Александра Мадунц - Осторожно! Злой препод! Страница 2

Плюс у моей коллеги потрясающая выдержка. Даже обсуждая единый государственный экзамен, она не повышает голоса, не меняется в лице и не пытается биться головой о стену (угадайте с трех раз, кто все это проделывает), а ровным, интеллигентным тоном извещает, что придумавших подобную гибельную для нации диверсию следовало срочно выпороть на конюшне. Тогда дело не дошло бы до реализации злодейского плана, после которой виновных остается лишь казнить, причем непременно публично, в назидание потомкам.

Представьте себе мое удивление, когда я обнаружила, что Вера Георгиевна пребывает вне себя, если не сказать — кипит от ярости.

— Я сегодня впервые в жизни опоздала на занятия! — сообщила она с надрывом, какой великие трагические актрисы прошлого наверняка не расходовали на рядовые спектакли, а приберегали для Медеи, только что прикончившей собственных детей, или хотя бы Катерины из «Грозы», перед положенным броском в Волгу выкликающей: «Под деревцом могилушка… как хорошо!»

Я застыла в оцепенении. Лишь этим можно объяснить тот факт, что мы остались в аудитории, полной студентов (в основном, замечу, мужского пола, ибо университет наш не простой, а Технический, факультет же, не побоюсь этого слова, физический).

Вообще-то я считаю, что обсуждать при учащихся наши рабочие — а тем более личные — дела не стоит. Подобного мнения придерживаются не все. Есть у нас на кафедре тип, почему-то упрямо верящий, что я любого ангела добрее. Возможно, причина в том, что он меня лет на тридцать старше, к тому же я коварно крашусь в блондинку (увы, речь исключительно о волосах, внутреннее содержание корректировке не поддается — хотя знали б вы, сколько я над ним трудилась). Когда меня на заседании кафедры выдвигали на должность доцента, Николай Иванович потребовал слова и выступил с пожеланием, чтобы я стала строже и ставила побольше двоек. Чем вызвал веселое ржание коллег и полностью деморализовал заведующего, постоянно втихаря исправляющего мой вердикт «неудовлетворительно» на положительные отметки.

Николая Ивановича последние годы регулярно ставят ко мне в поток ассистентом (то есть я читаю лекции, а он под моим чутким присмотром ведет у части групп практические занятия). Уж не знаю, случайность это или страшная месть нам обоим со стороны составителей расписания. Нет, он прекрасный специалист и помнит наизусть номера почти всех примеров в задачнике, чего я не достигну и через полвека, однако руководство им дается мне, увы, нелегко… если это можно назвать руководством.

Приходя на экзамен, милый старичок громогласно возглашает примерно следующее:

— О, повезло вам с Александрой Игоревной, можно ничего не учить, все равно сдадите, она ведь такая жалостливая! Чего еще ждать от девчонки? Ее среди вас и не различишь.

Конечно, в моем возрасте слово «девчонка» давно пора почитать за комплимент. Даже если у коллеги не все в порядке со зрением, оценка сохранности моего внешнего вида не может не вдохновлять — особенно учитывая, сколько тягот претерпел и продолжает терпеть этот самый вид от постоянных катаклизмов, сотрясающих нашу страну (то дефолт, понимаете ли, то кризис, то еще какая напасть). Проблема в том, что простодушные студенты, хоть и знают меня как облупленную, при фразе «можно ничего не учить, все равно сдадите» радостно оживляются.

Пока я со всей доступной мне мимической выразительностью строю гримасы, долженствующие деликатно призвать к молчанию (сами понимаете, вслух делать замечание пожилому человеку, да еще в присутствии его учеников, очень не хочется), Николай Иванович бодро продолжает:

— Да, кстати, я с ними занимался не по вашей программе, а по своей. Все равно вы ничего путного не придумаете, так что я не вижу смысла вас слушаться.

— Николай Иванович, — задушенно шепчу я, — давайте обсудим эти вопросы потом.

— А что? — удивляется он. — Студенты отвечать еще не готовы, так что у нас с вами есть время поговорить. А после экзамена я сразу уйду. За нашу зарплату пусть скажут спасибо, что мы вообще здесь сидим, большего требовать нельзя.

К этому моменту я обычно дозреваю до мысли удалиться вместе с собеседником в коридор, прикрыв за собою дверь. Нехорошо, конечно, бросать учащихся на экзамене без присмотра — моментально спишут. Так желающие в любом случае спишут, зато останутся хоть при каких-то иллюзиях.

Я имею в виду следующее. Будучи сама студенткой-пятикурсницей, после распределения на работу я встретила в коридоре своего научного руководителя.

— Если б вы знали, как мне вас жаль… — искренне вздохнул он.

Я крайне удивилась:

— Почему жаль? Я думаю, работать будет не менее интересно, чем учиться. Я жду этого момента с нетерпением.

Он пожал плечами.

— Последние пять лет вы прожили в оазисе справедливости. Здесь всех оценивают по заслугам. Вы умная, добросовестная — и получали за это отлично. А глупым халтурщикам ставили неудовлетворительно.

— А как иначе? — засмеялась я.

Шеф лишь махнул рукой.

— Очень скоро вы убедитесь, что больше подобного никогда не будет. Нигде и никогда.

Я, признаюсь, не поверила, мысленно назвав собеседника старым циником. И лишь много лет спустя поняла, насколько он был прав…

Так вот, я считаю, нынешние студенты тоже заслужили оазис справедливости, и не хочется раньше времени его разрушить. Жизнь разрушит, разумеется, но пусть лучше попозднее.

— Может, выйдем пока из аудитории? — искушаю собеседника я. — Там спокойнее.

— Ага! — радуется Николай Иванович. — Так и знал, что вы специально постараетесь дать нашим обалдуям шанс вытащить шпаргалки. Но я не такой добренький, я не позволю!

И он бодро продолжает делиться с окружающими информацией, отнюдь не предназначенной для их ушей. Зачем, например, студентам знать, сколько мы получаем? Если я согласна за такие деньги их учить, то буду делать это добросовестно, и зарплата тут совершенно ни при чем. Как и наши взаимоотношения друг с другом или конфликты с начальством.

Вера Георгиевна в данном вопросе полностью со мною солидарна, и то, что на скользкую тему своего опоздания она заговорила прямо в аудитории, лишний раз свидетельствовало о ее взволнованном состоянии.

— Не переживайте, — попыталась утешить коллегу я. — При нашем транспорте трудно не опаздывать. Я вот выхожу заранее, но все равно иной раз вынуждена нестись как угорелая кошка. То пробки, а сегодня мою станцию метро вообще неожиданно закрыли. Пытаюсь войти — в холле толпа. Спрашиваю людей, давно ли они стоят. Те отвечают, что минут пятнадцать. По громкоговорителю неустанно повторяют: «Станция „Проспект Ветеранов“ закрыта, станция „Проспект Ветеранов“ закрыта». Я пробилась к служительнице, интересуюсь, в чем дело, а она мне то же самое: «Станция „Проспект Ветеранов“ сейчас закрыта». Я уточняю, надолго ли и работают ли остальные станции, а служительница на меня как рявкнет: «Сколько глухих развелось — и что вам дома не сидится? Твердишь вам, что станция „Проспект Ветеранов“ сейчас закрыта, а вы словно не слышите!» Я отчаялась и поехала на троллейбусе к соседней станции, до последнего сомневаясь, сумею ли проникнуть внутрь. По счастью, она работала, но я успела на занятия вовремя лишь потому, что очень быстро бегаю.

— Транспорт! — гневно выкрикнула собеседница, потрясая худенькими кулачками с безупречным маникюром. — Я опоздала не из-за него. Вы знаете, откуда я сейчас приехала? Из Большого дома. К нужному окошку оказалась длинная очередь, а служащие там крайне медлительны.

Поясню, что Большим домом в Петербурге зовут здание на Литейной проспекте, в котором долгие десятилетия располагается управление Федеральной службы безопасности.

Студенты с интересом подняли головы.

— В каком окошке? — автоматически уточнила я, шокированно глядя на Веру Георгиевну — она как-то мало увязывалась в моем воображении с ФСБ.

— В котором выдают справки маньякам, — несколько совладав с расшалившимися нервами, со вздохом удовлетворения произнесла коллега. — Теперь, по счастью, справка получена, и можно продолжать работать. А вам, бедняжке, все это еще предстоит…

Я, не веря собственным ушам, тупо повторила:

— Выдают справки маньякам?

— Впрочем, не знаю, — пошла на попятный Вера Георгиевна, — всем маньякам или исключительно педофилам. Я не выясняла.

В аудитории раздался стон. Уж не знаю, чего студенты так переполошились. У большинства из них косая сажень в плечах, рельефная мускулатура и рост выше моего минимум на голову. Даже возжелай Вера Георгиевна осуществить с кем-нибудь из них свои сексуальные фантазии, пойти против воли партнера ей бы не удалось — любой ученик насмерть зашиб бы ее легким движением пальца. Добавлю, что на женщину с избытком сексуальных фантазий собеседница походила не больше, чем участницы группы «Виагра» на невинных розанчиков, по простоте души ищущих детей в капусте.