Михаил Эдель - Чем вы недовольны? Страница 2

Весь личный состав судейской коллегии энергично искал списки участников.

– Наверно, кто-то сунул их в карман и забыл, – осенило кого-то.

Зампред райисполкома приложил палец ко лбу, тут же побежал к своей машине. Верно, он сунул списки в карман макинтоша и запер его в машине.

Зрители тем временем заскучали. Самый опасный зритель – скучающий. Он разозлён и, как правило, несправедлив.

Пока искали списки устроителей и исполнителей, выручили индюки. На лётное поле вышла чинная цепочка индюков во главе с индюком, высокомерным, как директор перворазрядного ресторана. Параллельно с индюками проследовали два петуха со своими курами. Их привлек свежий, ещё не остывший корм. Петухи без судейского сигнала тут же затеяли междоусобную драку. Индюки, надрываясь, открыто выражали свое негодование по поводу скандального поведения петухов на глазах многочисленной публики. Фи, что за невоспитанность!

А публика… Она развеселилась.

В разгар петушиного боя подкатили грузовики с «изабеллой» и «букетом Абхазии». Истые болельщики кинулись к буфетам.

Наконец в саду за трибунами затарахтел движок. Очнувшись, стали покашливать репродукторы.

Главный судья вторично пригласил наездников. Сию минуту ударит колокол, грянет духовой оркестр, взовьется флаг состязаний и… Но где флаг? Флага нет. Его забыли в штабе соревнований в Сухуми.

За флагом зампред послал двух конников не в Сухуми, а через поле в контору аэропорта. Конники доставили пёстрый флаг аэрофлота.

Главный судья конных состязаний уже решил было поднять флаг летчиков, но получил указание: нельзя, неудобно.

В дело вмешалась милиция. Милиции у трибун и вдоль ограждений видимо-невидимо. Вся сухумская милиция, включая резерв и участковых из ближних сел, прибыла на скачки. Не потому, что этого требовала угроза порядку, – нет. Почти все работники милиции Абхазии горцы, потомки наездников. Ну как можно пропустить скачки, – это же не футбол!

Капитан милиции, наглядно вежливый с почетными гостями и непреклонно строгий с остальной публикой, приказал милиционеру на мотоцикле:

– Флаг! Из сельсовета!

Через десять минут красный с голубыми лучами флаг республики уже висел на флагштоке. Инициативные мальчишки прогнали индюков, несмотря на то, что директор-индюк выразил шумное недовольство.

– Всё? – спросил членов коллегии главный судья. – Можно начинать.

Было пять минут первого.

И снова препятствие… у трибуны зашумели двое: статный, в роскошной каракулевой папахе, голубой кавказского кроя рубашке, и толстяк, в добротном синем костюме и отличной фетровой шляпе. Осанкой, сединой толстяк походил на университетского профессора.

Между побагровевшими носами неистово спорящих было немного меньше сантиметра; будь их выразительные носы чуть длиннее и под руками кинжалы – бог весть что произошло бы. Не помогла бы вся сухумская милиция, включая резерв и участковых уполномоченных.

Спорщиков никто не успокаивал. На них не обращали внимания. Главный судья, почетные гости и зрители спокойно ждали, когда они кончат кричать.

Скандальный спор двух горцев походит на сухумскую погоду. Внезапно из-за горного хребта примчится чёрная туча, пронесется шквальный ветер, ливень, а через несколько минут снова солнце и снова всё прекрасно.

Статный, в папахе, конник-спортсмен, чемпион Абхазии и Грузии, и толстяк в фетровой шляпе, долголетний председатель правления богатейшего чайно-виноградного колхоза, ссорились из-за лошадей. Чемпион намерен был выступать на кровном коне против лошади местной породы.

Накричавшись, председатель колхоза, невзирая на громогласный запрет главного судьи, тоже выставил кровную лошадь.

Главный судья смирился: уж слишком именит и знатен предколхоза с лицом университетского профессора.

Итак, буря пронеслась, выглянуло солнце, судья ударил в гонг, грянула музыка, взвился лучистый флаг и опустели буфеты.

И ВСЁ ЭТО НЕПРАВДА

Именно в этот час к приморской гостинице «Абхазия» подкатил черный «шевроле», длинный, приземистый, правда, далеко не последней модели. К машине приблизился импозантный мужчина в отличном зеленовато-сером костюме. Из «шевроле» вышли двое: красивая элегантная сверкающая дама – в ушах крупные алмазные капли, на пальцах бесценные кольца. За дамой, она сидела за рулем (на «шевроле» руль с правой стороны), последовал неимпозантный, лысоватый мужчина. Ну ясно – это её муж, – сказал бы каждый, – настолько уныл был его общий вид, скорбно выражавший извечное: «За что?»

Дама и сопровождающие её мужчины пересекли кипарисо-пальмовый проспект, направились к ресторану «Амра» и стали в конце мола за спинами рыбаков-любителей. На голубом рейде залива белело лишь научно-исследовательское судно «Ингур».

Красивая дама – Илона Сергеевна Голицына; безнадежно унылый – её супруг, Виталий Васильевич Кутин, доцент, импозантный мужчина – их друг, Леон Константинович Курбский, член-корреспондент Академии наук.

И всё сказанное о них – неправда. Ибо так именуют себя они сами. Илона не Голицына, Кутин её номинальный супруг, а Курбский не член-корреспондент и вообще не Курбский.

Стоя за спинами рыболовов, они молча всматривались в далекий горизонт. Говорят, в ясную погоду с сухумской горы видны очертания берегов Турции.

Значительно левее мола и ресторана «Амра» на гальке пляжа в этот час грелись на солнце двое: длинноногий с горским носом, чуть удивленными глазами и рядом с ним молодой человек с профилем лирического героя кинофильма.

– Давно на этих берегах? – спросил длинноногий.

– Двадцать третий день.

– Я – сорок восьмой. Не люблю дополнительных вопросов. Я не научный работник и не педагог. Загораю по собственному желанию после восьмилетнего перерыва. Вопросы будут?

– Нет.

– Жаль. На сей раз. Мне нужно высказаться. Вы способны, не перебивая, слушать минут двадцать?

– Способен.

– Самоотверженный человек. Я наблюдаю за вами третий день – ваш облик заслуживает доверия. Итак, в кармане моих брюк лежит паспорт. Новенький. Скучал по нему восемь лет и два месяца. Есть вопросы?

– Нет.

– Продолжаю. Восемь лет назад в одном аэропорту меня встречали как дорогого гостя. Предупредительно взяли из моих рук чемодан, любезно усадили в машину и предоставили отдельную камеру. Я был, безусловно, дорогим гостем. По квитанции, взятой из моего бумажника, встретившие меня охотно получили мой багаж – несколько ящиков, которые доставил грузовой самолет. Из них без моего разрешения извлекли пятьсот, повторяю – пятьсот, дамских шерстяных джемперов и кофточек. Много дней вашему собеседнику задавали уточняющие вопросы, на которые он не отвечал ввиду дурного настроения. Встретивших меня мучило любопытство – каким образом я, двадцатишестилетний студент, заочник исторического факультета, оказался владельцем полутысячи дамских джемперов.

Моя настойчивая немногословность не обескуражила собеседников – мне популярно объяснили, что в данном случае скромность не самое лучшее качество. Правда, прокурора я любезно осведомил, что бумажник и квитанцию, лежавшую рядом со стодолларовыми купюрами, я нашёл в самолете. Моя фантазия не имела успеха – мне предложили двенадцать лет трудовой деятельности в районе хладных морей. Я принял предложение, оставив паспорт в горсуде.

Два года я ждал, что меня выручат истинные владельцы джемперов и долларов. Но увы! Хищник и рыцарь несовместимы, мои шефы отвернулись от того, кто, толкая вагонетки на руднике, оберегал их покой. Уже в то время я знал закон диалектики – борьба и единство противоположностей. Еще через год, стоя у цинкоплавильных печей, я убедил себя: надо переходить в другое качество. Тоже по закону диалектики.

Мне часто снились буйно-зеленые сады у берегов Каспия и это пленительное теплое море. Последние четыре года я работал на Н-ском заводе точных приборов, в знак особого доверия. Каких приборов, это, надеюсь, вас не интересует?

– Нет.

– Я не ошибся, вы человек тактичный. К концу восьмого года я стал заводским мастером с незаконченным гуманитарным образованием. Как вы поняли, люди, встречавшие меня в аэропорту, несколько задержали сдачу моих экзаменов за четвертый курс.

Получив новый паспорт с извещением, что с меня снята судимость, я вылетел в город К. и навестил центральную сберкассу.

До беседы с прокурором в дни приземления я любил аттракционы. Примерно за месяц до неприятной встречи и прописки в отдельной камере я доверил центральной сберегательной кассе города К. сто тысяч рублей в старых деньгах. Выйдя из сберкассы, я по методу своих шефов порвал сберкнижку и швырнул её в урну. Мой дед, горец, слыл мудрецом, я унаследовал от него свою долю и верил: рано или поздно меня лишат свободы действий, не предусмотренных Конституцией. Поэтому решил: пусть пока государство пользуется своими же деньгами.