Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд Страница 18

— Ну хорошо, — сказал он. — Допустим, только допустим, что мы в самом деле соберем этот замечательный банк спермы. Кто отправится на поиски богатых покупательниц?

— Я.

— А кто их будет оплодотворять?

— Тоже я.

— Вы не знаете, как это делается.

— Я быстро научусь. Наверное, это занятно.

— В вашей схеме есть просчет, — заявил А. Р. Уорели. — И серьезный просчет.

— Какой?

— Действительно ценная сперма — это не сперма Эйнштейна или Стравинского, а отца Эйнштейна или отца Стравинского. Именно они произвели на свет гениев.

— Согласен, — кивнул я. — Но к тому времени, когда человек становится признанным гением, его отец обычно уже мертв.

— Значит, ваш план — чистой воды мошенничество.

— Мы собираемся делать деньги, — возразил я, — а не плодить гениев. И в любом случае, женщинам не нужна сперма отца Эйнштейна. Их интересует хорошая инъекция двадцати миллионов живых сперматозоидов самого гения.

А. Р. Уорели закурил свою кошмарную трубку, и его голова скрылась в клубах дыма.

— Да, я готов признать, — сказал он, — что вы сумеете найти состоятельных покупательниц для сперматозоидов гениев и коронованных особ. Но весь ваш безумный план обречен на провал по той простой причине, что вам не удастся раздобыть такую сперму. Неужели вы всерьез полагаете, что великие люди и короли согласятся… проделать чрезвычайно неловкие манипуляции, необходимые для получения порции спермы, ради какого-то совершенно неизвестного им молодого человека?

— Нет, я собираюсь все сделать по-другому.

— Как?

— Я устрою все так, что никто из них не будет в состоянии устоять и станет донором по собственному желанию.

— Вздор. Я бы устоял.

— Нет, не устояли бы.

Я положил в рот тоненький ломтик яблока и медленно разжевал его. Потом поднес к носу бокал с портвейном. От него исходил аромат грибов. Я сделал глоток и немного задержал его во рту, смакуя изумительный вкус, напоминающий аромат сухих трав. На несколько мгновений я забыл обо всем на свете, ощущая только восхитительную прелесть вина. А какое великолепное послевкусие оставалось во рту!

— Дайте мне три дня, — предложил я, — и я гарантирую, что в моем распоряжении будет полная порция вашей собственной спермы вместе со справкой, удостоверяющей, что она ваша, и подписанной вашей же рукой.

— Не говорите глупости, Корнелиус. Вы не можете меня заставить сделать то, чего я не хочу.

— Я сказал все, что надо.

— И вы не станете мне угрожать? ~~~ он прищурившись смотрел на меня сквозь облако дыма. — Или мучить?

— Разумеется, нет. Вы сделаете все это по доброй воле. Хотите пари?

— По доброй воле, говорите?

— Да.

— Тогда я готов спорить на что угодно.

— Отлично, — улыбнулся я. — Заключаем пари. Если вы проиграете, вы обещаете мне следующее: во-первых, воздержаться от всех публикаций, пока каждый из нас не заработает по миллиону; во-вторых, стать полноправным и активным партнером; в-третьих, передать мне все технические сведения, необходимые для того, чтобы организовать банк спермы.

— Мне ничего не стоит дать вам обещание, которой никогда не придется выполнять, — пожал он плечами.

— Так вы обещаете?

— Обещаю.

Я расплатился по счету и предложил подвезти А. Р. Уорели на своей машине.

— Спасибо, — отказался он, — но у меня есть велосипед. Мы, бедные преподаватели, не так богаты, как некоторые студенты.

— Скоро и вы будете не менее богаты, — заверил его я.

Я стоял на Тринити-стрит и смотрел ему вслед. Было всего половина девятого вечера. Я решил не откладывать свой следующий шаг на завтра, сел в машину и направился в сторону Гертона.

10

Гертон — на случай, если вы не знаете, — был и метается женским колледжем, входящим в состав Кембриджского университета. В 1919 году в его суровых, мрачных стенах проживали юные леди настолько отталкивающего вида, с такими толстыми шеями и такими длинными носами, что я не мог себя заставить даже взглянуть на них. Мне они напоминали крокодилов и вызывали дрожь в загривке при встрече на улице. Они редко мылись, а стекла их очков были захватаны жирными пальцами. Да, они были умны. Многие — почти гениальны. На мой взгляд, это не большая компенсация.

Но подождите.

За неделю до описываемых событий я обнаружил среди этих зоологических особей прелестное создание ослепительной красоты. Я просто отказывался верить, что это девушка из Гертона. Но тем не менее так оно и было.

Я встретил ее в кафе во время обеденного перерыва. Она ела пончик. Я спросил, могу ли я присесть за ее столик. Она кивнула и продолжала есть. Я глазел на нее, разинув рот и вытаращив глаза, словно передо мной находилась возродившаяся Клеопатра собственной персоной. За всю свою короткую жизнь я не встречал девушки, от которой исходили бы столь мощные волны сладострастия. Она была насквозь пропитана сексом. И неважно, что ее лицо было перемазано сахарной пудрой. На ней был плащ и шерстяной шарф, но с тем же успехом она могла сидеть абсолютной голой. Такие девушки встречаются раз в жизни. Она, бесспорно, была очень красива, но именно чувственные ноздри и изогнутая верхняя губа заставляли меня ерзать на стуле. Даже в Париже я не встречал девушек, способных вызвать такое всепоглощающее желание. Она продолжала есть свой пончик. Я продолжал таращиться на нее. Один раз, всего лишь один раз она медленно подняла глаза и спокойно и проницательно посмотрела на меня, словно что-то обдумывая, потом снова опустила взгляд. Она закончила есть свой пончик и отодвинула стул.

— Подождите, — попросил я.

Она остановилась, и умные карие глаза во второй раз задержались на моем лице.

— Что вы сказали?

— Я сказал, подождите. Не уходите. Съешьте еще один пончик… или булочку.

— Если вы хотите поговорить со мной, почему бы вам так прямо и не сказать.

— Я хочу поговорить с вами.

Она села, сложив руки на коленях. Я начал говорить, вскоре и она присоединилась к беседе. Так же, как и я, она великолепно сдала экзамены, получила стипендию, и теперь изучала биологию в Гертоне. Ее отец был англичанином, а мать — персиянкой. Звали ее Ясмин Хаукамли. Не имеет никакого значения, что мы сказали друг другу. Прямо из кондитерской мы отправились ко мне и оставались там до следующего утра.

Мы провели вместе восемнадцать часов, и под конец я чувствовал себя, как выжатый лимон, как кусок пережеванного мяса. Эта девушка пропускала сквозь меня электрические разряды, она была порочна сверх всякой меры. Будь она китаянкой, живущей в Пекине, ей бы выдали Диплом о выдающихся заслугах, даже если бы она сдавала экзамен со связанными за спиной руками и с кандалами на ногах.

Я пришел в такой восторг от нее, что даже нарушил свое золотое правило и встретился с ней еще раз.

И сейчас, без двадцати десять, когда А. Р. Уорсли катил на своем велосипеде домой, я стоял перед дверями Гертона и просил старого привратника передать мисс Ясмин Хаукамли, что ее хочет видеть мистер Освальд Корнелиус по очень срочному делу.

Она тотчас спустилась ко мне.

— Прыгай в машину, — сказал я. — Нам нужно поговорить.

Она села в машину, и я отвез ее в Тринити. Там я кш привратнику полсоверена, чтобы он смотрел в другую сторону, когда она прошмыгнет мимо.

— Раздеваться не надо, — предупредил я, — это деловой разговор. Ты бы хотела разбогатеть?

— С превеликим удовольствием.

— Я могу тебе доверять?

— Да, — кивнула она.

— Никому не скажешь?

— Говори скорей, — нетерпеливо поторапливала шт. — Мне уже интересно.

Тогда я рассказал ей об открытии А. Р. Уорели.

— Вот это да! — воскликнула она, когда я закончил свой рассказ. — Это же великое научное открытие! Кто такой этот А. Р. Уорели? Он прославится на весь мир! Я бы хотела с ним познакомиться.

— Скоро познакомишься, — заверил ее я.

— Когда? — она сама была блестящим молодым ученым, поэтому его открытие всерьез заинтересовало ее.

— Подожди, — остановил ее я. — Это еще не все.

Я посвятил ее в свои планы, рассказал, что хочу собрать банк спермы величайших гениев мира и всех королей и с помощью открытия А. Р. Уорсли сделать себе состояние.

Когда я закончил, она спросила, нет ли у меня вина. Я открыл бутылку кларета и разлил по стаканам. К вину у меня нашлось немного сухого печенья.

— Занятная идея, этот твой банк спермы, — сказала она, — но боюсь, что у тебя ничего не получится.

Она стала приводить те же возражения, что и несколько раньше А. Р. Уорели. Я позволил ей высказаться, а затем выложил свой козырной туз.

— Помнишь, в прошлый раз я рассказал тебе о своей парижской афере?

— Восхитительный пузырчатый жук, — мечтательно проговорила она. — Как жаль, что ты не привез его с собой.