Стивен Ликок - Стивен Ликок. Юмористические рассказы Страница 2

Не менее широкую популярность в канадской литературе конца XIX в. имели исторические, а точнее сказать, псевдоисторические романы, ибо их «историзм» был весьма поверхностным и в большинстве случаев играл роль декоративного фона для традиционных перипетий мелодраматического сюжета. К этому же периоду относится появление многочисленных канадских подражателей А. Конан — Дойля, которые не только не смогли преодолеть намечавшуюся в творчестве английского писателя тенденцию к шаблону, но превратили этот шаблон в традицию, в некий литературный стандарт, неразрывно связанный с самим понятием жанра детективного рассказа.

В пародиях «Гувернантка Гертруда, или Сердце семнадцатилетней», «Гвидо Гашпиль Гентский», «Помешавшийся на тайне, или Дефективный детектив» Ликок, воспроизводя все непременные атрибуты этих жанров, доводит их подчас до абсурда. Так, мнимая многозначительность деталей, характерная для детективных рассказов, воспринимается в пародии «Помешавшийся на тайне» как нелепость, ибо всем, кроме «великого сыщика», с самого начала очевидно, что пропавший и разыскиваемый принц Вюртембергский не человек, а собака.

Однако цель писателя заключалась не только в том, чтобы в гротескной форме имитировать чисто внешние признаки того или иного жанра. По мысли Ликока, пародия в ее высшей форме должна дать читателю представление обо всем многообразии условий, породивших данную литературную схему. Только тогда она приобретает подлинно художественную ценность и интересна читателю даже в том случае, если он незнаком с пародируемым образцом. К числу таких пародий относится «Гувернантка Гертруда, или Сердце семнадцатилетней».

Предметом пародии здесь являются не столько литературные каноны сентиментального «великосветского» романа, сколько позиция их авторов, отражающая нелепые представления буржуазною обывателя о жизни, быте и нравах аристократической знати, его раболепное преклонение перед титулами. Ликок беспощадно высмеивает этот мещанский снобизм, представляя его в гротескном, откровенно нелепом виде. Описывая «удлиненное аристократическое лицо» лорда Роналда, «обличавшее его знатное происхождение», автор спешит добавить, что морда его лошади была еще длиннее. Говоря о знатном происхождении Гертруды, он как бы вскользь замечает, что ее родители, память которых она так свято чтит, «умерли за много лет до ее рождения». Но, пожалуй, наиболее выразительны превращения мелодраматического злодея лорда Ноша, который, совершив очередное злодеяние и осушив очередной ковш джина, снова становится благородным джентльменом, «образцом английского аристократа и государственного деятеля».

Пародирование — один из излюбленных приемов Ликока. Он широко пользуется им для осмысления самых разнообразных фактов действительности и в тех рассказах, которые не являются пародиями в прямом смысле этого слова. В пародийном плане дается, например, описание заседания английской палаты общин в рассказе «Прародительница парламентов». Лицемерие буржуазных государственных деятелей, выступающих в качестве поборников мира и берущих на себя торжественное обязательство «никогда не вести войны, за исключением тех случаев, когда это им выгодно», язвительно осмеивается в рассказе «Ратификация нового морского несоглашения». В «Литературе бизнеса» разоблачается стремление современного бизнеса «поглотить хрупкие создания рук человеческих, которые мы привыкли называть искусством и литературой». В духе пресловутых «руководств» на все случаи жизни, широко распространенных в США, написаны рассказы «Как мы с женой построили дом за один фунт два шиллинга шесть пенсов» и «Руководство для образцовых влюбленных».

Другим характерным приемом, во многом определяющим специфику ликоковской манеры, является введение совершенно неожиданной детали или ситуации, которые находятся в очевидном противоречии с традиционными представлениями и шаблонами. Так, старый морской волк капитан Трюм «сурово, как и подобает моряку», отдает команду перед отплытием судна («Затерянный среди зыбей, или Кораблекрушение в океане»). И далее, вместо ожидаемого грозного окрика, следует обращение, уместное разве что в устах учителя воскресной школы: «Джентльмены, не переутомляйтесь. Помните, у нас еще уйма времени. Пожалуйста, не выходите без надобности на солнцепек. Осторожно, Джонс, не споткнись о снасти — их, кажется, натянули чересчур высоко. Ай — ай — ай, Уильямс, ну как же ты так перемазался в смоле? На тебя и посмотреть-то страшно!» Не менее характерен эпилог пародии «Гувернантка Гертруда, или Сердце семнадцатилетней»: «Гертруда и Роналд обвенчались. Счастье их было безоблачным. Что тут еще можно добавить? Да, еще вот что. Через несколько дней граф был убит на охоте. Графиню поразила молния. Дети утонули. Итак, счастье Гертруды и Роналда было совершенно безоблачным».

Одним из примеров использования парадоксальной ситуации является рассказ Ликока «Как я убил своего домовладельца». Писатель ставит перед собой задачу разрушить привычную логику поведения человека, видимую логику окружающего. Как правило, хозяина дома убивают в связи с повышением квартирной платы, и тут не требуется никаких лишних слов. «Я намерен увеличить вашу квартирную плату на десять долларов в месяц», — заявляет хозяин. «Отлично, — говорит квартирант. — Тогда я убью вас». Герой рассказа тоже убивает своего домовладельца, но не за то, что тот повысил квартирную плату, а за то, что он упорно отказывается это сделать и тем самым обнаруживает, по мнению героя, свою ненормальность и полное отсутствие патриотических чувств. Не менее парадоксально поведение полицейского комиссара, отказывающегося осудить действия героя, ибо «если бы всякий раз, когда квартирант подстреливает своего домовладельца, приходилось заводить следствие, это было бы утомительно и скучно». Вежливо выпроваживая преступника из своего кабинета, он выражает надежду, что тот похоронит свою жертву и не бросит труп на произвол судьбы.

Подобный прием у Ликока всегда целенаправлен и отнюдь не является затейливым орнаментом, украшающим его рассказы. Когда писатель сравнивает заседания английской палаты общин со съездом ковбоев Монтаны или собранием литературно — философского общества в Даусоне, самая нелепость этого сравнения как бы выворачивает наизнанку традиционные представления о строгой торжественности парламентских процедур и мудрости государственных мужей, обсуждающих судьбы своего отечества. Переиначивая пресловутый «счастливый конец», возвещающий звоном свадебных колоколов о торжестве добродетели и об уничтожении последней несправедливости на земле, он обнажает внутреннюю неправдоподобность банальных шаблонов и схем, столь типичных для «развлекательной» литературы. Заставляя своих героев действовать вопреки видимой логике окружающего, он раскрывает алогизм буржуазной действительности, ее контрасты и противоречия.

Безусловно, критическая позиция канадского юмориста по отношению к современной ему действительности не всегда была достаточно последовательной. В отличие от своих великих предшественников Диккенса и Твена, он избегал широких обобщений. И тем не менее, несмотря на известную ограниченность, юмор Ликока проникнут глубокой искренностью и неподдельной человечностью, которые определили гуманистический пафос его лучших произведений.

А. Савуренок

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ

из сборника «ПРОБА ПЕРА» (1910)

Перевод Д. Лившиц

Моя банковская эпопея

Когда мне случается попасть в банк, я сразу пугаюсь. Клерки пугают меня. Окошечки пугают меня. Вид денег пугает меня. Решительно все пугает меня.

В ту самую минуту, как я переступаю порог банка и собираюсь проделать там какую-нибудь финансовую операцию, я превращаюсь в круглого идиота.

Все это было известно мне и прежде, но все-таки, когда мое жалованье дошло до пятидесяти долларов в месяц, я решил, что единственное подходящее для них место — это банк.

Итак, еле передвигая ноги от волнения, я вошел в зал для операций и начал робко озираться по сторонам. Мне почему-то казалось, что перед тем, как открыть счет, клиент должен непременно посоветоваться с управляющим.

Я подошел к окошечку, над которым висела табличка «Бухгалтер». Бухгалтер был высокий хладнокровный субъект. Уже один его вид испугал меня. Голос мой внезапно стал замогильным.

— Не могу ли я поговорить с управляющим? — спросил я. И многозначительно добавил: — С глазу на глаз.

Почему я сказал «с глазу на глаз», этого я не знаю и сам.

— Сделайте одолжение, — ответил бухгалтер и пошел за управляющим.

Управляющий был серьезный, солидного вида мужчина. Свои пятьдесят шесть долларов я держал в кармане, так крепко зажав их в кулаке, что они превратились в круглый комок.