Александр Маленков - Красные огурцы Страница 16

Она действительно прочитала всю возможную научную литературу об эмоциональной сфере человека, всю философскую, а заодно и художественную, благо ни о чем другом писатели не писали. В теории все получалось просто. Если отбросить романтику, любовь возникала у мужчин по пяти причинам: сострадание (нисходящая любовь, как у Толстого), самолюбование (наблюдение себя в другом, как у Маркеса), эгоизм (прагматическая любовь, описанная греками), ревность (как у Мопассана) и, наконец, банальное вожделение. Таков был анализ. Синтезом Дуня, поразмыслив, решила считать метод, объединяющий все эти подходы: вначале разжалобить объект, потом восхищаться им, потом стать ему полезной, а потом заставить ревновать. Миссию вызова плотского желания она, мельком глянув в зеркало, решила доверить своей спортивной фигуре, голубым глазам и мини‑юбке, купленной на распродаже под психологическим давлением продавщицы.

Так долго копившиеся знания ликовали — наконец‑то теория увенчается практикой! Наконец‑то она докажет всем — и деду, и всем этим портретам, висевшим в аудиториях, и своему научному руководителю, и — главное! — самой себе, что не зря. Не зря она выбрала эту абстрактную науку, не зря зубрила определения. Совершив объезд по запутанным тропинкам философии, она с триумфом выйдет на большую дорогу прикладной науки. Разбираться в машинах? Бери выше! Разобраться в человечьей душе, уметь ее настраивать и чинить — вот это дело!

Уже на этапе бани Дуня поняла, что последний пункт синтетического метода будет самым простым: Антон поглядывал на нее прищурившись и склонив голову — верный признак вожделения. Через час он шатающейся походкой вошел в дом и затих в своей комнате.

Убедившись, что гость спит, она вышла во двор к деду. В сырой темноте метался костер. Ветерок холодил влажный после бани загривок. Дуня поежилась и запахнула кофту. Дед опять съел свои дурацкие грибы и теперь, как могло показаться стороннему наблюдателю, сам пребывал в растительном состоянии. Но она не была сторонним наблюдателем и знала, что дед находится сейчас в самой что ни на есть деятельной и творческой фазе.

— Дед! — позвала она шепотом. — Ты жив?

— Пока жив, — откликнулся дед. — Но… — он бодро вскочил с шезлонга, — надо готовиться к погребению. Я все продумал!

Он прошелся вокруг костра, разминая пальцы и щелкая суставами, как будто готовился сесть за рояль.

— Неси бумагу и ручку, я буду в мастерской.

Грибы заставляли дедушку искать сложных путей. Он брал привычную вещь, делал как бы эволюционный шаг назад, смотрел на нее свежим грибным взглядом и спрашивал себя — а так ли эта вещь удобна, как кажется? Не пропустили ли мы интересный поворот на пути? Так появились на свет ножевилколожка — ложка с зубчиками и острым краем, зеркальные ставни, воровавшие для помещения дополнительный солнечный свет, и молоток на резиновой ручке, который хоть и лихо забивал любые гвозди, но крайне неприятно вибрировал.

Дед решил устроить себе похороны в духе викингов, с погребальной ладьей и костром. Против костра Дуня решительно восстала, но признала, что лодка — самый простой способ избавиться от тела, не повредив его. Закапываться живьем или вызывать «скорую помощь» было бы рискованно.

Всю ночь они писали завещание, мастерили ладью и каталку, которую дед, поправляя очки, просил называть платформой.

Утром Дуня постирала одежду Антона и приготовила завтрак, начав таким образом растить в нем прагматичную любовь. Объект эксперимента вел себя податливо и даже, к собственному удивлению, завел речь о женихах и свадьбах.

Дедушка так убедительно изобразил мертвого, что Дуня без усилий разрыдалась, возбуждая в объекте нисходящую любовь. А тонкий маневр с моральными обязательствами так называемого «хорошего человека», ловко посеянными в его подсознание накануне, вынудил Антона вопреки собственной (как ему казалось!) воле взять Дуню с собой.

Она боялась, что похороны возбудят в Антоне инстинкт смерти мортидо, который, если верить Фрейду, всегда спорит с либидо и таким образом притупит вожделение Антона. Но провоцирующий наряд, тщательно продуманный в соответствии с современными стандартами сексапильности, к счастью, сработал как надо. Антон аж крякнул, увидев Дуню при мини‑юбке и макияже. «Это либидо взяло верх над мортидо», — удовлетворенно решила она.

22

Красные туфельки на каблуках тормозили колонну, и от медленной ходьбы прялка казалась еще тяжелее, Дуня еще глупее, а общая ситуация — такой безнадежной, что лучше даже и не думать. Поэтому Антон с нарастающим раздражением думал о данном обещании. Что за допотопные фантазии — выдать замуж? Как это вообще — выдать замуж? Сейчас уже никого никуда не выдают. Люди сами решают этот вопрос.

— Дуня, — сказал он, когда раздражение дошло до краев и стало проситься наружу, — надеюсь, ты не думаешь, что я действительно буду искать тебе жениха?

— Думаю. Ты обещал.

«А сейчас, коллеги, мы наблюдаем зарождение внутреннего протеста самца против потери подсознательно уже присвоенной самки», — доложила Дуня воображаемому ученому совету.

— Прекрасно! А как ты себе это представляешь? Как в сказке? За первого встречного? Или мы пойдем в брачное агентство? Или я должен водить тебя по гостям, по дискотекам, пока ты не встретишь?..

Дуня промолчала.

— Или мы вначале с прялкой разберемся? Тоже задачка на сообразительность. Как ты себе это представляешь, я приеду в Останкино, скажу: «Где здесь Якубович? Мне ему прялку подарить надо!» Так, что ли?

— Да что ты все — «как ты думаешь, как ты представляешь?» — перевела Дуня коммуникацию в русло нисходящей любви. — Это твое дело думать и представлять. Ты вон какой умный и добрый, уж как‑нибудь найдешь способ. Я только знаю, что жизнь дедушки только тогда обретет смысл, когда…

— Знаю, — перебил Антон, — когда мы доставим чертову прялку Якубовичу. Спасибо еще, что не на могилу Кастанеды!

— Кого?

— Да так… Он не мог ее из пенопласта сделать? В ней весу килограмм пятнадцать!

— Ну ты ведь не бросишь ее? — изобразила Дуня волнение. — Это очень важно. Лучше меня брось!

— Какая ты смелая стала — брось. Только что собиралась пропасть одна, а теперь прялка важнее.

— Антон, — сказала Дуня, помолчав.

— Что?

— Раз уж решил быть добрым, так не ругайся.

— Решил, решил, ладно.

«Что за манера у этой семейки — ловить меня на слове? — думал Антон. — Вдруг решили, что я добрый, меня в этом убедили, а теперь сели на шею. Добрый — не добрый… Что дальше? Под девизом „Антон добрый“ можно попросить у него квартиру? Внутренние органы? Он же добрый…»

Странная пара шагала по пыльной дороге с целеустремленностью, совершенно не соответствовавшей ясности цели. Цель была туманна. Например, добраться до железной дороги, сесть на поезд и уехать куда‑нибудь подальше. Например, в Минск или на Байкал. Туда, где можно спокойно отсидеться несколько месяцев, а там…

— Антон, а мы куда идем?

— В город.

— А что будем в городе делать?

— Дизайном интерьеров займемся, — мрачно ответил Антон.

— Понятно.

— Шутка. Сядем на поезд и уедем. Мне здесь нельзя оставаться.

— Почему?

— Да так. Потом расскажу.

— А что у тебя корзинке?

— Деньги, Дуняша. Миллион евро.

— Шутка?

— Шутка. Это точно. Чья‑то злая шутка…

Дуня замолчала, но хватило ее ненадолго и она опять спросила:

— А дизайнером трудно быть?

— По‑разному, от человека зависит. Кто хорошо свое дело знает, тому не трудно. Это к любому роду деятельности применимо. Попробуй сформулировать свой вопрос иначе.

— Как иначе?

— Подумай вначале, что именно ты хочешь услышать в ответ. Чтобы задать правильный вопрос, нужно знать большую часть ответа.

— Здорово… Чтобы задать вопрос… Это ты сам придумал? — восхищенно спросила Дуня, подбрасывая дровишек в разгоравшийся костер самолюбования объекта.

— Это жизнь придумала.

— Ну вот, ты видишь дом… — начала Дуня. Антону показалось, что он слышит, как от напряжения поскрипывают ее юные мозговые извилины.

— Так‑так, — иронически подбодрил он ее, — продолжай.

— …и ты все про него знаешь?

— Не все, конечно, но куда больше, чем те, кто не изучал архитектуру.

— Вот дом, — Дуня указала красным ногтем на вычурное здание недавно возведенной дачи местного депутата, видневшееся за полем на холме. — Я вижу обычный дом с колоннами, а ты?

Антон всмотрелся в даль. По виду типичный дом отдыха, переделанный из старой усадьбы. Подумав немного, он понял, что действительно может с ходу сделать кое‑какие предположения.

— А я вижу дворянскую усадьбу середины девятнадцатого века, в стиле русского классицизма, толково вписанную в ландшафт. С парадного крыльца открывается вид, на нем принимали гостей. Внутри будет прихожая, а за ней большой зал. По бокам флигели с гостевыми комнатами. Если пройти насквозь, выйдешь в сад. Скорее всего, после революции усадьба была разрушена и запущена, потом из нее сделали дом отдыха, восстановили кривыми руками, в семидесятых годах провели канализацию, в девяностых остатки декора прошлого века сгинули под напором евроремонта. Я могу так долго говорить, но сомневаюсь, что тебе это интересно.