Юлия Климова - Белка в колесе фортуны Страница 18

– Нет, – покачал он головой, – я считаю тебя не такой, как все.

На щеках вспыхнул румянец, и, почувствовав это, Катя принялась старательно расправлять на коленях салфетку. Что за ерунда такая: откуда это смятение, откуда эта дрожь в руках? Ничего же такого он не сказал, и еще неизвестно, что он имел в виду… Не такая, как все… Это какая? Может, он хотел сказать… своенравная? Вспыльчивая? Особенная?..

Надо вернуться к еде – лучше усиленно жевать и ни о чем не думать! Катя взяла помидорину и, отгоняя мысли о давно наступившей сытости, откусила небольшой кусочек.

– А вы знаете, каким будет второе испытание? – спросила она. Этот вопрос ее занимал уже давно.

– Знаю, – улыбнулся Федор. – Поверь – ничего страшного: никаких москитов, никаких змей, никаких лишений. Вряд ли это вообще можно назвать испытанием.

– А может, вы тогда мне скажете…

– Нет.

– Я так и знала! – фыркнула Катя. – Чего еще от вас ожидать. Если бы вы были другим человеком… нормальным человеком, вы бы меня обо всем предупредили заранее.

Так – отлично! Она нашла, к чему придраться, и он ее теперь вновь раздражает. Прекрасно! Никакой неловкости, и все вернулось на круги своя!

– Еще вина? – спросил Федор.

– Наливайте, – позволила Катя. – А третье испытание?

– Ничего не могу сказать и об этом.

– Почему? Не знаете?

– Не знаю.

– Забыли спросить или мой дядюшка вам не доверяет? – в голосе сквозило ехидство.

– Забыл спросить, – улыбнулся Федор.

– Ну же, признайтесь, что он вам попросту не ответил.

– Катя, мы с Карлом одна команда, и не принимай желаемое за действительное.

– Ладно, не хотите говорить на эту тему и не надо, – она махнула рукой, – я не сомневаюсь, что все у вас продумано, и мне всегда надо быть начеку.

– А я вот как раз считаю, что тебе надо просто расслабиться…

Он резко встал, и Катя от неожиданности вздрогнула – он что… сейчас будет приставать к ней… по-настоящему? Ой! Ой! Что же делать? Как бы сесть так, чтобы одновременно быть сногсшибательной и иметь возможность дать достойный отпор?

«Что за бред у меня в голове, – подумала Катя, – я становлюсь какой-то кошмарной дурой!»

«Это вино, я просто немного опьянела», – быстро нашла она себе оправдание.

Но Федор приставать не собирался, он повернулся к морю, лениво потянулся и предложил:

– Может, прогуляемся по берегу, чего здесь сидеть?

Шли они рядом, но на некотором расстоянии друг от друга. Это расстояние то и дело по каким-то неведомым причинам уменьшалось, и Катя внимательно следила, чтобы должный метр не сокращался.

Она оступилась, и он тут же взял ее за локоть. Ну вот – опять! И как он так быстро метнулся к ней?

– Вообще здесь красиво, – сказала Катя, косясь на свою грудь – не видно ли ниток и заправлен ли лохматый шов – все же лямку надо было отрывать аккуратнее… – Я даже благодарна Карлу Антоновичу за то, что он отправил меня на остров. И это даже ничего, что вы меня разорили, – она хмыкнула. – Денег, конечно, жалко, но я сама виновата…

Она надеялась, что он сейчас скажет: «Давай я тебе все верну, мне, в конце концов, твои деньги не нужны…» – но он сказал иное:

– Азарт и в жизни, и в бизнесе необходим, но в небольших дозах, и подобные порывы нужно уметь контролировать.

– То есть – вы преподали мне урок?

– Считай так.

– Отлично, – теперь Катя усмехнулась.

Значит, деньги он возвращать не собирается? А мог бы! Ну и пожалуйста, ну и не надо, не очень-то и хотелось… Она остановилась, подняла плоский камешек и пустила его по воде. Бульк, бульк, бульк… Пять касаний.

– Неплохо, – похвалил Архипов и тоже поднял камешек и уже хотел пустить его следом, но передумал.

– Боитесь опозориться? – едко спросила Катя.

– Нет, не хочу тебя расстраивать, – ответил он.

– Ну что вы, я умею радоваться за других. Давайте, давайте, посмотрим, на что вы способны.

Бульк, бульк, бульк… Семь касаний.

– Подумаешь! – выдала Катя и, вздернув нос, пошла дальше.

Ветерок скользнул по лицу и плечам. Она вдохнула вечернюю прохладу, на миг задержала дыхание и обернулась. Как-то все хорошо и просто… Спокойно. И можно быть любой – можно быть разной.

– Свобода! – вдруг закричала Катя и, подняв руки вверх, запрыгала в разные стороны, точно душевнобольной заяц. – Свобо-о-да!

Федор остановился и, давая возможность наследнице сделать вокруг него почетный круг ритуального танца, замер.

– Свобода! Да здравствует равенство и братство! Да здравствует мир во всем мире!

Она закинула голову назад и закружилась на месте. Море, деревья, песок – все мелькало и сливалось в сплошную бежево-зеленую полосу. В полосу радости и счастья.

– Осторожно! – воскликнул Федор, когда, качнувшись, Катя потеряла равновесие. Он быстро шагнул вперед и взял ее за руку. – Упадешь же, Ольга…

В ушах у Кати сразу зазвенело, а потом, наоборот, стало абсолютно тихо. Как он ее назвал?.. Как?..

– Не беспокойтесь, я твердо стою на ногах, – резко сказала она и выдернула свою руку из его руки.

Нестерпимая обида захлестнула душу. И резко стало холодно…

– Катя, я…

Федор и сам не мог понять, как у него вылетело это имя – сейчас он не думал об Ольге и тем более не ассоциировал одну девушку с другой. Но у него была своя размеренная, привычная жизнь, и эта жизнь предательски вылезла на поверхность. Эту жизнь он не собирался менять так быстро, да и незачем было ее менять – никто не желал впускать его в свое сердце, и никто не собирался стучаться в его душу. Ну так что… все по-честному? Федор стиснул зубы и попытался отодвинуть в сторону вспыхнувшее чувство вины, но сделать этого не смог – что-то мешало, что-то скребло…

– Не надо ничего объяснять. Мне это не интересно! – выпалила Катя, развернулась и побежала на свою половину острова. Тук-тук-тук, тук-тук-тук – учащенно билось сердце, а в глазах уже блестели слезы…

Первая запись в дневнике (листок вырван, аккуратно сложен и спрятан на дно чемодана):

«Мне хочется плакать – долго и сильно… Я чувствую себя совершенно беспомощной и глупой. Почему… почему так обидно? И зачем я вспылила, зачем убежала?.. Почему не перевела все в шутку, мне же абсолютно все равно, что творится в его душе – кого он любит и с кем встречается.

Да может быть, Ольга – это вообще его домработница!!!

Глупо, как же глупо!

И стыдно…

Хотя мне стыдиться нечего. Не-че-го! И пусть он думает, что хочет – мне это безразлично!

Он чужой человек. Чужой.

Как теперь с ним себя вести?

Теперь он считает…

Неужели я…

Нет.

Нет, нет и еще раз нет!»

Вторая запись в дневнике – каждая строчка подчеркнута, а текст обведен почти ровным овалом:

«Я пойду учиться и стану самой умной.

Я буду работать от зари до зари.

Я добьюсь всего, чего только можно добиться и чего нельзя – тоже.

Я НЕ ТАКАЯ, КАК ВСЕ, И ВЫ ЭТО УВИДИТЕ! Вы это ПОЙМЕТЕ И ПОЧУВСТВУЕТЕ!

Спокойной ночи, Карл Антонович. Спокойной ночи».

Глава 15

– Доброе утро, Катенька! Я рад тебя видеть живой и здоровой!

Карл Антонович качнул лодку в неуклюжей попытке поцеловать наследницу в щеку. Катя увернулась и гневно сдвинула брови на переносице. Этого мгновения она ждала десять дней и десять ночей… О! Какую речь она заготовила для своего хитрого дядюшки – какую длинную, обвинительную, наполненную гневом речь!

– И я вас… тоже очень рада видеть, Карл Антонович, – процедила она и покосилась на Архипова, который, развалившись на скамейке, сдержанно ожидал, когда же закончится торжественная церемония встречи и сухощавый помощник капитана заведет мотор.

– Знаю, знаю, – усмехнулся Карл Антонович, – ты хочешь предъявить мне кучу претензий, и, веришь ли, я их с удовольствием выслушаю. – Он сощурился и побарабанил пальцами по бортику лодки. – И во многом ты будешь права… но истина так многогранна, так сложна…

– Не надо, – прошипела Катя, сверкая глазами. – Не надо говорить эту чушь! Мы с вами не договаривались, что я буду здесь жить практически в одних трусах, без еды!

– Если выразиться точнее, то мы не оговаривали этот вопрос, а, значит, правых и виноватых в данном случае быть не может. Ты не проявила предусмотрительности, а я этим воспользовался. Вот и все.

– Вот и все?!

– Да. Это в будущем тебя научит…

– Ах, да! Я совсем забыла, что вы взялись преподать мне суровую правду жизни! Кстати, семнадцать тысяч четыреста долларов из моих двадцати отдайте Федору Дмитриевичу – теперь они принадлежат ему. Он, знаете ли, тоже решил меня немного поучить…