Андрей Яхонтов - Учебник жизни для дураков Страница 2

Ибо не только сказанное, но даже и не произнесенное этим удивительным человеком, каждый его жест, улыбка, движение губ, глаз, бровей исполнено глубокого смысла и имеет непреходящее значение уже сегодня, а со временем, я уверен, обретет еще большую ценность. Будет представлять поистине неисчерпаемый кладезь мудрости для тех, кто возьмется изучать наследие этого колосса, гиганта, чьи масштабы возможно осознать лишь с точки зрения вечности. В том, что такие исследования воспоследуют — не приходится сомневаться. Ибо теория, созданная и выстраданная Маркофьевым, — есть опыт, накопленный историей всего человечества, есть альфа и омега сущего, есть квинтэссенция успеха любой, даже самой незадавшейся поначалу судьбы.

Итак,

КАК ПРЕУСПЕТЬ В ЖИЗНИ, ОСТАВИВ ВСЕХ ДАЛЕКО ПОЗАДИ?

Судьба, конечно же, не случайно свела нас в детском возрасте. У судьбы, нет сомнения, был свой заранее начертанный рисунок развития событий. Был свой план. Летописец (то есть я) должен был как можно раньше повстречать героя своих будущих сказаний.

Мы познакомились в школе, точнее — в школьном буфете, куда нас, первоклашек, привели на завтрак во время длинной перемены. Мы оказались рядом за столом, ближнем к окну раздачи. Именно на наш стол улыбчивая толстая буфетчица в грязном белом халате ставила подносы с румяными сдобными булочками и просила передать их дальше, на другие столы. Я заметил: пока мы передавали подносы, мой розовощекий сосед успел слопать три булочки вместо одной, положенной каждому. В результате ученикам, сидевшим за последним столом, булочек не хватило. Они подняли шум.

Буфетчица очень огорчилась.

— Я отдала все, — уверяла она.

Я внимательно посмотрел на своего соседа. С отсутствующим видом он разглядывал ногти на своих пухленьких пальчиках.

На следующий день ситуация повторилась. Я опять наблюдал, как этот мальчик уписывает одну булку за другой.

— Как же можно? — спросил я.

Он глянул на меня мельком и засмеялся счастливым заливистым смехом.

Он и потом, в последующие годы, с одинаковым аппетитом уплетал и сдобные булочки, и рагу из зайца, и салат с крабами, и осетрину фри, и мясо в красном соусе, запивая все это вином, водкой и минералкой. Трапезы любил закатывать с размахом. Устраивал настоящие пиры. Мой тесть (пока я был женат), ставя Маркофьева мне в пример, говорил:

— Посмотри, как он ест. Значит, так же и работает. Тесть был дурак. ВСЕ ДУРАКИ ПОЛЬЗУЮТСЯ РАСХОЖЕЙ МУДРОСТЬЮ, ИБО СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ НЕ ИМЕЮТ. Тесть был дурак. Но я-то был дурак вдвойне, круглый дурак, потому что слушал, кивал и думал: доля истины в подобных суждениях все же есть…

Кто придумывает пословицы и поговорки? И почему надо этой чужой, заемной мудрости доверять? Жить надо своим умом! Даже если он куцый. ТО, ЧТО КАЖЕТСЯ ПРАВИЛЬНЫМ ВАМ, — ТО И ЕСТЬ ИСТИНА И ЗАКОН, которым следует руководствоваться. А чужое мнение для вас — не указ.

Вам нравится заявление: «Завтрак съешь сам, ужин отдай врагу»?

— Какому врагу? С какой стати я должен кому-то что-то отдавать? — веселился Маркофьев. — Никогда. Никому. Ничего.

— Надо совершенствовать, модернизироать пословицы и поговорки, — твердил Маркофьев. — Приводить их в соответствие с новыми знаниями и открытиями. Так, пословицу «Из двух спорящих один дурак, а другой — подлец», сегодня правильно было бы осмысливать иначе: «Из двух спорящих — оба дураки и оба подлецы». Говори именно так — и не ошибешься, — советовал он мне.

Для Маркофьева не было непререкаемых истин и авторитетов.

— «Тише едешь — дальше будешь»… От того места, куда едешь! — восклицал он.

Или, бывало, рассуждал:

— НЕ ПЛЮЙ В КОЛОДЕЦ… ДО ТЕХ ПОР, ПОКА РЯДОМ НЕ ПОЯВИТСЯ ДРУГОЙ ИСТОЧНИК УТОЛЕНИЯ ЖАЖДЫ!

Маркофьев сам придумывал пословицы и поговорки. Ему не было нужды обращаться за советом и подсказкой к окружающим его людям или книгам.

Главным, коронным его высказыванием было:

* ПОВЕРИТЬ ДРУГОМУ — ЗНАЧИТ ОБМАНУТЬ СЕБЯ.

Уже в детстве произошел случай, будто прожектором высветивший две разные дороги, которыми каждый из нас шел по жизни. Играя во дворе, мы обнаружили за гаражами кожаную дамскую сумочку. Открыли — и обалдели от находившегося в ней богатства: изумительной красоты пудреницы, авторучки, брелока для ключей, губной помады в золотистом чехольчике… Маркофьев предложил эти сокровища присвоить и поделить. Что-то взять себе, а что-то подарить девчонкам. Я запротестовал. Ведь в сумочке находились документы и записная книжка!

Мы принесли сумку моим родителям, и они разыскали ее владелицу. Красивую, хорошо одетую женщину, приятно пахнувшую духами. Поведав, что сумку у нее украли в подземном переходе, она заглянула в нее и возмутилась:

— Но тут были деньги…

— Что вы хотите сказать? — обиделась моя мама.

— Тут были деньги… Может, их взяли мальчики? Мы с Маркофьевым вышли на улицу.

— Получил? — спросил он. — Тебя же еще и заподозрили. А если бы сделали, как я предлагал, ходили бы в честных и имели бы прибыль.

К моему великому огорчению этот мальчик с розовыми ноготками и пухлыми щечками не понимал, что брать чужое — нельзя.

— А почему собственно? — спрашивал он. — Если я хочу?

— Ну, потому что нельзя, — пытался объяснить я.

— А почему? — настаивал он.

— Ну… Ну… Просто потому… Что чужое брать нельзя… Маркофьев непритворно удивился:

— А чье же тогда брать? Свое, что ли? И больше я не знал, что сказать.

У своей соседки по парте Маркофьев стырил пенал: пенал ему очень нравился. А в школьной раздевалке — шапку у старшеклассника. Маркофьев плохо учился, и меня прикрепили ему помогать: выполнять вместе до-] «ашние задания. Я позвал его к себе. Мы пили чай и решали задачки. После его ухода из моей комнаты пропали вещи, которыми я очень дорожил: оловянный пугач и книга о рыцарях. На следующий день, перед началом уроков, я подошел к нему и заглянул в глаза. Они были безмятежны, короткие белесые ресницы помаргивали почти сонно.

— Но мы же условились, — сказал он. — Я делаю то, что мне нравится.

Преподавателю физики, застигшему Маркофьева, когда тот хотел похитить из кабинета химреактивы, он подложил под ножку стула пакетик со взрывчатым веществом. В физкультурном зале отрезал подвешенный к потолку канат, привязал его к батарее и, спустив другой конец каната в окно, слез по нему на нижний этаж. Девчонки млели от его подвигов, мальчишки ходили за ним табуном.

Когда Маркофьев был дежурным по классу, пол за него подметал я. Ведь я же был к нему прикреплен. Я подметал пол. А он мне показывал, где валяются не замеченные мною бумажки. Возможно, мне почудилось, но он прихватил набор цветных карандашей с чужой парты. Я попросил, чтобы он вернул их на место. Вздохнув, он произнес:

— Какой же ты зануда! А вот я — из семьи летчика. И единственное, что умею, — быстро собираться и мгновенно исчезать.

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. Гораздо позже, когда учился в классе пятом или шестом, я прочитал в «Мертвых душах» о Чичикове. На уроках он продавал однокашникам булочки. Однокашники угощали его на переменах (разумеется, бесплатно), а он возвращал им то же самое угощение — за деньги. Что-то знакомое шевельнулось в памяти. (Маркофъева к этому времени давно не было в нашей школе, его отца перевели работать в другой город и они уехали туда всей семьей). Но, кажется, именно тогда я задумался о сущности человека, о том, что же он есть такое, если способен без зазрения совести продавать — одарившему его бескорыстно. Наживаться на бескорыстии…

На пустыре мальчишки гоняли в футбол. Маркофьев стоял в воротах. Я шел мимо. Он окликнул меня и сказал тоном не допускающим возражений:

— Вот ключ. Бондом. Пойди и возьми часы с буфета. Я так и сделал, как он просил. Когда я принес будильник, Маркофьев закричал:

— Победа!

Мальчишки забыли о футболе и умчались за ним следом.

Вечером к нам домой явились два милиционера. Папа краснел и бледнел, мама плакала. Ребята, игравшие в футбол, заявили, что они знать не знали, откуда я взял будильник, они и предположить не могли, что я его украл. Они думали, я отдал им свои часы. С большим трудом родители разыскали в магазине такой же и возместили хозяевам потерю. С не меньшим трудом удалось убедить пострадавших не передавать дело в суд.

А вот другой эпизод из моего детства. Эпизод, многое объясняющий. Мы с мамой едем с дачи домой, в город. Рабочие, которые ремонтируют наш дом, спрашивают, когда я вернусь.

— Завтра, — отвечаю я.

Но в городе выясняется, что маме придется задержаться.