Сан-Антонио - Стендинг или правила приличия по Берюрье Страница 19

— Все дело в пигментации, — успокаиваю я его. — Дерматолог заверил меня, что, если я буду делать примочки лосьоном «Черный лев», это пройдет.

Он качает своим треснутым черепком.

— Что с нами случилось? — спрашивает он меня.

— Принимая во внимание что сейчас время позднее, — отвечаю я, — я сомневаюсь, что это был солнечный удар.

Он поднимается и в нем просыпается опытный потенциальный сыщик.

— В санчасть, я думаю, залез вор, и когда мы вошли, он нас оглушил.

— Десятка, Ракре. Ты настоящий Шерлок Скудоумный. Мне сдается, что полиция в твоем лице приобрела отличного новобранца.

Он хмурит брови и снова готов начать мордобой.

— Ну, ладно, кончай. А у тебя есть другие объяснения?

— Нет, нет, сынок, никакого другого.

Я подхожу к застекленному шкафу с лекарствами и беру пузырек йода.

— Иди сюда, я перевяжу твои раны, богатырь!

Он с нежеланием садится на металлический табурет, и я прочищаю его раны. В моей башке все гудит. Как будто туда залетел большущий шмель и в отчаянии бьется о стенки, стремясь вырваться на свободу.

— Объявляем тревогу? — спрашивает Ракре.

— Не стоит, завтра доложим обо всем директору. Зачем поднимать шум на всю контору, наш обидчик уже далеко!

Я останавливаюсь на полуслове, рука с тампоном замирает в воздухе, глаза широко открываются, и я становлюсь похож на сову, которая, потоптав прошлогоднюю траву и посмотрев в темноту, чтобы прогнать дремоту, замечает сквозь опавшую листву необычную плотву, которую принимает за халву.

— Что с тобой? — озабоченно спрашивает Ракре.

Я показываю на раковину.

— Смотри!

Под раковиной, на кафеле, вместе с новыми прокладками, лежат отвинченная труба и отстойник.

— Ну и что? — спрашивает он.

— Я, кажется, догадываюсь, чем нас оглушили, мой дорогой сыщик, уверенно говорю я.

— Чем?

— Огромным разводным хромированным ключом. Этот тип возился с раковиной, когда мы вошли.

Самозарядный ночной горшок смотрит на меня и презрительно крутит указательным пальцем у виска.

— Кончай заливать, Белоснежка! Чинить раковину ночью! Он что, лунатик!

— Скорее всего, дух, бьющий по голове! — поправляю я.

Он переваривает рагу, образовавшееся у него в голове, и возражает:

— А что подтверждает, что он чинил раковину? Может быть, это слесари оставили?

Вместо ответа я указываю ему на кран. Из него капает. Медленно, но капает. Через отверстие в раковине на пол натекла уже небольшая лужица воды.

— И что? — спрашивает Ракре.

— Если бы чинить перестали вчера вечером, то под раковиной на полу уже была бы целая лужа. Водопроводчик уж во всяком случае подставил бы под раковину тазик, учитывая, что кран кровоточит. Так или иначе завтра мы узнаем, планировались или нет здесь слесарные работы.

Будущий комиссар заводится.

— Послушай, Белоснежка, я люблю во всем ясность, именно поэтому, кстати, я стал сыщиком. Объясни мне, для чего злоумышленник стал отсоединять трубу от раковины?

И поскольку я не отвечаю, будучи не в состоянии привести ему веские доказательства, он пожимает плечами:

— Ты слишком много читаешь, Белоснежка. Ты лучше больше пиши.

— Спасибо за совет, — говорю я. — Я над этим подумаю.

Когда мы проснулись, Ракре и я, единственный и любимый сын Фелиции, вид у нас, прямо скажем, был не очень презентабельный. Ребята нам сказали, что если мы будем играть каждую ночь в эти ковбойские игры, то они будут просить, чтобы их перевели в другое спальное помещение. Газовая колонка и я строим из себя испанских грандов, а после спасительного душа бежим к директору и вводим его в курс дела. Директор уже в трансе, ему уже доложили о поломке санитарного оборудования в санчасти, и он уже ломает голову по этому поводу. Поэтому наши жалобы только усиливают его озабоченность. Он нас любезно выслушивает и с невозмутимой миной протирает свои запотевшие очки. Его самообладание следовало бы описать красными буквами на большом листе, а лист вставить в рамку под стеклом, в назидание другим.

Когда мы ему объяснили ситуацию и происхождение наших шишек, он вызвал ночного дежурного. Им оказался старикан по прозвищу Дюпанар, что значит Плоскостопий. Ступня ноги у него была похожа по форме на яичницу из пяти яиц.

— Вы дежурили сегодня ночью? — спрашивает патрон.

Старикашка утвердительно трясет своим котелком.

— Вы ничего не слышали необычного на третьем этаже?

Повторный утвердительный кивок черепка уважаемого Дюпанара. И такому человеку доверяют ночное дежурство. У него уши закупорены восковыми пробками, а он играет в часового! С его пижамы можно спокойно срезать вышитые буквы с его инициалами: он даже и ухом не поведет! Дюпанар — это целая эпоха. Эпоха минувшая, разумеется.

— Во время последнего обхода дверь на первом этаже была закрыта? — с беспокойством в голосе спрашивает директор.

— Да, на два оборота ключа и на засов.

Жестом руки босс отпускает этого перевоплощенного в сторожа упряжного мерина.

— Отсюда напрашивается вывод, что в здание школы снаружи не проникал никто, а это значит, что напал на вас кто-то из своих! — сказал он. —Господа, я проведу небольшое расследование этого случая, а вас попрошу хранить полную тайну.

Только мы собрались откланяться, как раздается стук в дверь, и в кабинет с шумом вваливается Александр-Бенуа Берюрье. В пижаме, без носков, ботинки не зашнурованы. На плечах плащ, на голове замызганная помятая шляпа, поля которой напоминают замшелые края водопойного желоба. Небритый, воняющий хлевом и дешевым вином, он приближается к нам, яростно почесывая всей беспокойной пятерней низ живота.

— Господин директор — гремит преподаватель хороших манер, приподняв свою шляпу на три сантиметра, — я пришел, чтобы в надлежащей форме подать жалобу.

Он без приглашения садится, закидывает ногу на ногу. От резкого движения с ноги у него сваливается ботинок.

Нашим глазам открывается нечто непотребное, вызывающее брезгливое чувство. Серая плоская масса, по краям которой расположены пять, разной длины, черных клавишей — пальцы. И все это живет, шевелится, пахнет. А поскольку беда не ходит одна, Берю начинает на наших глазах с ожесточением скрести свою мерзкую конечность. Потрясенный Ракре исполняет нам праздничную фантазию.

— Будьте здоровы, виконт! — говорит ему Толстяк.

Потом, повернувшись к директору.

— Представляете, господин директор, кто-то ночью рылся в моих вещах!

— Что? — испуганно спрашивает директор.

— Что слышите! Я собирался хорошенько соснуть, как вдруг мне показалось, что кто-то бродит по моей комнатенке. Я отдергиваю портьеру и в этот момент слышу стук закрывающейся двери. Я в темпе вскакиваю, бегу к двери и со всего разгона ударяюсь коленом о стол.

Он пытается поднять левую штанину пижамных брюк, но его икра не проходит в нее. Тоща Берю, сообразив, что не сможет освободить снизу свое поврежденное колено, решает сделать это сверху. Без всякого стеснения он спускает свои штаны и показывает колено.

— У меня наверняка произошло внутреннее орошение сибовиса, ставит себе диагноз Распухший.

Он осторожно поглаживает лапой мясника огромное распухшее, ставшее пунцовым колено.

— Там не меньше канистры жидкости, внутри, — утвердительно изрекает он. — И больно дотрагиваться!

От таких «манер» директор теряет дар речи. Он очумело смотрит на волосатое пузо Толстяка и его мощные слоновьи ляжки.

— Прошу вас, — выдавливает босс.

Берюрье, охая, натягивает штаны.

— После этого удара, когда я выскочил в коридор, — там, конечно, уже никого не было! Поскольку я не заметил ничего странного в своей клетухе, я опять завалился на боковую. И вот, сегодня утром я просыпаюсь и вижу, что в моем чемодане рылись. Выглаженные рубахи скомканы, как тряпки, господин директор. Костюмы свалены в кучу на полу. Коробки с камамбером раскрыты! А сам сыр валяется в нательном белье, но это же противопоказано!

Короче, я считаю такие повадки недопустимыми. Я позволю нам заметить, что кроме преподавателя я еще и главный инспектор. Я и мой босс, комиссар Сан-Антонио, мы за последние годы распутали самые запутанные полицейские загадки. Поэтому, если вы захотите, я могу сам заняться расследованием этого дела, я покажу этому шутнику, где раки зимуют!

Он потрясает кулаком, который кажется вырезанным из сердцевины ствола орехового дерева.

— Этим прибором для лечения мигрени я отобью у него охоту заниматься такими делами!

Он ждет, как прореагирует на его слова директор. Но к патрону уже вернулось обычное самообладание.

— Я лично займусь этой историей, друг мой, — обещает он. — Лечите свое колено, и пусть остальное вас не волнует!

Берю удовлетворен лишь на половину. Он громко шмыгает носом, надевает слетевший башмак и начинает возиться с ширинкой пижамных брюк.