Ф. Илин - В море – дома! Славный мичман Егоркин Страница 2

Мишка быстро стал любимцем экипажа «Бесшабашного». Потом, со временем, он рос, рос да и превратился в здоровенного, сильного пса с добрым, общительным характером, преданно любившего своих многочисленных хозяев и искренне считавший «Бесшабашный» своим домом. И вот этот дом, по древней собачьей традиции, он обязан был охранять и защищать – так он полагал и к этому стремился. Воспитанный пёс никогда не гадил на палубе, уважал командира, подхалимничал к старпому и… умело прятался от всех проверяющих. Чем наглядно доказал свой интеллект!

Крутовский незаметно приблизился к Егоркину из-за спины.

– И ты называешь себя годком!? – обращаясь к командиру отделения Яшкину, делано удивлялся тот. – Да после этого ты – годок моим ботинкам! Не больше! А кто тебя учил крепить железо проволочкой? Тем более – движущие детали? Только скажи, что – я!!!

«Что я, – псих?» – подумал Яшкин.

– Мозги-то есть? – продолжал Палыч: – Ага, значит, есть, но не пользуешься? Для института бережешь? Так можешь и не дожить до него при таком раскладе! Ты давно аварий не видел? Ах, вообще с ними не сталкивался? Ну, вот ведь везет же людям! Почему? Например, потому, что первым сегодня я свой нос сюда сунул!

Вот тут лучше надо было бы промолчать, ответ мичману не требовался. Старшина давно это усвоил на своей дубленой шкуре, и только вздыхал, как школьник на свидании.

– Ты бы еще изолентой мне подъемник элеватора подмотал! – продолжал возмущаться Александр Павлович.

– Или клеем канцелярским подклеил! – съехидничал стоявший рядом «боцманенок», земляк и приятель старшины Яшкина.

«Вот это он зря!» – подумал минер. И точно – Егоркин развернулся и влепил ему полновесный бортовой залп.

– А вот некоторым карасям так и вообще надо бы помолчать! Без сопливых скользко! Где, я тебя спрашиваю, марки на концах? Тебя, тебя! Вот тут Яшкин уже ни при чем! Так, когда я говорю «концы», я имею в виду нечто совершенно определенное, а на то, о чем тут ухмыляетесь, марка не требуется! А вот это, по-твоему – марочка? – мичманский перст ткнул в сторону кнехта, где поверх концов сиротливо висела какая-то облезлая «веревочка» типа «мышиный хвостик». Мишка авторитетно гавкнул, подтверждая.

– Твоего одобрения и участия мне тоже не требуется! – отчитал собаку мичман. Пёс сделал вид, что этот выговор его не касается и двинул по своим делам – на юте кого из «чужаков» облаять, например, или подкараулить кока, вылезшего покурить и передохнуть. Не безнадежное, с его точки зрения, занятие! Иногда бойцы возьмут да и премируют «собачку» мясистой косточкой за бдительность…

– Я тебе знаешь, куда сейчас эту марку наложу? Да, туда, куда не требуется! А почему, на минуточку, у вас матики растрёпаны у входа в тамбур? Морская культура, блин! И кто утром береговой битенг кнехтом назвал? Что – нет? Сам слышал, да занят был, чтобы тебя прилюдно моськой натыкать в это самое… И это – моряк-надводник по второму году службы?! Как свинарь с бербазы подплава, тьфу, аж противно! – Палыч выдал убийственную характеристику. Братва дружно хохотнула – теперь приклеится, как марка на конверт.

– Уйди с глаз моих, о позор своего отца и унижение главного боцмана! – презрительно махнул рукой мичман и продолжал: – Вот вернется ваш начальник Васильков, я про ваши художества расскажу ему в красках! Такую палитру распишу! Что? Не пол-литру, а палитру! А насчет пол-литры – не ваше дело! Эх, нет на вас у старпома времени! Сироты вы брошенные, без своего-то боцмана, и некому вас уматерить… тьфу, усыновить!

Тут Егоркин перевел было дух для нового галса, но «боцманёнок» Переченко прямо-таки растаял в воздухе. Дальше пошли бы комплименты еще хуже! Да еще при полном аншлаге зрителей… ну уж нет!

Александра Павловича, вообще-то, предпочитали не злить. Как-то раз он заметил, что один из хулиганистых старослужащих грубо толкнул его минера из молодого пополнения. Не долго думая, и ни слова не говоря, он схватил того «орла» за плечи, легко приподнял над палубой и… подвесил за воротник робы на крючок вешалки около столовой. На «робе» была специальная, простеганная петелька – может быть, именно для этого?! «Бандерлог» долго изображал перевернутую черепаху. Ровно до тех пор, пока его насмеявшиеся вдоволь друзья не сняли!

Замполит бы такого приема в духе Макаренко явно не одобрил! Но зачем всякой мелочью расстраивать человека? Иногда неведение есть добро! – решил Палыч и… ничего никому не сказал. Но все равно, все и так узнали! Конечно, а кто сомневался?

Это произвело должное впечатление, и с тех пор на молодых минеров и торпедистов местные «годки» лишь ругались. Да и то – издалека и с оглядкой. Должную выволочку тут же получили и командиры отделений – за то, что не защитили своих подчиненных. «Лычки» носишь? Вот и отрабатывай, а не то…

На него не обижались и не жаловались – доставалось лишь тем, кто «честно заработал». Да и то – в самых крайних случаях. Чтобы, значит, знали – раз получил «разгон» – то сотворил нечто такое, что уж вообще в никакие ворота не лезет! Воспитательный эффект другой, понимаешь, чем за всякий пустяк – да прямой наводкой из главного калибра! Человек ко всему привыкает – даже к прямой наводке…

Командир боевой части удовлетворенно хмыкнул.

Нечего всякой «палубной шелупени» вмешиваться в воспитание его подчиненных – даже корабельным офицерам им самим этого не позволялось, о чем он сразу ясно дал понять. На то есть свои начальники! Скажи мне – сам разберусь, и если что – так мало и без вас не покажется!

Между делом, Палыч разъяснил ошибки, проинструктировал, как надо делать и по-морскому, и по уму, благословил на трудовые подвиги.

– Все должно быть на совесть! Поломки и аварии – почти всегда, от раздолбайства, а раздолбайство же – всегда от лени. Лень – это штука многогранная, на гражданке – с рук сходит, бывает! А вот на корабле – кого углом, кого гранью – в случае чего, всем хватит! – напутствовал он минеров, весело потащивших свои железки в корабельную «мастерку».

Крутовский обратился к мичману: – У вас какие планы на вечер, Александр Павлович? Наверное, по приходу в базу, вам с комбатом придется остаться на корабле. Матчасть осмотреть, все в исходное привести, то да сё… И, главное, – людей помыть и привести в божеский вид, проследить смену белья – знаю я эти службы снабжения! А завтра с вашим отдыхом разберемся!

– А, что, в базу потопаем?

– Да, где-то к «нолям», уже в Противосолнечной будем!

– Эх, Андрей Алексеевич, Андрей Алексеевич! Вы серьезный, и, даже, надо сказать без подхалимажа, бывалый офицер, хороший моряк! Это точно!

– Спасибо! – хмыкнул Крутовский, догадываясь, что это – подслащенная пилюля и сейчас последует какое-то поучение, внешне не задевающее субординацию. Впрочем, особого «снобизма» в общении с подчиненными Андрей за собой не замечал.

– Вот нельзя никогда говорить на флоте, да еще – на корабле – «придем», «будем в двадцать ноль-ноль», сделаем то-то и то-то. Как только это скажешь, тут сразу, откуда ни возьмись, возникнут проблемы и препятствия, а, также, всякие подвиги и приключения, в которых придется принять самое активное участие. А про вмешательство природной стихии – так я вообще – молчу, не буди лиха, пока оно тихо, как люди говорят! – Егоркин хитровато поглядывал на командира боевой части и поучал:

– Надо сказать так – «собираемся идти», «возможно», «предполагаем быть», «Бог даст – пойдём», «Бог позволит – сделаем» – поучал ветеран, и, сделав паузу – для усвоения материала, продолжал: – Дело наше морское. Море, всем известно, – дикая стихия, а начальство – так оно у нас еще более дикое! Куда там морю! Что ты! Вы еще не всех видали… Честно сказать, хрен его знает, где и когда мы будем! А вот – если будем, если вернемся домой, то у нас всегда достанет времени разобраться во всем, том числе – как, кому и даже с кем спать. В смысле – отдыхать – поправился Александр Павлович. Затем, тоном учителя, завершил наставление: – К общему удовольствию всех заинтересованных лиц. Слава Богу, и корабль у нас хороший, и боевая часть – лучшая, чтобы там «механические силы» о себе не думали!

Тут надо пояснить, что недавно БЧ-5 «Бесшабашного» была объявлена лучшей не только на корабле, но и в бригаде. Егоркин был задет за живое, всегда помнил об этом и при всяком удобном случае подчеркивал свое недовольство «несправедливым решением» комбрига, на основе якобы личных симпатий командования к командиру БЧ-5 Балаеву. Бывает!

– Да бросьте вы, Александр Павлович! Суеверие все это! – беспечно махнул рукой Крутовский.

– А суеверием наши недалекие попы объявляют все то, что толком объяснить сами не могут, а признать не хотят! – стоял на своем Егоркин, закусивший удила в своей правоте.

«Понеслось!» – ухмыльнулся Андрей, развернулся и резво потопал в свою каюту – готовиться, искать в ней все, что положено вахтенному офицеру, согласно Корабельному уставу. У «кэпа» настроение сейчас самое боевое, проходить мимо него лучше всего под палубным линолеумом.