Сергей Власов - Фестиваль Страница 16

– Кто? Что? Какой Михаил? Я никого не знаю!

– Да не ори ты так! Чего испугался? – неожиданно сказал чей-то насмешливый голос поблизости. – Это же я – Алик Кабан. Алик Бырдин. Олдовый твой френдок.

– А-а-а… Олег. Привет. Чего это ты по утрам возле моего дома шляешься, людей пугаешь?

Алик обиженно засопел:

– Не шляюсь, а просто возвращаюсь из гостей. А встретились мы только лишь по одной причине, вероятнее всего, потому, что кратчайшая дорога от знакомой барышни до моего родного «чума» пролегает именно через твой «чум».

Жигульский прекрасно знал, что слово, повторенное Аликом дважды, означает «дом», и поэтому объяснение Бырдина его вполне устроило. Постороннему человеку вообще было бы трудно понять хоть что-нибудь в на первый взгляд бессмысленной, полной непонятных терминов и сокращений, а на самом деле несущей огромную смысловую нагрузку словесной белиберде Алика – Бырдин говорил на редчайшем московском сленге, которым, по его утверждению, пользовалось во всей Москве не более двух десятков представителей одного элитарного сообщества. Что это было за сообщество, он никогда не пояснял, тем более что никого из его членов, кроме самого Бырдина, никто ни разу так и не видел.

– Может, ты пригласишь меня на рюмочку утреннего «кира»? – поинтересовался он у Жигульского.

– Хочешь выпить? – обреченно отреагировал Михаил. – Ладно, пойдем…

Войдя в квартиру и внимательно оглядев прихожую, Алик потянул носом ее знакомый запах и ностальгически улыбнулся:

– Знакомый чум, знакомые запахи! Приятно вновь посетить лежбище старого фрэндка! Помню, частенько гнездился я здесь с многочисленными герлами и разноцветными пайзерами с «зеленой змеей»…

– Проходи в комнату, шузняк можешь не снимать. В комнате даже можно курить – маман на даче. Там на столике лежат журналы с моими материалами – это чтобы ты не скучал, а я примерно через пять минут с удовольствием предоставлю в твое распоряжение когда-то так любимый тобой тонизирующий «Шампань-коблер»…

У Бырдина на глазах выступили слезы:

– Старик, у меня нет слов, у меня на душе просто какой-то светлый холидей, я чувствую себя настоящим «кингом»!

Через несколько минут Жигульский появился с небольшим подносом, на котором кроме рюмок, пары бутербродов с вареной колбасой горделиво возвышалась запотевшая поллитровка «Русской» водки.

– Извини, Алик, к сожалению, коньяк с шампанским закончились, но если хочешь «Кровавую Мэри», у меня к водяре имеется в наличии немного томатного сока.

– Не принципиально. – Алик лихо открутил винтовую пробку и разлил содержимое сосуда по рюмкам.

– Со свиданьицем, Михаил Викторович!

– С добрым утром, Олег Ярополкович!

С Аликом Бырдиным, по прозвищу Кабан, Жигульский познакомился осенью тысяча девятьсот семьдесят девятого года. В то время Михаил с одним институтским приятелем имели привычку раз в неделю захаживать на третий этаж ресторана «Москва», где скромный обед с бутылкой сухого вина на двоих стоил что-то около пятнадцати рублей.

И вот однажды, уже изрядно «освежившись», выходя из этого чудного питейного заведения, Жигульский вспомнил, что ему необходимо по комсомольским делам ненадолго вернуться в институт. На третьем этаже учебного здания он и увидел впервые импозантного мужчину средних лет, курившего, судя по запаху, настоящие американские сигареты. Мужчина работал на кафедре русского языка для иностранных студентов ассистентом и имел институтскую довольно странную кличку «Кабан».

Это и был Алик Бырдин… Михаил попросил у него сигарету, а получив ее, сердечно поблагодарил. Потом, вероятнее всего, что-то спросил, что-то ответил, короче, они разговорились… Через несколько минут непрерывного курения выяснилось, что оба живут на «Преображенке». По этому поводу патриотически настроенный по отношению к родному району и не страдающий снобизмом, но страдающий алкоголизмом Бырдин тут же не преминул пригласить своего нового знакомого на стаканчик дефицитного югославского вермута, изрядные запасы которого находились у Алика прямо на рабочем месте – на кафедре. Однако одним стаканчиком дело не обошлось, вино в этот вечер наливалось щедро и быстро выпивалось. Около девяти часов их выгнала пожилая уборщица, и Жигульский, слегка подумав и порассуждав вслух сам с собой, предложил вернуться туда, где он сегодня один раз уже был – в ресторан «Москва», а точнее – в его бар. Ему очень понравился этот невысокий плотный крепыш Алик, от его немногословности веяло какой-то солидностью и внутренней силой духа, которой, увы, не было у его многочисленных институтских приятелей.

Бар, куда они пришли, закрывался через час – половина одиннадцатого, но этих полутора часов им с лихвой хватило, чтобы прилично набраться и познакомиться с довольно развязной девицей по имени Таня.

Втроем они приехали на «Преображенскую площадь», двадцать минут двенадцатого – гнусное время, когда все разбитные продавщицы винных отделов с оттопыренными карманами давно не стиранных халатов, полными «левых» денег, уже отправились на покой, но «тройку нападения на гастроном» это не смутило – в резерве ставки был еще ресторан «Молдавия».

– Сейчас же откройте! – несколько раз прокричал Бырдин, барабаня огромным кулаком в деревянную дверь знакомого кабака, после чего пояснил: – Алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах!

– Отворяй, сука, говорят тебе, а не то пожалеешь! – поддержал приятеля писклявым голосом Михаил Жигульский и угрожающе завыл.

Появившийся якобы заспанный «воротный» внимательно осмотрел двух рвущихся внутрь помещения людей и, вероятно, остался увиденным доволен, потому что уже через секунду немного приоткрыл дверь, и переговоры на высшем уровне, которых на самом деле могло совсем и не быть, начались.

Внутрь пропустили только Алика, грязно сквернословившему Жигульскому перейти Рубикон не удалось. Девушка Таня ненадолго отлучилась по естественной нужде и через некоторое время вернулась из ближайшего кустарника крайне довольная и счастливая.

Обменяв дензнаки на «пайзеры» с магическим содержимым, Бырдин вышел через черный вход и первым делом зубами содрал пластмассовую пробку с одной из бутылок, а затем, опрокинув ее вверх тормашками, начал «горнить». С каждым выпитым глотком у него прибавлялось сил и улучшалось настроение.

В начале первого Алик, Михаил и Таня подошли к дому, где проживал Жигульский.

– Что дальше? – грустно спросил Бырдин.

– Надо подумать!

– Мальчики, я замерзла, мне хочется в тепло!

Алик открыл зубами вторую бутылку и первой галантно предложил отпить даме. Таня начала процесс, давясь и пуская слюни, мало того, она умудрилась пролить некоторое количество волшебной влаги себе на белую блузку.

– Кто так пьет?! – рявкнул Кабан.

– Алик, не ори – это же дама! – попросил Михаил.

– Но всему же есть предел, дружище! Пролить столько портвейна…

– Я не привыкла пить из горлышка, – попыталась объяснить свои неумелые действия девица.

– Скажи еще… – начал было Алик, но Жигульский его перебил:

– Друзья, не ссорьтесь! Кажется, я кое-что придумал. Вводная следующая: я захожу к себе домой первым, вы – ровно через двенадцать минут!

Вы – муж и жена из Одессы. Я отдыхал там на море лет шесть назад. Так вот, вы – те самые люди, у которых я снимал угол. Ну, а дальше – дальше по обстоятельствам.

Войдя в квартиру, Михаил дружелюбно, что на самом деле бывало не часто, поприветствовав героически ждавших его в столь поздний час родителей, быстренько уселся за остывший ужин и, кстати, так невзначай, сообщил им, что утром, когда они ушли на работу, звонили его старые знакомые из Одессы – Алик и Таня. Они приехали на денек в столицу за покупками и, может быть, сегодня могут прийти в поисках ночлега.

– В такое позднее время?

– Мама, у них в наличии – всего один день. За который надо успеть обежать всю Москву и купить по многостраничному списку уйму различных, чаще всего абсолютно никому не нужных вещей…

– А ты их хорошо знаешь? – спросила мама, немного встревоженная последней новостью.

– Разумеется, – уверенным тоном произнес правдивый сын, – я жил у них почти месяц.

Тут раздался звонок.

– А вот и они. – Михаил поспешил в прихожую и уже через секунду загремел там входными засовами.

Внешний вид одесситов не вселил в родителей здорового оптимизма, молодые люди были явно «навеселе», а Алик к тому же сжимал в мозолистой пятерне ручки сумки, в которой призывно позвякивали только что приобретенные «пайзеры». Михаил Викторович поспешил вмешаться в ситуацию:

– Проходите, ребята, раздевайтесь. Кстати, как поживает бабушка?