Джон Шемякин - Дикий барин в диком поле (сборник) Страница 20

За нападение на инкассатора на заводе клапанов объявляли в общесоюзный розыск шурина, а в дом приходила весточка, что свояк уже рванул грудью в солнечной Мордовии финишную ленту.

Мамины нежные руки крутили вохровцы на проходной молочного комбината, а из СИЗО выпускали тётю, и весело чирикали воробушки.

Своего родного старшего брата Федюнин вообще, кажется, до пятнадцати лет не видел – настолько тот был занят. Только фотокарточка на серванте. Сервант потом по конфискации увезли, и фото прикрепили к обоям кнопками.

Кто-то из федюнинских ласково щурился на черноморское солнышко, а кто-то, скусывая сосули с усов, кайлил мерзлоту.

Свёкры и кумы, всяческие деверя и золовки, безумные жулики-кузены из города Кузнецка (знатоки меня поймут), душегуб-племянник, тесть-карманник и прочие, и тому подобные единокровцы осуществляли некий тюремно-посадочный круговорот, подчиняясь в своих действиях только им внятному смыслу.

Казалось, что семья Федюнина была осколком древнего жреческого рода, пронёсшего через муть веков и гарь гонений некий тайный ритуал. Как вода изливается из облаков в океан-прародитель, как из остывшего пепла отряхивается феникс, как змей гермеситов впивается в свой хвост, так и каждый член семьи Федюнина бестрепетно нёс своё родовое предназначение, своё молчаливое тайное служение, своё сакральное знание по пересылкам, СИЗО, ШИЗО, ИТК и ВТО.

Это был вековечный хоровод посолонь – с тюрьмы на волю, с воли в тюрьму. И лучевые татуировки на семейных запястьях казались символами вечного возрождения животворного солнца.

Сам Федюнин присоединился к семейной традиции довольно поздно – лет в шестнадцать.

Родные даже волновались из-за его замедленного развития.

Или более

И. С. Федюнин (к.ю.н.) берёт меня с собой в двух случаях: когда испытывает денежные затруднения или когда знакомство с женщинами становится для него насущной необходимостью.

В первом случае я скаредно скриплю, предостерегая от трат. Во втором случае служу выгодным фоном.

У Иннокентия Сергеевича есть обязательные фразы, обеспечивающие ему одинокий ночлег со стопроцентной гарантией.

Первая фраза: «Девочки! Купите дяде водочки…» – произносится Кешей с фирменной интонацией ослепшего робкого оленёнка, потерявшего маму. Некоторые женщины отзываются на этот НЛП-залп буквально. И покупают. Потом эти женщины бродят по Самаре в драных пальто на прожжённых комбинациях и, шаркая галошами, поют. А ведь только вчера увидали Кешу из окна «порше».

Некоторые женщины не покупают. Не знаю почему. Что-то их предостерегает, что ли… Таким я говорю голосом, полным значения: «Вы упускаете редкую возможность узнать о нас побольше. Мы не будем извиняться за свои чувства!»

Вторая фраза звучит чуть более пряно: «Девушка! Не желаете ли скоротать вечер в компании двух или трёх набожных мужчин?»

Тут вступаю я и благочестиво говорю: «Или более».

Но Иннокентий верит в мою звезду и продолжает брать меня с собой.

Перезвонят!

Многие мужчины притворяются, чтобы совершить своё великое эволюционное предназначение: безнаказанно и бесплатно искалечить жизнь максимальному количеству женщин.

Это такие гонки: менее ста, и всё! ты в самом низу иерархии! Трёшься на самом дне, и на тебя прочие откормленные и счастливые самцы смотрят, как сторожа зверинца, – ниже падать некуда.

А Кеша Федюнин совершенно не притворяется. Метод Иннокентия величав. Федюнин просто мрачно сидит. Этого вполне достаточно. Иные-прочие суетятся, хитрят, изворачиваются, наряжаются. А Федюнину достаточно войти и сесть грозовым холмом. Через полчаса все райские птицы округи слетаются к этой роковой горе. Доктора философии, официантки, студентки, отставные балерины, фитнес-девы, фотоняши, пышки, худышки, лысые, с локонами, цыганки, шведки… И дочери их. Если Кеша ещё и насупится, то нетвёрдой походкой к нему безвольно бредут феминистки и женщины-старообрядцы.

Оставил на час в аэропорту! На час! Недоразумение с автомобилем. Прибегаю. Кеша неторопливо говорит каким-то молодайкам с рюкзачками: ладно, мол, можете мне позвонить. Я присел мгновенно рядом, пригладил волосики и умильно заулыбался. Руки сложил на коленях. А Кеша продолжил: только до среды не звоните, звоните в пятницу!

Не поверил ушам. Заглянул в глаза собеседниц Кешиных.

Позвонят.

Тут я вскочил и высказался очень горячо. Адресовался преимущественно к доброй матери-природе.

Я не пью

– Я не пью, Джон! Такое дело…

– Что, что случилось?!

– Не пью я! Что случилось… Не пью! Вот…

– Который уже час не пьёшь?

– От тебя никакой поддержки, Джон… Разве так можно?

– Мне приехать и обнять тебя? Поддержать в трезвости?

– И сразу травля, Джон! Сразу змеиное шипение! Мне не нравится то, что я вижу в тебе трезвым… Наверное, я в тебе ошибался…

– Ну, выпей.

– Единственное дельное предложение за весь этот чудовищный разговор. Не мог сразу так сказать? Что ты из меня жилы тянешь?!

Опровержение Кеши

Метод опровержения Федюнина прост.

Сидели недавно в художественно освященном заведении. Я ломал руками чурек и макал его в мясо, подпевая дутару. А Кеша внимательно слушал культуролога-рекламщика из Москвы.

Культуролог объяснял нам сущность эмблемы как совокупности присоединённых смыслов.

– Понимаете, – говорил нам с московской спецификой речи культуролог, – сущность эмблематичности – перечисление вторичного, использование банка готовых значений…

Я, пережёвывая пучок кинзы и вытирая полотенцем красное лицо, кивал певице Азизе Абдуллаевой. Кеша внимательно слушал рекламного гения.

– Эмблема только фиксирует смысл, а не генерирует его… Эмблема всегда будет дублем идеи, сама она не порождает никакого соразмерного отзвука в сознании очевидца, – упирал культуролог, пока я лазил пальцами в плов.

– Не согласен… – внезапно медленно поднял голову Иннокентий. – Ерунда какая-то…

– С чем вы не можете согласиться? – иронично спросил столичный гость. – С каким постулатом?

– Про банк не согласен, – ещё медленнее ответил Кеша, – и про смысл там, который не рождается…

– Он, по-вашему, рождается при осознании эмблемы?

Я со вкусом выколупывал орех из лакированной пахлавы.

– Не согласен… – повторил Иннокентий Сергеевич. – Нет…

И использовал метод опровержения И. С. Федюнина.

– Гляди… вот, к примеру, эмблема… – Кеша полез в карман. – Это ведь эмблема, да? Щит, четыре, смотри, короны…

Я Кешину эмблему видал уже, поэтому замахал официанту в белой тюбетейке, что музыку можно и погромче, а двери закрывать.

– Я вот тебе, видишь, показываю эмблему. Не ссы, ты мне скажи, никакого отзвука у тебя, никаких смыслов? Сейчас вот у тебя ничего, да? Вот… Не надо… Слава богу, смыслов очень много появляется сразу, когда эмблема, конечно, нормальная…

– Многие потом даже не заходят… – сокрушенно поддакнул я. – Забывают нас, стариков… сначала аванс получают, а потом как-то… да? И распадается вроде смысловое соответствие атрибутов?!

Пальцы из плова вынул, замыкая и размыкая, показал ими убедительно, c жирным чавканьем, как это страшно бывает. Культуролог попробовал отстраниться лицом от иллюстрации.

– Смысл начал у тебя появляться? – участливо спросил Кеша у гостя нашего любимого. – Или ещё две эмблемы могут сюда выехать… ну, там совсем простенько с банком готовых значений, даже стыдно за них бывает…

– Эмблематичность нас выручает тут очень и часто, – снова встрял я. – Ulug'imsan Vatanim, как справедливо сейчас поётся… Раньше, когда эмблемы не порождали смыслов у разных… этих… было тяжелее, хоть и быстрее, конечно. Смекаете, к чему я… Теперь положение символических образов строго зафиксировано, а раньше бы…

– А у соседей и вовсе… – уточнил Кеша.

– Там да, – уточнил я.

Пока гость расплачивался за наш ужин, унёсся в прошлое сознательным усилием.

Раньше было как-то здоровее, что-ли. Профессору с нормальной чуйкой было не зазорно рамсить темы по частотам. Девочка одна при мне папкой для нот кадык вшибла собеседнику. Инстинкты у людей работали нормально. Кто бы раньше поехал в другой город рассказывать по кабакам про эмблемы и метафоры? И спорить про оплату?

Мы раньше были во всём согласны друг с другом. По основным вопросам и в мелочах не очень расходились. А хотели убить друг друга просто из-за того, что становились лучше.

Маврокордато

Одно время Иннокентий Сергеевич Федюнин был женат на гречанке по фамилии Маврокордато.

Жизнь семейная у них была такой свирепой красоты, что только образ смертельно раненного медведя, терзающего оливу, может передать рядовые аспекты эдакого счастья.

Правда, надо учесть, что у оливы было какое-то невообразимое количество крайне опасной родни из Грузии. Страстная олива время от времени приглашала к себе до ужаса дружных братьев, и тогда медведь спешно перебирался ко мне, ёкая отбитым и придерживая выпадающее. Аргонавты настырно искали Кешу, а я врал мощнобёдрым и крепкотелесным ахейцам, что зовут меня Варвара и они ошиблись телефонным номером.