Antrekot - Сумчатые баллады Страница 18

Все хорошо. Кроме немножко ребер и, естественно, костюма.

Но это бы еще полбеды. А вот на следующем совещании, поймав недоуменный взгляд контрагентов, обращенный на мой пиджак всмятку, сердобольные клиенты тут же пояснили:

— Не беспокойтесь, это была гигантская анаконда.

И мне пришлось это переводить.

Коллега Марк Стоич утверждает, что ось зла существует. И существование это дано нам в ощущениях. Непосредственных и, увы, неистребимых. Ось зла от Марка тянется от сиднейской дорожной службы до лондонского метро. Поскольку именно в этих точках концентрируется, по его мнению, максимум возможного злобестолкового кабака. С ним особенно не спорит. Любой, кто оказывался на другой — и совершенно ненужной ему — стороне Сиднея из—за цепочки объездов, порожденной очередным строительством, подтвердит первую часть тезиса, любой, кто застревал в лондонском метро посреди нигде по причине потери сигнала, подтвердит вторую. И вообще, все знают, что геймановский Neverwhere — реалистический роман.

Но все же, так уж и ось?

— А как же Россия? — спрашивает Кристина Умеда—Леер, на отца которой российские дороги произвели почти летальное впечатление сначала в незабвенном 41, а потом в не менее незабвенном 93.

— А Россия, — важно отвечает Марк, — попала в зону интерференции.

Другу подарили энциклопедию оружия. Там, в числе прочего — пистолеты—пулеметы австралийского производства. Магазин в эти агрегаты вставляется сверху. Почему? Ну антиподы же.

Если вы меня спросите, как из этой штуки целиться, отвечу — хорошо. Все прицельные приспособления смещены влево.

В начале 20 века (хотели еще раньше, да война помешала) решили в городе Сиднее навести мост через Порт Джексон.

Планировали с запасом. Как раз тогда заложили сиднейскую подземку, и мост рассчитали на шесть полос и два пути. За образец взяли мост Врата Ада в Нью—Йорке. Рассчитали конструкцию, придумали подземные якоря… а городские власти смотрят на эту горбатую железяку, которая стоит буквально ни на чем (якоря—то в землю утоплены) и понимают, что живое существо на нее по доброй воле не пойдет. Страшно. Она ж от косого взгляда сама в себя сложится.

Нет, говорят, этим никто пользоваться не будет и мы такой проект не примем. Потому что оно у вас рухнет.

Ладно, сказал главный инженер. И прикроил к проекту гигантские бетонно—каменные пилоны. Четыре штуки.

О, сказали городские власти. Раньше бы так. Теперь все в порядке.

О, сказали приглашенные граждане — вещь. Добротная, надежная. Сразу видно.

Слоны, черепаха.

Так и построили мост. И никого не смутило то, что «опоры» моста соединяются разве что с полотном этого моста — и ничего совершенно не поддерживают.

Впрочем, пилоны зря не пропали — когда под мостом прокопали тоннель, воздуходувы провели именно через пилоны моста — что зря пейзаж портить?

Но к тому времени сиднейцы уже к технологиям привыкли, нервами покрепчали — и по мосту Анзак, который вообще, считай, висит на веревочках, только шшурх — как будто так и надо.

В зоопарке служители вчетвером тащат за хвост большого рыжего кенгуру. Тащат быстро, бегом, с предупреждающими криками. Кенгуру болтается и протестует, но сопротивления не оказывает.

Дотащили до выгородки, где посетители с сумчатой живностью общаются, перекантовали через воротца, опустили. Кенгуру сказал что—то непечатное, встряхнулся и поскакал работать кенгуру.

Оказывается, так их и переносят. За хвост. Кенгуру теряет ориентацию и становится транспортабелен.

Недавно напомнили.

Рассказывает коллега Фелисити.

Под рождество звонит ей приятельница. Работает она в полиции. И говорит, так и так, начальник уходит в отпуск — и притащил он в контору клетку с шиншиллой и всеми шиншильими причиндалами. С просьбой кормить и поить. И вот она теперь думает, это как понимать?

— Да что ж тут понимать? — удивляется Фелисити. Вы ж работаете круглые сутки, всегда кто—то есть. — Поить и кормить, естественно.

— Но это же МЫШЬ!

Тут у Фелисити включается, как она сама выражается, внутренний софист, и она говорит:

— Какая мышь? У вас, что, там интернета нет? Ты посмотри, какие шубы из шиншиллы шьют и сколько эти шубы стоят. Ты когда—нибудь слышала, чтобы кто—то мышей носил?

Пауза.

— Гулливер носил.

Пауза. Щелканье.

— Чтооо?

Пауза. Видимо, происходит попытка совместить цену с зарплатой.

— Ты права, это не мышь. Тогда ладно.

Вот как важен в жизни грызуна статус.

Рабочий день

Заканчиваю программу. Иду за следующей. Беру. Запускаю файл. Прихожу в офис.

— Ребята… Посмотрите, тут звука нет.

— Не может быть. — говорит дежурный менеджер Дженни. — Какой номер файла?

— Вот.

Находит, запускает. Звука нет.

— Однако. Это, наверное, при закачке что—то не сработало. Ладно, я его вечером закачаю снова, а пока вот еще одна русская программа.

Беру. Запускаю файл. Смотрю. Прихожу в офис.

— Ребята, это вообще не русский.

— Как, не русский, не может быть… — говорят оба дежурных менеджера хором.

— Да сами посмотрите.

— Какой номер файла?

Смотрят.

— Да, — говорят, — действительно. А что это?

— По—моему, армянский.

— А ты не знаешь армянского?

— Нет.

— Совсем?

— Совсем.

— А, — голосом крыловской лисы, — если мы монтажные листы найдем?

(Вспоминаю предыдущий опыт.)

— Нет.

— С киргизского — да, с казахского — да, с якутского — да, а с армянского — нет?

— Ну переводчика с якутского в Австралии не найти, климат не тот, а переводчики с армянского есть.

— Ну ладно… У нас больше готовых программ нет. Возьми вот, тут файл с субтитрами для глухонемых, посмотри, что распознавалка там наработала.

Беру. Запускаю файл. Сверяю первые 15 минут. Иду в офис.

— Ребята…

По большевикам прошло рыданье.

— …там текстовой файл на 16 минуте кончается.

— Как кончается, не может быть!

— Э…

— Номер файла.

Смотрят.

— Ладно, вот тебе еще одна распознавалка. Будем искать хвост этого файла.

Беру. Запускаю видеофайл. Ищу текстовой. Иду в офис.

— Ре…

— ЧТО.

— Текстового файла вообще нет.

— Не… номер файла.

Смотрят.

— Знаешь что, к вечеру твоя программа загрузится — а ты иди домой, наверное. Тебе до конца смены всего ничего.

— Спасибо, — говорю.

— Да не за что.

Фрэнсис Гринуэй, чертежник и строитель, как и многие из знаменитых австралийцев, прибыл на свою новую родину в хорошо упакованном виде.

На старой родине он успел отметиться так, что заработал себе смертный приговор, который потом заменили 14 годами каторги.

Принесло его в Сидней вовремя — губернатор Маквори как раз запускал свои строительные проекты и ему очень нужны были люди. А Гринуэй оказался прекрасным архитектором.

После того, как он построил сиднейский маяк, его каторжный срок изволил как бы испариться, и Гринуэй уже как свободный человек успел понастроить целый ряд замечательных зданий в колониальном и тюдоровском стиле, проесть печенку двум администрациям и наградить город несколькими курьезами. Например, сиднейская консерватория располагается в спроектированных им конюшнях губернаторского дворца. Дело в том, что Гринуэй несколько увлекся и, когда здание было закончено, стало ясно, что держать в нем лошадей… это некоторый перебор. Тем более, что в Лондоне посмотрели на проект самого дворца — и зарубили его к русалочьей бабушке, потому что не были уверены, что в колонии найдется нужное количество земли, и были точно уверены, что в колонии нет таких денег.

Но в 1837 пришла к нему разрушительница собраний, в 1901 Австралия стала независимой… завелась у нее и своя валюта. А на купюрах, соответственно, разнообразные местные знаменитости и культурные герои.

Вот так вот выглядела бумажная купюра в 10 долларов.

И пусть кто—нибудь скажет, что у австралийцев нет чувства юмора. В какой еще стране вы найдете на деньгах изображение человека, приговоренного к виселице за подделку?

Мелочи:

кустодиевская купчиха, кровь даже не с молоком, а со сливками. Все на месте — блеск в глазах, румянец, стать, платье и даже шаль. На коленях — кошка. И не какой—нибудь облегченный вариант, а, кажется, норвежская лесная. Во всяком случае, на коленях в свернутом состоянии она умещается не вполне.

И все это несется по забитой людьми и машинами улице делового центра на скутере для инвалидов, проскальзывая в щели, лихо объезжая заторы и предупреждая зазевавшихся жизнерадостным «Pardon!» Кошка спит.