Ефим Зозуля - Студия Любви к Человеку Страница 2

— Какая гадость! Какая гадость! Это даже глупо! Это анекдот какой-то!

— Это не анекдот! Я сам видел! Как вы смеете?

— Довольно! — надрывался учитель. — Довольно! Слово принадлежит мне.

— Просим!

Педагог ясно и объективно объединил и своей речи ответы на все высказанные мнении и указал, что мягкосердечный человек все-таки помог бы кошке независимо от тех или иных наклонностей этого животного и независимо от того, мяукала она или не мяукала. Если даже допустить неслыханное утверждение, что кошка страдает корыстолюбием, то и в этом случае она не лишается права на сочувствие стороны человека.

А если она симулировала страдание, то давно известно из науки, что человек, симулирующий, например, сумасшествие, уже есть наполовину сумасшедший, а симуляция беспомощности или страдании есть тоже до известной степени беспомощность и страдание.

Вопрос был выяснен.

Но многие остались недовольны.

— Господин учитель, позвольте выйти! — поднял два пальца какой-то угрюмый человек.

— По какой потребности?

Выходили из залы занятий по разным потребностям, в том числе и по потребности злобы.

Для удовлетворения этой потребности была оборудована особая комната — Комната Злобы.

7. Комната Злобы при Студии Любви к Человеку

Комната Злобы была обита коричневой кожей, и вдоль стен стояли кожаные же чучела людей. Были там чучела сановников разных стран, царей, министров, революционеров, богачей, пролетариев и характерных чучел-типов всяких национальностей.

В центре комнаты стояло большое покривившееся и изодранное от ударов чучело еврея. Это чучело истязали особенно часто. У него были отрезаны нос, уши, пальцы — вообще все, что можно отрезать, — и был также криво надрезан живот, из которого торчала грязная пакля.

Жалкий вид имело и чучело армянина, хотя в Студии учился один только турок. Этот турок, затерявшийся в Европе, был очень добрым человеком и хорошим товарищем, но кожаного армянина бил он зверски, разбегаясь и вскакивая на него, на живот или на голову, обеими ногами.

Били усердно и чучело негра с твердой курчавой головой, красными губами и белыми зубами. Били чаще других два высоких худых жилистых человека, очень хладнокровных и жестоких.

Оба они выдавали себя за американцев, но однажды по случайному поводу, как это всегда бывает с раскрытием авантюр, выяснилось, что только один из них действительно американец. Выяснилось, что рьяный партнер американца по издевательству над чучелом негра не был в Америке, а бьет чучело негра потому, что зависит от американца материально и старается быть приятным ему.

Когда авантюра раскрылась, Директор очень возмутился и сделал проходимцу при всех строгое внушение.

Вообще Комната Злобы причиняла Директору немало нравственных тревог.

Учитывая душевное состояние учеников Студии, их воспитание и тяжелое прошлое, Директор оборудовал Комнату Злобы в качество отвода, надеясь поток злобы против живых людей перенести сначала на неживые объекты, на чучело, а затем, когда ученики будут в достаточной мере подготовлены гуманным перевоспитанием, искоренить наследие прошлого яркой и сильной заключающей курс лекцией о любви и жалости к чучелам.

Однако, уже с подготовкой к этой лекции у него были затруднения.

8. Лекция о любви и жалости к чучелам и Совет педагогов

Совершенно неожиданно в Совете педагогов, когда обсуждался вопрос о включении этой лекции и программу Студии, у Директора произошло столкновение сразу с двумя из педагогов.

— Мы даже не понимаем, о чем вы говорите, господин Директор! — одновременно возмутились педагоги. — В чем дело? За кого вы нас принимаете? Чтобы мы читали лекцию о любви к чучелам?!.. Что это, издевательство или шутка? Мы из сил выбиваемся, чтобы возбудить у ваших разбойников хоть какую-нибудь любовь к живым людям.

— Прошу так не выражаться о моих учениках, — строго перебил Директор.

— Мы будем выражаться еще хуже! — горячились педагоги. — Что вы думаете, черт возьми! Вы не так богаты, чтобы оплачивать труд по воспитанию любви и жалости к чучелам!..

Единственный глаз Директора налился кровью.

— Господа, не ссорьтесь! — вмешался старый почтенный педагог. — С одной стороны, неправы наши уважаемые коллеги, утверждая, что проповедь любви и жалости к чучелам есть издевательство. С другой же стороны, неправ и наш уважаемый Директор, полагающий, что ученики нашей Студии достаточно со

зрели для такой возвышенной любви и жалости. Это заблуждение. Любовь и жалость к чучелам является высочайшим идеалом культурного человечества, к которому надо стремиться, но который еще, к сожалению, неосуществим. Любовь к чучелу является конечной целью на пути любви к ближнему и любви к дальнему человеку. А как немного мы прошли еще по этому великому пути!

— Разрешите добавить к этому и следующее, многоуважаемый коллега, — перебил речь педагога другой педагог. — Я нахожу, что предложение нашего многоуважаемого Директора даже несколько жестоко. Если, с одной стороны, наука и разум лишают человечество любви к кумирам, то, с другой стороны, жестоко лишать его и ненависти к чучелам. Джентльмены, надо же пожалеть и душу человека!

Таким образом выяснилось, что лекция о любви и жалости к чучелам должна быть отложена на неопределенное время.

9. Печальный случай

В Студию как-то пришел бледный и худой молодой человек и попросил принять его сразу в последний, высший класс.

— Почему так? — спросил Директор, прищурившись.

— Видите ли, — сказал молодой человек, — я уже достаточно люблю людей, но мне не хватает только немногого. Чего-то самого маленького (молодой человек отмерил четверть своего указательного пальца на правой руке), — вот такого маленького не хватает. Бог его знает почему.

— А людей вы резали? — спросил Директор.

— Боже сохрани! Никогда! — ужаснулся молодой человек.

— Били?

— Почти нет.

— Что это значит: почти нет?

— Видите ли, я был клоуном в цирке и бил по щекам и голове моего партнера Тика.

— Как же били? Ведь цирковые пощечины не настоящие.

— Верно, господин Директор, но Тик, чтобы лучше тешить публику, бил меня по-настоящему, пребольно, и я отвечал ему тем же.

Наше выступление поэтому всегда пользовалось большим успехом у публики.

— Хорошо. Что же нам теперь надо?

— Мне нужно, господни Директор, чтобы меня хоть немного пожалел кто-нибудь. Тик был карьерист и никогда не жалел меня, когда отпускал пощечины.

Последней фразы Директор не расслышал. Кто-то подошел к нему, как это часто бывает в общественных учреждениях, по срочному делу и отвлек разговором.

Директор рассеянно сказал молодому человеку:

— Ладно! Вы приняты. Идите и канцелярию.

Молодой человек, сорвавшись с места и хлопнув в ладоши от удовольствия, побежал и канцелярию и, торопясь и нервничая, внес плату за учение.

Уплатив и получив квитанцию, он преобразился. Стал надменным, неторопливым, брезгливо резким и весьма уверенным. Он вышел из канцелярии и спросил у проходившего ученика:

— Скажите, граф, где тут у нас высший курс?

— Графов давно нет, сударь! — ответил ученик. — А высший класс в пятой зале, налево.

Бывший клоун нетерпеливо прошел в высший класс, направился прямо к эстраде и обратился к аудитории с горячей просьбой, прозвучавшей весьма искренно, потому что клоун действительно был искренен:

— Товарищи по любви к людям! Пожалейте меня! Меня никто никогда не жалел. Пожалейте меня, мои милые, мои чудные! Я уже внес деньги, квитанция у меня в кармане, я хочу учиться любви к человеку, я почти уже умею любить людей, но мешает любить их то, что меня никто никогда не любил и не жалел. Пожалейте же меня, друзья, пожалейте, дорогие товарищи! Я хочу ласки! Ласки! Ласки!

Неожиданная просьба клоуна была так горяча и страстна, что педагог, собиравшийся читать очередную лекцию о технике уважения, оторопел и, не зная, что ему делать — протестовать или покориться, находчиво обратился к аудитории со следующим предложением:

— Братья! Мы собирались заняться техникой уважения. Но брат клоун так трогательно просит пожалеть его, что я ничего не

имею против того, чтобы вы исполнили его просьбу и высокой техникой жалости и ласки, показанной тут же, выразили бы ему этим самым глубокое уважение, что вполне будет соответствовать сегодняшнему нашему уроку.

— Хорошо! Хорошо! — раздались голоса с мест.

В зале все стихло.

Клоун стоял на эстраде и ждал.

— Ну, начинайте же, — тихо сказал учитель.

Кто-то робко кашлянул.

— Смелее! — подбодрил учитель.

Из задних рядов поднялся высокий губастый и хмурый человек. Он, деловито и тяжело топоча, подошел к эстраде, взобрался на нее, стал против клоуна, откашлялся и заорал на всю залу: