Леонид Треер - Происшествие в Утиноозерске Страница 19

В студенческие годы он необычайно развил в себе способность приспосабливаться к среде обитания. Он прекрасно ладил с однокурсниками и с преподавателями. Понимая, что рассчитывать на природную сообразительность ему не дано, он уповал на маленькие хитрости. На лекциях Вулитин садился в первом ряду, добросовестно записывал услышанное и смотрел на лектора так преданно и внимательно, что тот невольно запоминал «юношу с пытливым взглядом». Когда наступала сессия, экзаменаторы не в силах были забыть заслуги добросовестного студента и, кряхтя от разочарования, шли на сделку с совестью.

Еще на первом курсе Вулитин научился произносить речи, проводить собрания, составлять план мероприятий. Активность его преследовала лишь одну цель — быть заметным. К четвертому курсу декан здоровался с Вулитиным за руку. На последнем курсе он входил в профком института и принимал посетителей два раза в неделю. Когда пришла пора распределения, Вулитин, несмотря на скромный балл, получил право выбора в числе лучших выпускников.

Трезво оценив свои возможности, он предпочел начинать на «голом» месте и уехал в Утиноозерск, где недавно был создан Институт Прикладных Проблем. Первое время он держался в тени, изучал, кто есть кто и к какому берегу лучше прибиться. Вокруг было много молодых, талантливых — на их фоне Вулитин проигрывал. Чтобы выиграть, он с головой окунулся в спасительную общественную работу. Он вошел в редколлегию институтской газеты, стал народным контролером, и, одновременно, членом Совета молодых ученых. Затем он возглавил сектор культурно-массовой работы, откуда перебрался в жилищную комиссию. Заниматься наукой было некогда, да и не хотелось. Он постоянно куда-то торопился с озабоченным лицом, кому-то звонил, что-то выяснял, о чем-то договаривался. Через три года Вулитин превратился в матерого деятеля, без которого не обходилось ни одно мероприятие в Институте.

Директор НИИ Федуницин обратил на него внимание и приблизил к себе. Вулитин стал как бы личным референтом Леонида Николаевича. Поскольку шеф обожал пение, у Валерия прорезался приятный голос, и он частенько услаждал слух Федуницина. В знак особого расположения директор решил сделать его кандидатом наук. Вулитин извлек из стола дипломную работу, добавил, расширил, уточнил и понес шефу. Федуницин ее одобрил и даже согласился быть научным руководителем. Он быстренько организовал нужные публикации, и через полгода, пробубнив на институтском Ученом Совете заученный текст, Валерий защитил диссертацию. На товарищеском ужине по случаю успешной защиты Вулитин так пронзительно спел старинный романс «Мне сладко и грустно», что шеф не удержался от слез. Вскоре появилась вакансия Ученого секретаря, и директор назначил Вулитина на эту должность.

Когда Федуницина проводили на пенсию, Валерий Анатольевич горячо приветствовал приход нового директора. Первым среди коллег он нанес визит Полукарову, едва тот появился в Институте. Неизвестно, о чем именно он беседовал с новым директором, но отношения у них сложились весьма доверительные. Оценив преданность Вулитина, Полукаров создал специально для него новую лабораторию, и Валерий Анатольевич стал завлабом. Он подобрал себе команду молодых стажеров, готовых работать с утра до ночи. Ребята были толковые, а главное — на авторитет шефа не покушались.

Жилось Валерию Анатольевичу славно. Когда директор возвращался после долгих поездок, он прежде всего вызывал к себе Вулитина, и тот описывал ему обстановку в Институте. Впрочем, эта дружба не помешала Валерию Анатольевичу проявить в нужный момент принципиальность: под коллективным письмом завлабов, просивших убрать Полукарова, стояла и подпись Вулитина…

С Лавром Григорьевичем Горячиным у него проблем не было. Несмотря на грозный вид и производимый шум, Горячин был прост. Достаточно было выглядеть глашатаем и проводником всех тех сумбурных идей, которые возникали у него крайне легко и к которым он быстро охладевал. Стоило Горячину бросить клич: «Главное — эксперимент, а не теория!», и Вулитин первым переквалифицировался в экспериментатора, хотя никогда не был теоретиком. Когда Лавр Григорьевич приобрел электронно-вычислительную машину и стал искать для нее помещение, все завлабы пытались доказать, что им не хватает площадей. Лишь Вулитин пришел к директору и заявил, что готов отдать комнату ради общих интересов…

Такая преданность не могла остаться незамеченной. Лавр Григорьевич намекнул Вулитину, что пора защищать докторскую. К этому моменту у Валерия Анатольевича накопилось полсотни публикаций и вышла монография. Все это было собрано в пухлую рукопись, и через год Вулитин защитил докторскую диссертацию. Самым печальным в его успехе было то, что никто и нигде не задал простой вопрос о происхождении научных трудов Вулитина. С того момента, когда он стал заведующим лабораторией, ему выпала приятная участь быть соавтором всех статей, которые писали его подчиненные. Валерий Анатольевич зорко следил, чтобы сотрудники не забывали ставить его фамилию на титульном листе. Разумеется, не всем подчиненным это нравилось, но протестовать никто не пытался, опасаясь осложнить себе жизнь. В тех редких случаях, когда сотрудник приносил Вулитину готовую статью на подпись и Валерий Анатольевич не обнаруживал своей фамилии в числе авторов, он возвращал ее на «доработку» до тех пор, пока подчиненный не исправлял свою оплошность.

За все годы был лишь один неприятный случай, о котором Вулитин предпочитал не вспоминать. Молодой специалист Горчаков отказался взять шефа в соавторы, поскольку тот никакого отношения к работе не имел. Вулитин, естественно, эту статью не подписал. Через месяц Горчаков извинился и попросил Валерия Анатольевича стать соавтором. Вулитин великодушно простил кающегося подчиненного и просьбу его удовлетворил. Когда рукопись уже была готова к отправке в журнал, Горчаков неожиданно засомневался в правильности полученных результатов. Вулитин пытался убедить соавтора в том, что работа хороша и ее нужно публиковать. Но Горчаков не соглашался, и Вулитин был вынужден вычеркнуть его фамилию, оставшись единственным автором. Статья была напечатана. Реакция на эту публикацию ошеломила Валерия Анатольевича. Группа известных ученых напечатала возмущенное письмо, указав, что статья Вулитина есть почти дословное повторение работы профессора Голубицкого, вышедшей еще в 1927 году. Коварство подчиненного настолько потрясло Валерия Анатольевича, что он слег на две недели. Разумеется, Горчаков был наказан, но и Вулитину пришлось пережить немало горьких минут. С тех пор он стал брать в соавторы лишь людей честных и порядочных…

Понятно, что такой ученый не мог стоять в стороне от загадки Утиного озера. Как только директор Института заинтересовался ящером, Вулитин заявил о своей готовности заняться этой проблемой. Горячин одобрил его порыв и предложил поработать на перспективу. Лаборатории Валерия Анатольевича досталась тема: «Ящероводство как сырьевая база легкой промышленности». Вулитин мобилизовал подчиненных, и вскоре под его руководством был создан эффектный плакат-схема. В центре схемы был изображен ящер, от которого тянулись стрелки к сапогам, дубленкам и прочей продукции, связанной с новым сырьем. Кроме того, Вулитин составил список водоемов, пригодных для разведения ящеров. Этого было вполне достаточно, чтобы застолбить за собой участок и спокойно ждать, чем кончатся поиски животного…

Банкет

Не станем описывать два других дня семинара, наполненных докладами и горячими спорами. Как уже было сказано, для этого нам пришлось бы использовать множество научных терминов, рискуя утомить читателя. Мы переходим сразу к финальной части семинара, его венцу — к банкету. Подобно тому, как без какой-нибудь башенки теряется вся прелесть архитектурного ансамбля, так без банкета сводится на нет любое научное мероприятие. Возможность общаться в условиях дружеского застолья — об этом только мечтали великие ученые прошлых веков.

Одним словом, не будь банкетов, их надо было бы придумать.

Но вернемся в столовую «Интеграла», где пир набирал силу. Столы были выстроены буквой «Т». Причем шляпка у этой буквы была короткая, всего на три персоны. Эти почетные места занимали Лавр Григорьевич и двое «свадебных генералов», сидевших слева и справа от Горячина. Далее располагались доктора наук, за ними шли крепкие кандидаты, а уж на Камчатке резвился молодняк. Четыре дамы, присутствующие за столом, украшали банкет, еды и выпивки хватало, так что атмосфера была замечательная. Нашлись неутомимые весельчаки, состязавшиеся в остроумии, поэтому смех почти не затихал. Бандуилов сидел между Каретником и Вулитиным и чувствовал себя прекрасно…

Встал Лавр Григорьевич с бокалом в руке.

Общество, хотя и было изрядно возбуждено, быстро приумолкло и приготовилось слушать председателя оргкомитета. У некоторых товарищей лица стали строго озабоченными, словно им предстояло слушать не тост, а чрезвычайное сообщение.