Луиджи Малерба - Моццикони Страница 2

– Здесь, под мостами, хватает воды, земли и воздуха, – сказал он сам себе. – Здесь можно жить по-королевски. А во время дождя есть где спрятаться.

Моццикони посадил вдоль берега реки немного салата, фасоли, помидоров и артишоков. Где он раздобыл семена, я и сам до сих пор не знаю. Зато знаю, что Моццикони не больно-то доверял нищим, которые бродят по берегу Тибра. Поэтому он посадил овощи в укромных местах, подальше от тропинок, в зарослях кустарника и под крепостной стеной.

На мокром песке все растет быстро и без удобрений. Ведь отмели реки давно уже превратились в свалку, куда римляне свозят все свои отбросы. Чем они хуже искусственных удобрений?!

Со временем Моццикони посадил на берегу еще и яблони, груши, черешню, ореховые деревья, оливки. А посадив, стал ждать, когда все взойдет и даст плоды. Вот тогда уж отмель Тибра превратится в цветущий сад!

Моццикони-бунтарь

В городе, вернее, на «Счастливом акведуке» Моццикони друзей себе так и не завел.

Причина вам уже известна: у него не было имени.

– Может, я найду друзей среди бродяг и нищих, которые живут на берегу Тибра.

С жильцами самовольных домов Моццикони не очень-то ладил. Стоило им раздобыть денег, как они покупали холодильник, телевизор, мотоцикл, машину.

Тогда они сразу начинали воображать себя важными господами, а Моццикони – презирать.

– Глупцы, – сердился Моццикони. – Настоящие господа предпочитают ходить пешком, а не ездить. А вот миллионы они зарабатывают со скоростью гоночной машины.

Но обитатели «Счастливого акведука» считали богачами владельцев табачной лавки, мясного магазина, радиомагазина. Ведь у них к вечеру в кассе набиралась уйма денег.

– Настоящие богачи не держат деньги в кассе. И вообще с собой их не носят, – объяснял соседям Моццикони.

Однако те отвечали, что таких богачей они сроду не видывали. Значит, их и не бывает. А Моццикони просто врун и анархист.

– Какой уж уродился, – отвечал им Моццикони.

Анархистов-бунтарей никто не любит. И больше всего – богачи. Ведь бунтарями не больно-то покомандуешь. Но и бедняки не любят бунтарей-анархистов: если каждый будет сам себе хозяин, на ком тогда свою злость вымещать?!

– Болваны, ослы! – возмущался Моццикони. – Давайте устроим восстание и станем сами хозяевами.

– А потом, кем мы будем командовать? – спрашивали его соседи.

– Никем.

– Что же это за хозяева без подчиненных?!

– Зато мы сможем делать все, что нам вздумается, – отвечал Моццикони.

– И сможем любого повесить?.,

– Кого вы хотите повесить?

– Хозяев.

– Так ведь тогда хозяевами мы будем! – удивлялся их непонятливости Моццикони.

Тут один из обитателей «Счастливого акведука», слывший самым умным, потому что сумел быстро разбогатеть, сказал, что все это – злобные выдумки Моццикони. Этот анархист собирается сделать всех бедняков хозяевами, чтобы потом их повесить.

Кончилось тем, что самого Моццикони чуть было не повесили. Он забрался в клетку с домашними кроликами – только тем и спасся.

Моццикони разыгрывает из себя шута

Моццикони продолжал сажать на прибрежном песке салат, фасоль, помидоры.

– Кто знает, может, здешние бедняки добрее моих соседей по «Счастливому акведуку»!

Он все еще надеялся найти друга. Но для этого надо было выбрать себе подходящее имя. И вот однажды он сел и обхватил голову руками, чтобы лучше думалось. И чем больше он думал, тем труднее казался ему выбор.

– Ну кто поверит, что меня зовут Пиппо или там Тино. Тонино, Ромолетто, Джиджино! Все сразу заметят, что это имя не мое, а чужое.

Нет, ни одно из этих имен не вязалось с его лицом, возрастом, манерой ходить, размахивая руками, и, наконец, с его фамилией Моццикони-окурок. Он Моццикони, и только. И хочешь не хочешь, а надо с этим смириться.

Но вот с одиночеством он не мог смириться. Он все еще не терял надежды отыскать друга. Ради этого он даже научился шевелить ушами – обоими сразу и каждым в отдельности.

– Посмотри, как я шевелю ушами, – говорил он, встретив на берегу бродягу.

Тот смотрел на Моццикони, как на жалкого глупца, и молча уходил прочь. От огорчения Моццикони готов был заплакать. И заплакал бы, если бы не считал слезы недостойными мужчины.

Вот мальчишки-бродяги, те с любопытством смотрели, как он шевелит ушами. И даже громко смеялись. Но только в первый раз, а встретив Моццикони снова, принимались его дразнить.

– Не надоело тебе разыгрывать из себя шута?! – спросил его как-то старик бродяга, хромой на обе ноги. – Неужто не замечаешь, что все смеются тебе вслед?

Моццикони предпочел бы, чтобы ему смеялись в лицо – ведь тот, кто смеется за твоей спиной, другом не станет. С недавних пор, стоило какому-нибудь бродяге увидеть, как Моццикони шевелит ушами, он начинал пронзительно свистеть, либо показывать ему кукиш. А некоторые даже швыряли в Моццикони комья грязи, и они прилипали к его жалким лохмотьям, которые он не снимал ни в жару, ни в стужу.

Но вот однажды мальчишка-бродяга сказал Моццикони:

– Я тоже хочу научиться шевелить ушами.

Моццикони так захотелось научить мальчугана, что он готов был отдать палец руки. «Но какой палец отдать? Мизинец? Безымянный? Средний? Указательный? Большой? Пожалуй, безымянный! На нем обычно носят обручальное кольцо. Но у меня нет обручального кольца, а значит, этот палец мне не нужен», – рассудил Моццикони.

А пока что Моццикони стал учить мальчишку шевелить ушами. Только вскоре он понял, что дело это нелегкое. Если природа не наделила тебя даром шевелить ушами, учись не учись – ничего не выйдет. Ну, как, например, косить глазами. Вот и у Моццикони с мальчуганом ничего не вышло.

– Все равно давай будем друзьями, – предложил Моццикони.

Нет, мальчишка не согласился. Теперь всякий раз, встречая Моццикони, маленький бродяга отворачивался и сплевывал на песок.

Моццикони и бедуины

Летом римляне приезжают к морю, раздеваются и ложатся на песке загорать. А Моццикони расхаживал по пляжу в плотной шерстяной фуфайке. Люди смеялись ему вслед, он останавливался и говорил:

– Глупцы, не знаете разве, что бедуины пустыни в самую жару надевают теплые халаты?!

Но откуда Моццикони узнал о бедуинах? Из газет. Он любил читать старые газеты. Вот и сейчас, прислонившись к парапету, он ждал, когда вниз на откос полетит очередной кулек с отбросами. Нередко римляне выбрасывали и вчерашние газеты. Но даже газеты недельной давности Моццикони с удовольствием прочитывал от корки до корки.

И все-таки некоторые газеты Моццикори не мог читать без злости – столько в них было лжи. Тогда он вынимал карандаш и принимался править статьи. Заменял прилагательные, наречия, причастия. Некоторые фразы укорачивал, другие – удлинял. Заглавия он почти всегда переделывал и часто менял конец. Порой он трудился целый день и, лишь все поправив и изменив, садился почитать свою газету.

Но когда газета была вся в жирных пятнах, когда в нее были завернуты огрызки яблок или помидоров, Моццикони из себя выходил.

– Чертовы неряхи! – кричал он прохожим на набережной.

Однажды в кульке оказался учебник истории. Моццикони читал его каждый божий день и со временем выучил наизусть.

Моццикони и история

Стоило Моццикони встретить другого бродягу, как между ними начинался спор. Бродяги газет не читают, а книг – тем более. Моццикони подходил к первому встречному бродяге и заводил с ним разговор о Юлии Цезаре, Бруте, Гракхах, о Спартаке и о других героях древнеримской истории. Но бродяга его и слушать не желал:

– Какая скучища! Скажи лучше, где бы едой разжиться.

И частенько просил у Моццикони сигарету или табачку для самокрутки.

Как-то один бродяга сказал ему, что о целой сигарете он и не мечтает – хорошо бы хоть два-три моццикони-окурка раздобыть. Моццикони оскорбился:

– Моццикони – это я.

Бродяга расхохотался.

– Что тут смешного? Фамилия как фамилия, не хуже других!

Моццикони читал в газетах про министров, которые крали все, что могли. И, хотя фамилии у них были пышные, благородные, для Моццикони они звучали как ругательства.

Один бродяга сказал ему, что бывают министры, которые если и крадут, то самую малость, а иные и вовсе не крадут. Ну, может, раз в году. А вообще-то воры небось и в Древнем Риме водились.

Моццикони очень сердился на этих невежд, топал ногами и чертыхался.

Моццикони и бродячая собака

Чем дружить с такими людьми, лучше поискать себе друга среди зверей. Разве плохо, скажем, стать другом вон той бродячей собаки с белой шерстью? Правда, от грязи и копоти она стала совсем черной.

Эта собака увязалась за Моццикони, словно тот ее хозяин, Моццикони часто останавливался, гладил ее по шерстке и рассказывал ей последние газетные новости и все то, что выучил наизусть из учебника истории.