Евгений Комарницкий - Эныч Страница 20

— Ну, ты и глотаешь! Как будто украл! — шутит Юрий Дмитриевич. — Хотите еще анекдот, Галя?

Галя отнимает салфетку от лица. По щекам ее текут слезы, губы искривлены.

— Что с вами? — удивляется Юрий Дмитриевич.

— Не обращайте внимания, — Галя рыдает.

Юрий Дмитриевич из сифона набирает в стакан воды, подносит к Галиным губам.

— Ах, не надо. Мне это не поможет, — Галя пухлой рукой отстраняет стакан. — Все гораздо серьезнее!

— Опять! — цедит сквозь зубы Плухов.

— Все врачи у меня побывали. Часами осматривали. Чего только не прописывали, чего только не делали со мной, и толку никакого. Моя болезнь неизлечимая, и все это знают, и не признается никто. Боятся правду говорить.

— Перестань, Галя, — просит Плухов устало. — Ты совершенно здорова.

— Я всегда знала, что ты моей смерти хочешь! Специально делаешь вид, что ничего не замечаешь! Ты заодно с врачами!..

— Оставь, Галя. Хватит. — Плухов обхватывает голову руками. Юрий Дмитриевич пытается успокоить его жену:

— Поверьте моему слову, Галина Григорьевна. Вы до ста лет проживете!

— И вы не хотите меня понять!

Галя роняет салфетку, встает и удаляется из столовой. В дверях оборачивается.

— Пейте свою водку! Алкоголики!

— Пойдем в кабинет, Дмитрич, — Плухов вздыхает. — Ну их, этих баб… Они как нарочно. Когда работа навалится и нервы все на пределе, начинают сцены закатывать! Правильно ты сделал, что не женился!

…На рабочем столе, между телефоном и бюстиком, стоит початая бутыль самогона. У Плухова и Юрия Дмитриевича по граненому стакану в руке. В другой руке Плухов держит редиску, а Юрий Дмитриевич — зеленый лук. На лицах у обоих выражение довольства.

— Угодил, Сергеич, молодец. В самую точку попал. Как же ты догадался?

— Она у меня давно припасена. Все ждал, когда мы с тобой вот так… По-простому, по-домашнему, вдвоем посидим. Давно нам такой случай не представлялся. Я здесь заправляю, ты, как говорится, в столице… Что там, кстати, нового наверху, у Динозавров, Дмитрич?

— Все, Сергеич, по-прежнему. Партия склеротиков воюет с партией реаниматорщиков.

— А наша позиция какая?

— Ну, мы-то что? Наша лотерея беспроигрышная. Наблюдаем.

— Давай тогда, Дмитрич, за эту нашу позицию и выпьем. Плухов тянет руку со стаканом к Юрию Дмитриевичу, чокается.

— А почему с диссидентами такая возня? — спрашивает он через полминуты, похрустывая редиской. — Что мы с ними нянчимся?

— Много нюансов, Сергеич. Квебекская встреча на носу. Торговля опять же. Ты думаешь, компьютеры для наших управлений с неба падают? Нет, Сергеич, не с неба. За то, что эти субчики на свободе погуливают, Запад нам их и поставляет. Да и что эти диссиденты могут сделать? Мы за каждым их шагом следим с помощью тех же самых компьютеров. А кое-какие направления в так называемом демократическом движении нас даже устраивают.

— А те, которых туда выпустили? Они — не опасны?

— Что ты, Сергеич! Среди них и фигуры-то нет ни одной приличной. Есть один генерал, да войско у него мышиное. Грызутся постоянно между собой, больше нет у них дела… Наливай, Сергеич, наливай.

Плухов и Юрий Дмитриевич выпивают.

— Политическая эмиграция нас мало волнует, — Юрий Дмитриевич передергивается от выпитого. — Хор-рошая штука… Другое дело немцы, которых мы в Казахстан засадили. Если разрешить им выехать в ФРГ, то вся наша целина в два счета развалится… Да что мы все с тобой о делах, да о делах. Расскажу-ка я тебе пару забавных случаев. В Иране, например… ха-ха-ха!., наши люди последние тридцать лет внедрялись в основном под одну крышу — наркомания и проституция. А как пришел к власти козел в чалме со своей исламской революцией, так всех этих агентов по шею в землю закопал и камнями забил. Как тебе такой поворот?

— Забавно! — соглашается Плухов, смеется. — Слушай, Дмитрич, маловато мы с тобой захватили закуски. Я, пожалуй, пойду в холодильнике пороюсь. Поищу буженинку, осетринки захвачу, ананас. Может быть, от арбуза не откажешься?

— Тащи, Сергеич. Не откажусь.

Генерал выходит из кабинета. Юрий Дмитриевич встает, подходит к книжным полкам. Напевает:

— Артиллеристы! Иосиф дал приказ…

Разглядывает корешки книг. Переходит к висящей в углу картине.

— Старый знакомый, — Юрий Дмитриевич качает головой. — Перехватил у меня Петух в Будапеште этого Брейгеля… Скотина… Ничего. Я у него из-под носа парочку Дега оттяпал и Пикассо…

Входит Плухов, сваливает принесенную снедь на стол.

— Любуешься, Дмитрич?

— Да. Старое вспоминаю. Давай-ка, Петр, выпьем за боевую нашу молодость.

— За нее грех не выпить. Прошу к столу.

Плухов наполняет стаканы доверху. Ребром ладони разбивает арбуз. Разлетаются по комнате семечки, по столу течет сок.

— За славные наши дела! — говорит Юрий Дмитриевич. Пьет.

— А помнишь?.. — Плухов утирает рот тыльной стороной кисти. — Мальчишкой помнишь себя?

— Помню, Петя.

— А меня помнишь мальчишкой? Помнишь нашу деревню?

— Помню.

— А помнишь, я тебе в ночном последнюю картофелину отдал?

— Отлично помню. Она наполовину гнилой оказалась.

— Ну, Юрка, не ври! Ты ее, горячую, за обе щеки уплетал. Аж слезы лились. А ведь папаня твой, секретарь сельсовета, за баней не один центнер зерна захоронил. Вы молодцы: голодали вместе со всей деревней, пухли, а когда все вымерли, вот тут-то запас и пригодился.

— Было дело… А помнишь, Петя, сторожа в колхозном саду?

— Пирань-Матвея! Как не помнить этого горбуна! Девяносто лет было старику, а по саду скакал, как заяц.

— Крепко он тебе, Петя, в одно место картечью засадил. Но и ты с ним здорово рассчитался: поломанный обрез подбросил, под хорошенькую статью подвел. А когда старикашку на телеге в район везли, он и загнулся при попытке к бегству. Кто бы мог тогда подумать, что это твоим первым делом станет!

— Потом мы с тобой подросли, комсомол направил нас на рабфак, — вспоминает Плухов. — Мы там сразу же себя проявили, и взяли нас в училище НКВД.

— Да, вместе мы с тобой в науки вгрызались, — подтверждает Юрий Дмитриевич. — Частенько ты на моих подсказках вылезал. Но физически грамотный был.

— А разлучила нас война, — продолжает Плухов. — Разбросала… И повстречались мы, Юрбан, уже в госпитале. В сорок четвертом. Помнишь?

— Помню, Петух. А как же! — Юрий Дмитриевич улыбается. — Вхожу я в палату, гляжу: задница знакомая из-под одеяла торчит. До-олго ты тогда на животе провалялся. Как тебя только твоя Галина рассмотрела? Ума не приложу.

Плухов и Юрий Дмитриевич замолкают. Окунаются в розовый мир воспоминаний. В их глазах умиротворенность. Слышно, как падают со стола на паркетный пол капли арбузного сока.

— А помнишь?!.. — хлопает по коленке Плухов. — Главврача в госпитале помнишь? В пенсне ходил. Бородку козлиную, как у Троцкого Бронштейна, носил. Интеллигентного из себя корчил. Он тебя хотел раньше времени выписать. А ты вовремя услышал его разговор с раненым летчиком о новых типах самолетов и сообразил, что оба они хотят перелететь через линию фронта и сдаться врагу!

— Приятно… Приятно, Петя, молодость вспомнить.

— А помнишь Австрию? — Плухов хлопает по обеим коленкам. — Помнишь, власовца вешали на осине? Мы тогда фотографировались под ним с ребятами. Помнишь, как ты схохмил? Папиросу свою в рот ему вставил. Замечательный вышел снимок!.. Давай-ка, Юрбан, альбом полистаем! Много там для нас памятного!

Юрий Дмитриевич, вздохнув, пальцем постукивает по часам.

— Рад бы, Петя, но закругляться пора. Надо лететь. Дела. Вот, часы забываться не дают. Не простые часы-то, именные. Виктор Вильямович недавно передал.

— За что, Юрбан?

— Как-нибудь потом расскажу, — Юрий Дмитриевич встает, похлопывает Плухова по плечу. — Это длинная история.

— А посошок на дорожку, Дмитрич?

— Стареем… Стареем, — улыбается Юрий Дмитриевич. — Как же без посошка?

…Генерал Плухов открывает дверь в спальную комнату. С грохотом падает приставленный к двери стул. Генерал входит. Поднимает стул. Шепотом спрашивает:

— Галя, ты спишь?

Жена тяжело переворачивается на другой бок — спиной к Плухову. Не отвечает. Выглядывает из-под одеяла голубоватая от света ночника Галина нога. Генерал раздевается, кладет одежду на стул. Идет, ступая босыми ногами по ковру, к кровати и ложится рядом с женой. Галя отодвигается.

— Галя, ну кончай дуться.

Жена молчит. Плухов вздыхает. Почесывает грудь, живот. Пододвигается ближе к Гале, смотрит на ее голую ногу.

— Постарайся меня понять. Ведь это так естественно. К нам гость приехал. Непростой гость. Друг нашего дома… Я не прав, конечно. Но ты должна понимать. Работа такая. Собачья должность… Возможно, я был к тебе невнимателен. Недостаточно чуток. Но я действительно очень устал.