Лев Альтмарк - Серые пятна истории Страница 2

— Экая ты гадюка! — рассвирепел будущий учёный и стал ожидать реакцию хозяйки.

Но та, к его удивлению, не отреагировала никак. Видно, в немецком языке нет слова «гадюка».

— Экая ты кобра! — выдал второй вариант Ломоносов.

Результат был тот же. Видно, в германских лесах кобр не водилось, и никто с ними знаком не был.

— Экий ты скорпион! — продолжил Ломоносов.

Хозяйка подскочила, как ужаленная, что-то залопотала и выплеснула на его камзол ещё кружку пива.

— Ага, въехала! — радостно захлопал в ладоши Михайло Васильевич. — Тут скорпионов отродясь не водилось, но смысл до неё дошёл! — И прибавил, победно улыбаясь: — И дети у тебя скорпионы, и внуки! И даже потомков будут звать скорпионами, попомни мои слова!..

Если бы только знал великий учёный, что он, как всегда, оказался прав! Потомок хозяйки пивнушки станет в будущем музыкантом всемирно известной рок-группы «Скорпионе», и эту группу будут знать и любить куда больше, нежели самого Ломоносова. Даже в России, ради которой он в недружелюбной Германии живота не жалел…

Рубенс и Папа Римский

Великий фламандский художник Рубенс не любил рисовать парадные портреты всякой знати, которая, с одной стороны, хотела увековечить свой облик для потомков, с другой стороны, жадничала платить за картины достойную цену. И посему искала всяческие причины снизить сумму гонорара, а то и вообще обвинить художника в бездарности и халтуре.

К чему они только ни придирались! Мол, тут на мундире пуговки синенькие, а у меня, погляди, зелёненькие! А нос мой орлиный отчего на твоей мазне варёной картошкой выглядит?! А уши как у слона африканского?! Короче, вот тебе десять гульденов за твои каляки-маляки, и точка. Скажи спасибо, что вообще взашей не выперли!

Подобная ситуация кого угодно вгонит в депрессию, а Рубенс был человеком всё-таки ранимым и воспринимал обиды очень болезненно. Он видел, что его картины расхватывают, как горячие пирожки, и всё на самом деле обстоит совсем иначе, но ничего поделать не мог. Он-то не один на портретном рынке, и только начни вертеть носом и отшивать богатых заказчиков, тут же работу ушлые собратья по цеху перехватят. А вот подвернётся ли впоследствии ещё что-нибудь, бабка надвое сказала.

Он даже подумывал податься в Россию рисовать олигархов, да его отговорили, мол, эти ребята непредсказуемые — культуры у них никакой, а вот хамства выше крыши. Тут и можно головы лишиться ни за понюх табаку. Короче, раздумал Рубенс ехать в Россию на заработки.

— Кто я — человек или тварь дрожащая? — рассуждал он, расхаживая по мастерской. — Сколько можно пресмыкаться перед богатыми мира сего? Этак и себя не увековечишь, малюя хари этих крохоборов! Пора приступать к нетленке!

И задумал он нарисовать Папу Римского, восседающего на своём престоле в окружении ангелов. А что — Папа человек образованный, наверняка оценит мастерство художника. Да и скупердяйничать ему не с руки — всё-таки наместник Христа на земле, а не какой-нибудь вшивый маркиз или захудалый герцог! Вон у него какие дворцы!

Сказано — сделано. Готовую работу Рубенс сперва продемонстрировал домочадцам, но их словам веры нет. Кто же станет хаять работу, от продажи которой произрастёт семейное благополучие?!

Замотал художник картину в тряпку и отправился в Ватикан к Папе. Тот долго и придирчиво изучал полотно, принюхивался к краске и, наконец, выдал вердикт:

— Похоже, но не очень! Ты тут какого-то жирного жлоба нарисовал с мордой законченного алкоголика, а разве я такой? Что про меня просвещённый мир скажет, когда увидит таким на картине? Щёки как булки, глазки блудливые, рука поднята не для благословления народов, а будто в ней стакан, чтобы чокнуться с собутыльником! Да и ангелочки вокруг — что это за поросята с крылышками?! Нет, не беру я твой товар, не нравится он мне!

Вышел Рубенс на улицу с картиной под мышкой и от возмущения плюнул на мостовую. Оказывалось, что Папа ещё хуже остальных заказчиков. Те хоть к пуговкам на мундирах да к носам на физиономиях придирались, но картины выкупали, а тут изначально полный облом!

— Ну, я ж тебе покажу! — погрозил Рубенс кулаком в сторону Ватикана. — Я эту картину так переделаю, что чертям в аду тошно станет!

И переделал, как обещал. Только вместо папской мантии мужик на картине остался нагишом, во всей своей рыхлости и дряблости. В руке он теперь держал кубок с вином, а ангелочки вокруг него кувыркались и оправляли нужду без всякого стеснения. Вместо мудрого кардинала-советника за спиной теперь стояла развратная особа с голой грудью… Если бы хватило места, Рубенс пририсовал бы ещё что-нибудь не менее скандальное, но… увы. Впрочем, хватило и того, что есть.

До наших дней сохранилось довольно много живописных работ великого мастера. В них он действительно показал всю свою мощь и силу таланта. Вот только полотно под названием «Вакх» стоит несколько особняком. Однако в каком бы громадном зале и в какой бы коллекции это полотно ни выставлялось, оно сразу приковывает внимание, и рядом с ним всегда толпятся люди…

Вот, оказывается, как нужно раздраконить настоящего мастера кисти, чтобы он даже из такого незамысловатого сюжета про пьянку создал настоящий шедевр!

Пушкин и Гоголь

Выпивали как-то в выходной день Пушкин и Гоголь. Почему именно в выходной? Да потому что выходных дней тогда было куда больше, чем сегодня, а водка стоила намного дешевле. Просто других вариантов приятно проводить время у великих писателей не оставалось.

Пушкин был вообще-то мужиком смешливым и лёгким на подъём, а Гоголь наоборот — бука букой. Дай, думает Пушкин, развеселю его, а то с ним выпивать такое муторное дело, хоть в петлю лезь, как мой будущий последователь Серёга Есенин.

А Гоголь наоборот с каждым выпитым стаканом всё мрачнее и мрачнее становится, и хрен там разберёшь, какие у него в голове тараканы усами шевелят.

— Хочешь, Колян, я про тебя стихотворение сочиню, и его будут потом в школах детишки наизусть учить? — говорит Пушкин. — Или, к примеру, роман в стихах?

А что, подумал про себя Гоголь, пускай пишет, дело-то ведь для него нехитрое, и спрашивает:

— Точно роман напишешь? Не обманешь?

— Вот те крест! — засмеялся Пушкин. — Мне и врать-то неприлично! Сам посуди: солнце русской поэзии — и брешет, как сивый мерин!

— А как ты этот роман назовёшь?

— Ну, твоим именем, сам понимаешь, нескромно будет. Назову-ка его… ну, скажем, «Евгений Онегин». Имя на твоё не похоже, но субъект будет — точная твоя копия. От всего нос воротит, всё ему не так, пиво кислое и бублики чёрствые — короче, типчик ещё тот. Сам удивишься полнейшему сходству.

Тут уже Гоголь обиделся не на шутку. Это ж надо так наехать на коллегу по писательскому цеху! И затаил он на гения обиду. Потому и решил тоже вставить Пушкина в свой роман «Мёртвые души», но в виде самого что ни на есть гнилого персонажа, а фамилию не менять, только слегка переиначить. И вышел у него в итоге крохобор Плюшкин. Пушкин, может, о том и подозревал, но до самой смерти в этом не признавался.

Выпивают они дальше, а Пушкин не перестаёт бахвалиться. Мол, я такой-сякой, и мне равных нет, и на Олимпе я хрен подвинусь, чтобы кому-то место рядом уступить. А Гоголь сидит мрачнее тучи, обиду копит и всё никак не придумает, как подкузьмить Пушкина покрепче. На дуэль вызвать? Нет, не получится, тот в тире регулярно тренируется — того и гляди сам пулю в лоб схлопочешь. Так ничего и не придумав, Гоголь оттаскал обидчика за бакенбарды, а потом хлопнул дверью и ушёл по своим делам.

До последних своих дней он не простил Пушкину обиду. А когда помер и его закопали, то даже в гробу не мог успокоиться — всё вертелся и горестно вздыхал. И это истинная правда, потому что много лет спустя, когда его раскопали для каких-то исторических нужд, лежал он совсем не так, как его первоначально укладывали…

Пушкин и Лермонтов

Пушкин с Лермонтовым друзьями никогда не были. Да и друзей-то ни у одного из них, по сути дела, не было. Пушкин всех ехидно подкалывал, в карты обыгрывал, деньги занимал, а потом не отдавал, и уважали его только те, кто не знали лично. С Лермонтовым и того хуже. Он вечно всех награждал обидными кличками, а женщин нарочно влюблял в себя, а потом, даже не обманув по-человечески, бросал и уезжал на Кавказ залечивать душевные раны.

И вот как-то встретились они на стрельбище и давай спорить: кто лучше стреляет из пистолета. Пушкин хвастается, мол, я на лету комара подстрелю. А Лермонтов в ответ, мол, я этому комару могу на спор одну только жужалку отстрелить, вот как. Долго они спорили, но, так и не придя к консенсусу, отправились в буфет пить пиво. В то время на стрельбищах буфеты работали исправно и пиво в ассортименте всегда было, потому что какой нормальный стрелок без кружки-другой в мишень попадёт?