Александр Скутин - Эрмитаж. Инфракрасный дозор Страница 19

– Да, я сподличал, но вынужден был это сделать.

Ах, подлость всегда находит оправдания, всегда-то она вынужденная. Послушайте как-нибудь в суде оправдания преступников: ни один из них не скажет, что совершил преступление просто потому, что подлец, мерзавец и негодяй. Нет, они обязательно скажут, что были «вынуждены» совершить преступление. Как известно, это не освобождает ни от вины, ни от наказания.

12 октября 1994 года.

Итак, я пришел в музей в последний раз, получить расчет. Прошелся по привычному маршруту: вдоль Зимней канавки, потом вдоль Дворцовой набережной к Директорскому входу. Погода под стать моему настроению: низкие хмурые тучи, из которых лил дождь, холодный, порывистый западный ветер. И, как обычно при западном ветре, наводнение. Вода в Неве поднялась очень высоко, поглотила все ступеньки на спусках к воде, и почти заливала мостовую, у самого края тротуара остановилась.

Я уже уволен из музея, получил на руки трудовую книжку, пришел лишь затем, чтобы получить расчет. Когда выходил с Директорского коридора на лестницу, в дверях столкнулся нос к носу с Богдановым. Он, демонстрируя культуру, посторонился, пропуская меня. Из вредности я тоже отошел от дверного прохода, пропуская его. Он стоял, выжидая, пока я пройду первым, характер свой показывал. Но и я ждал, пока он пройдет. У меня тоже характер. К тому же, в отличие от него, у меня огромное преимущество – мне совершенно некуда спешить, я теперь без-ра-бот-ный! Могу хоть до вечера здесь стоять. Богданов, наконец, протиснулся в двери. Тот-то же, хмыкнул я про себя, выйдя на улицу.

Ветер все усиливался, а волны уже заливали набережную. Нева тоже была чем-то расстроена.

Молочный магазин

О вежливом обращении

Санкт-Петербург, 1993 год, молочный магазин №52 на углу проспекта Славы и Бухарестской улицы.

Когда-то очень давно, еще в восьмом классе школы, я прочитал в сельской библиотеке невзрачную книжечку голубого цвета, которая называлась примерно так: "Материалы комиссии по расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков на территории Крымской области". Нам ее рекомендовали как дополнительное чтение к Дню Победы. Никто из нашего класса этой книги не читал, а я, по привычке совать нос куда не следует, зачем-то взял ее.

Несмотря на трагичность материала, читать ее было совсем не увлекательно. Сухие документы: акты, протоколы, воззвания, листовки, газетные статьи, экспертизы. Но вот я набрел на инструкции представителям немецких оккупационных властей по работе с местным населением.

До чего же интересно оказалось! То есть, как сволочи-фашисты представляют себе советский народ. Изверги-фашисты, ненавижу их! Но все-таки, давайте прочтем, что они про нас пишут:

"Славяне – особая нация. Культурного европейского обращения они не понимают, считая это признаком слабости. Поэтому разговаривать с ними нужно резким, грубым, не допускающим возражений тоном."

Интересненько... Не такие уж они были глупые, эти сволочи-фашисты. А вот как нужно привлекать местное население к сотрудничеству с местными оккупационными властями:

"Не следует вести с местным населением идеологические дискуссии, объясняя преимущества национал-социализма и ужасы сталинизма. Нужно создать для лиц, сотрудничающих с оккупационными властями, обширную программу незначительных льгот, поблажек, помощи и т. д. При этом общий объем льгот может быть невелик, но очень подробно и детально расписан и разбит на множество видов." Вам это что-нибудь напомнило? Мне – да. В советские времена существовали обширные льготы для участников войны, блокадников и лиц, приравненных к блокадникам или участникам. Но реальная помощь ветеранам войны была незначительна. Многие из них так и простояли всю жизнь в очередях на квартиру, машину, телефон и т. д.

А вот как регулировалось прохождение службы всяческих пособников-предателей в полицейских и карательных формированиях:

"Нужно разбить прохождение ими (карателями-полицейскими) службы на множество промежуточных ступеней, так чтобы дальше фельдфебеля поднялись немногие, но была видимость продвижения по службе. Практиковать также вместо присвоения очередного звания выдачу разных знаков отличия."

В 1981 году в Советской Армии ввели звание "старший прапорщик", как раз я служил срочную и нашему начпроду присвоили это звание. Его моментально окрестили "страшным прапорщиком". То есть – непрерывное восхождение по служебной лестнице: старшина – прапорщик – старший прапорщик – ... – (главный прапорщик рода войск:)) ). Да только все равно не офицер!

И вот в магазине я как-то снова вспомнил эту неглупую книжицу. Моя смена ночного приемщика начиналась с того, что я должен был придти за пятнадцать минут до закрытия магазина и встать на дверях. Забыл сказать, что работал я в магазине по совместительству, основная моя работа – инженер-разработчик в ЛНПО "Позитрон".

Задача простая – всех выпускать, никого не впускать. Покупатели, которые в торговом зале, должны быть непременно обслужены, таково правило торговли. А кто не успел – все, приходите завтра. Для этого я и стоял на дверях, чтобы грозным видом, грозным рыком, а если надо – то и действием пресекать попытки проникнуть в магазин опоздавших.

И вот как-то раз я задумался: а почему на робкую попытку покупателей войти в торговый зал после 18.45 я ору на них, как оглашенный: "Назад! Закрыто!"? Люди ведь, не скоты. Ну неужели, если к ним по-человечески обратиться, они не поймут? Ведь любой вопрос можно решить спокойно, без крика, надо только уметь объяснить...

И вот я решил начать новую жизнь. Даже побрился перед этим, надел чистую рубашку и в 18.45, мое табельное время, встал в дверях магазина.

Входит мужчина. Интеллигентным голосом обращаюсь к нему:

– Простите, пожалуйста, но магазин закрыт. Будьте любезны, выйдите, пожалуйста.

Мужик глянул на меня, как на свихнувшегося, и пошел дальше. Следом вошли молодожены.

– Простите, но сюда нельзя, – говорю им, – магазин закрыт.

Эти даже и головы ко мне не повернули.

А из зала продавцы кричат:

– Саша, почему у тебя люди заходят? Ты почему их пропускаешь? Мы так никогда домой не уйдем сегодня!

Следующей вошла тетя средних лет и выше средней упитанности.

– Сударыня, – обратился я к ней, – магазин закрыт. Будьте любезны выйти!

"Сударыня" уставилась на меня изумленно, а кто это там мявкнул таким просительным тоном? Видимо она ожидала увидеть хлипкого интеллигентика в очках, потому что увидев перед собой здорового парня в метр восемьдесят с лишним и под центнер весом, она на минуту опешила. Но потом здраво рассудила, что человек, разговаривающий вежливым тоном, не может быть опасен. (Правы были сволочи-фашисты!) И пошла себе мимо. Так, слов не понимает. Значит нужно от слов переходить... к более решительным словам.

Я забежал вперед ее и встал перед ней столбом.

– Я прошу вас, выйдите, пожалуйста немедленно, магазин закрыт. Она обошла меня и пошла дальше.

Я еще раз обогнал ее и встал перед ней со сжатыми кулаками и сверкая глазами, заорал дурным голосом:

– Ты, корова, а ну вали отсюда на хер, а то щас как грохну об асфальт – костей не соберешь! Хули вылупилась, коза дранная, плохо всасываешь?!!

Она аж присела. А потом у нее прорезался изумленный голос:

– Ты... ты чо орешь-то?.. Ты чо, нормально не умеешь разговаривать? Вы тут совсем озверели в магазине, орете на людей, как на собак. Нормально разговаривать разучились. Чуть-что – сразу орать!

И пошла к выходу.

Начало

Лето 1991 года, Ленинград (он же губернский город СПб), молочный магазин 52, на углу пр. Славы и Бухарестской ул. («офицерский дом»).

В лето 1991 года от Р. Х., а точнее 19 апреля в нашей семье появилась вторая дочка. Как известно, 20 апреля родился Гитлер, а 22-го – Ленин. А моя Оленька возглавляет этот список, к чему бы это?

Это было трудное постперестроечное время. Вы помните: очереди, карточки, рост цен, дефицит буквально на все, даже на мыло.

Анекдот в тему. Вопрос армянскому радио:

– Почему пропало мыло?

Ответ:

– Партия грехи отмывает.

С рождением второй дочки денег, которых и так было немного, стало катастрофически не хватать. И тут я увидел на дверях нашего молочного магазина объявление:

«Требуется ночной приемщик.»

Так я попал в молочный магазин, в котором я работал по совместительству с основной работой на "Позитроне" и Эрмитаже до осени 1993 года.

Должен сказать, что работа в торговле явилась для меня значительным прорывом в познании людей и психологии общения. Эрмитаж и НИИ тут ни в какое сравнение не идут. Спрячьте, кривую усмешку, снобствующие эстеты, вот, дескать – торгашный психолог от прилавка. Что может знать о людях и о жизни музейный работник, чахнущий целый день среди пыльных экспонатов. Атмосфера Эрмитажа – обособленная, во многом замкнутая на себя. А магазин в годы реформ – это сама жизнь, кипение страстей и столкновение характеров.