голову между кранами. Он сполоснул лицо, снял бакелитовую кружку со стеклянной полки над раковиной и выпил довольно много воды. Это несколько освежило его, но вместе с тем оказало еще какое-то действие. Какое – он не разобрал. Он вычистил зубы, употребив колоссальное количество пасты, снова сполоснул лицо, снова наполнил кружку водой и съел еще немного пасты.

Возле своей кровати он остановился в раздумье. Ему казалось, что лицо у него стало необыкновенно тяжелым, словно под кожу в разных местах были вшиты мешочки с песком, которые оттягивали мясо от костей. А впрочем, никаких костей словно бы и не существовало. Внезапно он почувствовал себя очень худо и тяжело, с содроганием вздохнул. У него появилось такое ощущение, словно кто-то проворно подскочил к нему сзади и натянул на него водолазный костюм – невидимый и мягкий, как вата. Он тихонько застонал. Уж хуже этого, кажется, быть не могло.

Он начал укладываться в постель. Четыре уцелевшие сигареты – неужто он в самом деле выкурил двенадцать сигарет за этот вечер? – лежали в бумажной пачке на полированном столике у изголовья кровати, рядом со спичками, бакелитовой кружкой с водой и пепельницей, которую он взял с каминной полки. Закинув одну ногу «а постель, Диксон обнаружил, что не в состоянии сразу проделать то же и с другой ногой, и только тут понял, как подействовала на него выпитая вода – он снова был пьян. Он улегся в постель, и тотчас ему стало ясно, что именно это действие воды и было основным, а освежающий эффект – второстепенным. На качающейся каминной полке стояла небольшая фарфоровая статуэтка – Будда в знакомой традиционной позе. Может быть, Уэлч поставил ее сюда, чтобы напомнить ему о преимуществах созерцательной жизни? Если так, то его нравоучение запоздало.

Диксон протянул руку, дернул за болтавшийся у него над головой шнурок и выключил свет. И тотчас нижний правый угол комнаты начал вздыматься вверх вместе с правым углом кровати, которая как бы стремилась перевернуться, оставаясь вместе с тем в прежнем положении. Диксон сбросил с себя одеяло и сел, свесив ноги. Комната была неподвижна. Посидев немного, Диксон снова закинул ноги на постель и вытянулся. Комната начала опрокидываться. Он спустил ноги на пол. Комната застыла в неподвижности. Диксон закинул ноги на кровать, но не лег, а продолжал сидеть. Комната опрокидывалась. Он спустил ноги с постели – все кончилось. Он закинул одну ногу на кровать.

Началось. Да еще как! Кажется, в любую минуту с ним может произойти катастрофа. Хрипло бранясь, Диксон взбил повыше подушки, привалился к ним, полусидя, полулежа, и наполовину свесил ноги с кровати. И в этом положении ему кое-как удалось погрузиться в сон.

Глава VI

Диксон снова вернулся к жизни. Он очнулся сразу, не успев почувствовать, что просыпается. Ему не довелось медленно, достойно покинуть чертоги сна – его бесцеремонно вышвырнули оттуда. Он лежал в нескладной, неудобной позе и не находил в себе сил пошевелиться – так ему было скверно. Словно раздавленный краб на вымазанной дегтем гальке под утренним солнцем. Свет резал ему глаза, но оказалось, что переводить взгляд с предмета на предмет еще мучительнее. Он попробовал было и тут же решил, что с этой минуты всю жизнь будет смотреть только в одну точку. В висках у него стучало, и от этого казалось, что все кругом пульсирует, а во рту было так погано, словно какое-то насекомое заползло туда ночью по ошибке да там и нашло место последнего успокоения. Кроме того, всю ночь он участвовал в кроссе по пересеченной местности, а потом его с большим знанием дела избивали в полицейском участке. Ему было очень скверно.