Кирилл Немоляев - Истерия СССР Страница 2

Сруб, в котором с ноября 1907 года жили участники экспедиции фон Штернберга

Шесть месяцев изнурительного труда не прошли напрасно: уже к середине марта 1908 года весь основной заряд был смонтирован и готов к детонации.

Нелишним будет отметить, что никто из немногочисленных местных жителей о работе экспедиции даже не подозревал (о причинах этого мы уже говорили). Правда, Нестеров упоминает о печальной судьбе некоего охотника, спасавшегося от разъяренных волков и в сочельник 1908 года случайно наткнувшегося на их лагерь. «Увы! — пишет Нестеров, — помочь бедняге мы ничем не смогли, ввиду данного нам высочайшего предписания. Мне оставалось лишь с ужасом наблюдать, как его жалкая фигурка скрылась за величественными силуэтами окружавших нашу поляну сосен; вскоре ночную тишину разорвал неистовый волчий вой». Однако даже этот кошмарный случай, несмотря на все опасения фон Штернберга, не приподнял завесы тайны над ведущимися в тайге работами; таким образом, можно с уверенностью утверждать, что о дате и месте предстоящего взрыва доподлинно знали лишь члены группы и никто более; даже в самом Петербурге курировавший ход работ граф Апраксин, будучи спрошенным по этому поводу государем, ничего не мог отвечать с уверенностью: виной тому, как мы уже упоминали, была крайне ненадежная связь с экспедицией.

Отсюда можно сделать главный вывод: взрыв был неожиданным, и сама эта внезапность, вкупе с тем, что эпицентр взрыва находился на весьма значительном удалении от каких-либо очагов цивилизации, послужила поводом к появлению наиболее, казалось бы, правдоподобной гипотезы (многочисленные варианты которой настойчиво муссируются до настоящего времени): в тот день над тунгусской тайгой произошло падение некоего «метеорита».

Сторонники этой версии приводят в ее подтверждение доводы очевидцев: люди видели, говорят они, как над лесом пронесся огненный шар, а затем прогремел взрыв.

Мы не станем оспаривать свидетельства очевидцев, напротив, сомневаться в их истинности было бы в высшей степени некорректным; да, (1) — действительно был взрыв, и (2) — над тайгой действительно пролетел горящий шарообразный объект… Но какое именно из этих событий предшествовало другому?

Перед тем, как перейти к кульминационной части нашего повествования, необходимо сказать несколько слов о подрывнике Сергее Иванцове — уникальном человеке, гибель которого и послужила поводом к написанию этого текста.

О детстве Иванцова не сохранилось почти никаких сведений; известно лишь, что родился он в одной из глухих поморских деревень, рано лишился родителей, самостоятельно выучился грамоте в гимназии и еще чуть ли не мальчишкой начал работать подрывником на приисках, где и познакомился с Кульгутиным (о Кульгутине еще представится повод рассказать). Мы знаем, что он участвовал в русско-японской войне, откуда вернулся Георгиевским кавалером (с расстояния двух кабельтовых попал из мортиры в фок-мачту японского крейсера). К началу работы в экспедиции Иванцову исполнилось 42 года.

Поражают его физические данные: гигант двух с половиной метров ростом и весом около двенадцати пудов, при этом вовсе не производивший впечатление какого-то увальня; постоянно готовый к работе, не знающий усталости, замкнутый и неразговорчивый.

Сергей Иванцов (справа) рядом с К. Ремизовым

«Этот человек стал настоящим талисманом нашей экспедиции, — вспоминает А.П. Нестеров, — без него мы были как без рук».

Тем временем дела в экспедиции шли весьма и весьма успешно: за год (1906–1907 гг.) было совершено более десяти так называемых «пробных» взрывов, повалено несколько миллионов кубических аршин леса (около 400 тыс. усл. м). Ученые медленно продвигались на восток, в район Подкаменной Тунгуски, где весной 1908 года взрывом мощностью 150 килотонн завершили первый этап работ.

Однако вернемся к воспоминаниям Аркадия Нестерова.

«28 марта утром я проснулся первым и вышел из палатки. Кругом лежал снег; со склона ущелья, где мы остановились, угадывался загадочный изгиб Тунгуски. По склону поднимался Иванцов (казалось, он никогда не спал). На нем были огромный ватник и ушанка. Увидев меня, Иванцов снял ушанку.

— Вот, — сказал он, как бы извиняясь, — ходил заряды проверить. Так, с виду, оно вроде нормально, да вот шнуры беспокоят — не подмокли бы.

Он посмотрел на небо. Ярко светило солнце, и мартовский наст действительно начинал подтаивать. У меня почему-то защемило сердце.

— Успокойтесь, — сказал я, тронув его за плечо, — вчера вечером мы с Александром Ивановичем проверили все расчеты.

— Жалко, — сказал Иванцов, — последний раз таки бабахнем.

Я улыбнулся, но грусть не покидала меня. Пробные взрывы доказали надежность нашей системы, и все-таки…

К полудню все мы собрались на взрывной площадке. Фон Штернберг был в лисьей шубе, Иванцов — в ватнике, все остальные — в тулупах. На шее у Ремизова висел полевой бинокль Готье. Верстах в полуторых от заряда находился наш блиндаж; дюжина шампанского, припасенная на случай завершения работ, дожидалась там своего часа.

Иванцов был у нас поджигающим. Бикфордов шнур тянулся от взрывателя в сторону блиндажа на расстояние примерно полверсты. После того, как шнур загорался, у Иванцова было минут пять, чтобы добежать до блиндажа, — вполне достаточно.

Находившийся у заряда Кульгутин махнул рукавицей — все готово. Все мы направились к нашему убежищу. Иванцов стоял у конца шнура и держал в руках спички.

— Надеемся на Вас, — сказал ему фон Штернберг, проходя мимо. Иванцов смущенно пожал широченными плечами.

Оказавшись в блиндаже, Ремизов первым делом водрузил бинокль на треногу. В мои обязанности входило следить за действиями поджигающего. Я видел, как Иванцов подносит горящую спичку к концу шнура, опускает шнур на снег; мне казалось, я даже слышу шипение огня. Иванцов некоторое время наблюдал за горящим шнуром, затем, видимо удовлетвореный, повернулся и побежал к блиндажу. Он сделал два шага и по пояс провалился в снег. У меня потемнело в глазах… Медленно, как во сне, я обернулся: Кульгутин расставлял бокалы для шампанского на пустом ящике из-под взрывчатки, остальные уже увидели ЭТО.

Иванцов, беспомощно размахивая руками, все глубже погружался в снег. До нас донеслись его крики:

— Господа, — кричал он, — господа-а!!!

— Боже, да помогите же, да сделайте же что-нибудь!!! — причитал где-то рядом Яша.

— Прекратите немедленно, Лопухин! — рявкнул фон Штернберг. Кульгутин застыл с пустым бокалом для шампанского в руках. И в этот момент раздался взрыв.

Тайга начала медленно валиться на северо-запад, север, северо-восток. Иванцова подняло в воздух и понесло на север. Он успел сгруппироваться в полете, как его учили в гимназии, но тут от трения о воздух на нем загорелся ватник. В бинокль я видел, как объятое огнем тело Иванцова прочертило яркую дугу над падающей тайгой и скрылось за горизонтом… Потом все кончилось.»

Сразу после второго «пробного взрыва» (стрелкой отмечен С. Иванцов)

Из приведенного обширного фрагмента воспоминаний А.П. Нестерова ясно видно, что вылет и полет Иванцова (полет горящего тела) последовал сразу вслед за взрывом. Кажущиеся противоречия между «метеоритной» версией и рассказом А.П. Нестерова легко объяснимы: поскольку скорость света на несколько порядков превышает скорость звука, то сторонние наблюдатели, естественно, сначала увидели вспышку (в нашем случае — Иванцова, на теле которого загорелся ватник) и лишь затем услышали сам грохот взрыва (который на самом деле произошел несколькими секундами ранее).

Нам представляется, что это элементарное, хотя и несколько экстравагантное объяснение Тунгусского феномена снимает практически все вопросы (а в особенности, вопрос о местонахождении «метеорита» после взрыва), столь долго волновавшие широкую научную общественность.

Давно известно, что радиационный фон в районе взрыва значительно превышает допустимый уровень. Исследования срезов поваленных взрывом деревьев показали, что годовые кольца, относящиеся к рассмотренному нами периоду (октябрь 1907 — март 1908 гг.), обнаруживают значительные следы воздействия неизвестного источника радиоактивного излучения. До сих пор мы ничего не знаем о том, какие именно взрывчатые вещества использовала экспедиция А.И. фон Штернберга.

По некоторым сведениям, уехав из России вскоре после революции, фон Штернберг осел в США и принимал непосредственное участие в работах по проекту «Манхэттен»…

Все это позволяет строить самые невероятные предположения, которые предстоит проверить будущим поколениям исследователей ТФ.