Иван Стаднюк - Максим Перепелица Страница 18

Потом еще такая история приключилась. Иду я в нашу полковую библиотеку книжку обменять и встречаю на­против казармы соседнего батальона Леваду. Обижен я на него. Поворачиваю голову в сторону плаца и вроде не замечаю Степана. И вдруг:

– Товарищ Перепелица, вернитесь и отдайте честь!

Ушам своим не верю. Повернулся к Леваде, а он стоит и с таким укором на меня смотрит, что я даже глаза опустил.

– Почему устав нарушаете? – спрашивает Левада.

– Степан, имей совесть, – тихо, чтобы не слышали солдаты, которые стояли у казармы и смотрели на нас, го­ворю я Леваде. – Сто раз же сегодня встречались мы с тобой

Левада отвечает так же тихо:

– Это для них неизвестно, – и кивает головой в сто­рону группы солдат. – Зачем дурной пример показывать?

Что тут поделаешь? Пришлось мне вернуться на не­сколько шагов назад и по всем правилам строевого устава пройти мимо младшего сержанта Левады.

Все навыворот получается. Надеялся: раз Степан командиром стал – Максиму в службе послабление бу­дет. Ведь, нечего греха таить, жизнь солдатская – не фунт изюму. А Левада не то что послабления, отдышаться не дает. Однажды на занятиях в траншею вскочил я не­правильно – не по стенкам скользнул, а на дно прыгнул. Сапоги жалко было о стенки тереть, тем более знал я, что в этой траншее ни мин, ни других «сюрпризов» нет. Заме­тил это Степан и командует:

– Рядовой Перепелица, назад! Повторите прыжок в траншею.

В другой раз не понравилось ему, как замаскировался Перепелица. Заставил все заново делать. Зло меня взяло. «Ну, думаю, теперь даже наедине Степана на «вы» буду величать и разговаривать только по стойке «смирно». Ни­каких других отношений».

Но разве поймешь этого Степана! То ему не угодишь прыжками в траншею, то лучше Перепелицы и солдата в отделении нет

Вот хотя бы случай на недавних двусторонних заня­тиях. Наше отделение атаковало траншею и завязало бои в глубине обороны «противника». Продвигались мед­ленно – оборона была крепкой. А на выходе из лощины совсем дело застопорилось: под фланговый огонь пуле­мета попали. Стрельба пулемета обозначалась трещоткой.

– Рядовой Перепелица, уничтожить пулемет «про­тивника»! – приказывает мне Левада.

Уничтожить так уничтожить. Быстро отползаю назад, затем пробираюсь вправо. Но пулеметчики «неприятеля» оказались глазастыми. Заметили меня, насторожились. «Этих легко не возьмешь», – думаю. Нырнул в лощину, мигом наломал с кустарника веток, снял шинель и завер­нул в нее ветки. Затем чучело выдвинул к кусту на вы­ходе из лощины. Пулеметчики засекли куст, за которым лежала моя шинель, и снова заработала их трещотка.

Я же тем временем по лощине на четвереньках еще дальше вправо забрался, а затем подполз к пулеметному гнезду почти с тыла. Нагрянул внезапно. Бросил рядом взрывпакет, потом из автомата очередь дал. Словом, слу­чай, каких на каждом занятии много.

И вот этому случаю Левада на разборе внимание уделил. Расхвалил находчивость Перепелицы. Вроде я виноват, что он именно меня, а не другого солдата послал про­тив тех пулеметчиков. Да еще благодарность объявил. Прямо не узнаю Степана.

Потом в караул мы заступили. Левада был разводя­щим. Снова Перепелица хорош. Понравилось ему, видите ли, как ловко Максим ликвидировал загорание замкнув­шихся электрических проводов. Будто другой кто-нибудь иначе поступил бы. На комсомольском собрании я даже рассердился, когда потребовали, чтобы Перепелица поде­лился опытом несения караульной службы. Какой тут опыт? Действуй, как устав велит!

А вчера утром Степан подходит ко мне и спрашивает:

– Как думаешь выходной проводить? Пойдем в город.

– Пойдем, есть мне о чем поговорить с тобой.

Но разговор, о котором я думал, не получился. О кни­гах полдня спорили. Степан был под впечатлением хорошего романа «Семья Рубанюк» и все рассуждал о даль­нейшей судьбе главного его героя Петра Рубанюка. Я-то книгу эту раньше Левады прочитал. Конечно, интересно мне знать, как дальше устроится жизнь Петра, Оксаны. Но чтобы я сам додумывал, мне и в голову такое не приходило. Лучше уж письмо писателю написать, пусть он рас­скажет.

Потом Степан вдруг говорит мне:

– Завидую я тебе, Максим.

– Не тому ли, что мне счастье выпадает картошку па кухне чистить? – съязвил я.

Степан вроде и не расслышал моих слов, продолжает:

– Завидую, что о твоих делах все наше село Яблонивка узнает.

– Каких делах? – ужаснулся я.

– Написал командир части письмо председателю на­шего колхоза. Завтра огласят его в каждом взводе. Хо­рошее письмо. Рассказывается там, что ты стал круглым отличником, и бдительно караульную службу несешь, и умеешь за оружием ухаживать. Словом, обо всех делах. И благодарность в том письме старикам твоим – отцу и матери – за хорошего сына.

Дух у меня перехватило от этих слов. Не помню, что я молол в ответ Степану. Кажется, доказывал, что никаких «дел» я не сотворил. А у самого сердце от радости из груди рвалось. Вся Яблонивка узнает! Думаю о Яблонивке, а перед глазами Маруся Козак стоит, улыбается. Вот вам и Максим Перепелица, вот вам и ветрогон!

А Степан Левада все же друг настоящий. Понял я: дал бы он мне послабление, не стал бы Максим отличником! Требовал Степан с Перепелицы строго, как и с каждого солдата, вот и толк вышел. Ох, и учиться ж я теперь буду… Еще лучше! Пусть все знают, что Максим Перепе­лица несет службу на совесть. И быть ему тоже сержантом.

Но это еще не все. Вскоре из Яблонивки пришли на мое имя два письма. Первое – от председателя колхоза. Бла­годарит он меня за добрую службу, хвалит, что сдержал я свое слово, данное землякам, когда в армию уходил.

Второе письмо от Маруси. Коротенькое такое. Однако суть не в этом. Поверила она, что Максим разделался со своим ветрогонством, желает ему новых успехов в службе и спрашивает, можно ли ей писать мне письма…

Эх, Марусенька!.. Зачем спрашивать?!

ВАЖНЫЙ ФАКТОР

Наша рота – лучшая в полку, а может, и во всей ди­визии. Не зря оказали ей честь открыть в этом году перво­майский парад. Шли мы мимо трибуны во главе всего полка, а впереди, вслед за полковым начальством, шагал с клинком на плече наш командир роты, старший лейте­нант Куприянов.

А народу сколько на тротуарах!.. Замерли все от восхищения. Мы же еще крепче печатаем шаг по асфальту. Даже заглушили звук духового оркестра.

Прямо грудь распирало у меня от гордости. Да и как не будешь гордиться своей ротой и таким командиром, как наш старший лейтенант?!

И когда однажды знакомый солдат из соседнего под­разделения сказал мне, что наш ротный уж больно строг, рассерчал я не на шутку.

– Эх ты, голова два уха! – отвечаю ему. – Да мы его за эту строгость, как батьку родного, любим! Не был бы он строг, плелась бы наша рота в обозе. Понимать надо! В роте Куприянова служить – это, брат, честь!

И вообще, что такое командирская строгость, если ты умом и сердцем до конца понял основное требование воен­ной службы: учиться тому, что нужно на войне? Это тре­бование выполняют и наш полковник, и командир роты, и мой непосредственный начальник, младший сержант Степан Левада. Идет отделение на стрельбище. Левада командует: «Бегом!» Возвращаемся с полевых занятий, старший лейтенант приказывает делать броски от укры­тия к укрытию. Бывают дни, когда так «набросаешься», что ноги стонут. А то еще завел командир роты порядок раз в месяц состязаться в штыковом бою. Кому же инте­ресно быть пораженным? Вот и приходится тренироваться Я даже щеткой, когда казарму подметаю, упражняюсь выпады и удары делать.

Одним словом, нелегко нам дается первенство роты. Знаем мы цену нашей славе и каждой капле солдатского пота. Но никто из нас на это не жалуется, каждый крепким фактором обладает.

Ценная вещь, этот фактор. Моральным он называется. Читал я, что высокий моральный дух нашей армии явился очень важным фактором в завоевании победы. И понял я, что в нашем солдатском деле умение побеждать всякие трудности, умение быть решительным, волевым тоже вхо­дит в этот важный фактор.

Очень мне это слово понравилось и запомнилось. Веское оно, авторитетное.

Однажды мы всей ротой пошли на реку купаться. Вижу, Василий Ежиков никак не может расстаться с бере­гом. Опустит ногу в воду, дрыгнет ею – и назад. Кричу ему:

– Что, Вася, фактора не хватает? – и как бултыхнусь в реку, целый фонтан брызг обрушился на Ежикова.

– Эй ты, фактор! Удирай, догоняю! – закричал Васи­лий и следом за мной в воду.

Ну, думаю, попало слово на язык Ежикова. Хорошо, что не пустячное слово, а то Василий навеки окрестил бы им Перепелицу. Но Ежиков все равно не раз находил по­вод, чтобы подковырнуть этим словечком.

Случилось, что на учениях нашу наипервейшую и наи­славнейшую роту постигла такая неудача, что вспоминать тяжело. Оскандалились мы перед самим командиром ди­визии.