Марк Твен - Людоеды на железнодорожном поезде Страница 2

ПРЕЗИДЕНТ. Прошу джентльмена из Миссури сесть на место. Президент не может дозволить оскорбления комитета. Какое решение примет палата насчет внесенной поправки?

М-Р ГОЛЛИДЭЙ ИЗ ВИРГИНИИ. Со своей стороны, я вношу другую поправку о замене м-ра Мессика другим кандидатом, м-ром Гарвеем из Орегона. Мне могут возразить, что лишения и суровая жизнь на окраинах сделали мясо м-ра Дэвиса несколько жестким. Но джентльмены, разве время теперь рассуждать о жесткости? разве время придираться к пустякам и спорить о мелочах? Нет, джентльмены; главное, что для нас желательно, это плотность, размеры, вес, а не талант, не гений, не образованность. Я настаиваю на своей поправке.

М-Р МОРГАН (с волнением). Я положительным образом ратую против этого предложения. Джентльмен из Орегона стар и вдобавок если и объемист, то в костях, а не в мясе. Спрашивается, что нам суп, что ли варить из него? или нас хотят надуть? Хотят издеваться над нашими страданиями, предлагая какой-то скелет из Орегона! Нет, этому не бывать! это обман! (Аплодисменты).

Поправка была подвергнута голосованию, после горячих дебатов, и провалилась… М-р Гаррис был внесен в число трех кандидатов. Затем приступили к баллотировке. Пять раз ее начинали сызнова, так как не могли прийти ни к какому соглашению. На шестой м-р Гаррис был выбран: все подали за него голоса, кроме его самого.

Тогда м-р Радвэй предложил палате заняться остальными двумя кандидатами и решить — кто из них послужит нам в пищу на завтрашний полдник. Предложение было принято.

При первой баллотировке произошло разногласие — половина членов покровительствовала одному кандидату, по причине его молодости, другая половина стояла за другого кандидата на том основании, что он крупнее. Президент, наконец, решил спор, подав голос в пользу последнего, т. е. м-ра Мессика. Это решение вызвало сильное недовольство в среде сторонников м-ра Фергюссона, т. е. кандидата, потерпевшего поражение, и поговаривали было о том, чтобы потребовать перебаллотировки; но тут кстати внесен был проект об отсрочке прений а митинг покуда разошелся.

Приготовления к ужину надолго отвлекли партию Фергюссона от предмета пререканий, но когда они снова собрались поднять спор, подоспело радостное известие, что м-р Гаррис сервирован на стол, и всякие пререкания разлетелись в прах.

Мы соорудили импровизированные столы, откинув спинки вагонных кресел и с умиленными сердцами уселись за прекраснейший ужин, какой только снился нам за эти семь многострадальных суток. И Боже! Как изменились мы за эти несколько часов! Утром — безотрадное отчаяние, голод, лихорадочная тревога, ожесточение, были написаны на всех лицах, зато теперь — эти лица сияли благодарностью, спокойствием, радостью, столь глубокой, что её и не высказать словами. Смело скажу — это была самая восторженная минута в моей жизни, вообще богатой приключениями.

Ветер завывал в пустыне, вздымая снег вокруг нашей тюрьмы, но это уже не могло тревожить нас. Гаррис пришелся мне по вкусу. Он мог бы быть получше приготовлен — не спорю, но я должен сознаться, что никогда ни один человек в мире не доставлял мне такого глубокого наслаждения. И Мессик был недурен, это правда, но что касается свежести и нежности мяса — Гаррис оказался куда лучше! У Мессика были, конечно, свои достоинства, но признаться, он столь же был годен для завтрака, как и какая-нибудь мумия. Худ и жесток! Да как жесток! Вы себе представить не можете…

— Неужели вы хотите сказать, что и его…

— Пожалуйста, не прерывайте меня. После завтрака мы выбрали на ужин некоего Уокера, из Детруа. Тот был очень вкусен. Впоследствии я писал об этом его жене. Он был достоин всякой похвалы. А потом на другое утро нам подали м-ра Моргана из Алабамы. Он был один из лучших людей, каких я только едал — красив собой, воспитан, с утонченными манерами, говорил на нескольких языках, — словом совершенный джентльмен — и притом необыкновенно сочен. На ужин нам предназначили орегонского патриарха. Ну, тот порядочно надул нас: старый, отощалый, жесткий…

— Джентльмены, — сказал я тут же, — как вам угодно, а я подожду следующих выборов.

М-р Граймс из Иллинойса поддержал меня:

— И я тоже подожду, — сказал он. — Когда вы выберете субъекта более достойного, то я с радостью разделю вашу трапезу.

Вскоре обнаружилось общее недовольство Дэвисом из Орегона, и чтобы не нарушать доброго согласия, господствовавшего между нами с тех пор, как мы отведали Гарриса, — произвели новые выборы, результатом которых было жертвоприношение Вэкера из Джорджии. Превкусный субъект! Затем нам подавали Дулитла и Гоукинса и Мак-Элроя (насчет последнего слышались жалобы, так как он был необыкновенно мал ростом и худ) и Пенрода, и обоих Смитов и Бэйлея (у Бэйлея была деревянная нога — прямой ущерб для нас, зато в остальных отношениях он оказался недурен); затем следовал мальчик-индеец, потом шарманщик, потом некий джентльмен, по имени Векминстер — бедный, жалкий бродяга, собственно говоря, негодный ни для общества, ни для завтрака. Мы были рады, что выбрали его, пока не подоспела выручка…

— Итак, наконец, пришла-таки давно желанная выручка?..

— Да, в одно ясное, солнечное утро, как раз после баллотировки. Выбор наш пал на Джона Мурфи, и признаться сказать, лучшего субъекта невозможно было отыскать. Но Джон Мурфи остался жив, вернулся с нами на поезде, пришедшем на помощь и женился на вдове Гарриса.

— Того самого, которого вы…

— Ну да, нашего первенца. Итак, Мурфи женился на вдове и благоденствует по сие время. Ах, это была курьезная история, сэр, — целый роман. Однако, вот станция; здесь мне выходить; я должен распроститься с вами, сэр. Если когда-нибудь вы соблаговолите посетить меня, я буду душевно рад. Вы пришлись мне по сердцу, сэр; я полюбил вас.

— Я мог бы привязаться к вам не меньше, как к покойному Гаррису. Прощайте, сэр, счастливого пути!

Он ушел. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким смущенным, изумленным и озадаченным. В душе я был очень рад, что незнакомец удалился. Несмотря на его мягкие манеры и вкрадчивый голос, я вздрагивал, когда он пронизывал меня своими алчными глазами; особливо, когда я услыхал, что заслужил его опасную любовь и даже мог соперничать с покойным Гаррисом, сердце мое почти перестало биться от ужаса!

Я был поражен до крайности. Я не сомневался в правдивости его рассказа, и эти ужасающие подробности повергали меня в несказанное смущение. Я заметил, что кондуктор пристально смотрит на меня.

— Кто этот человек? — спросил я.

— Когда-то он состоял членом конгресса; дельный был человек. Но однажды он попал в снежные заносы на поезде и чуть не умер с голоду. Он так пострадал от холоду и недостатка пищи, что заболел и целых три месяца был как помешанный. Теперь всё прошло, но только он остался маньяком, — раз попадет на старую тему и не перестает болтать, покуда не съест в своем воображении всех пассажиров пресловутого поезда. Вот и теперь он покончил бы с ними, если б не пришлось ему выйти. Уничтожив всех до единого, кроме самого себя, он всегда прибавляет: «И вот, когда наступил час избрания новой жертвы к завтраку, я был, конечно, выбран единогласно, так как никакой оппозиции не встретилось, но отказался от этой чести. Благодаря этому я остался жив».

Я почувствовал громадное облегчение, узнав, что целый час выслушивал безобидные бредни сумасшедшего, а не действительные приключения кровожадного каннибала.