Ллойд Осборн - Несусветный багаж Страница 20

— Но мистер Финсбюри!.. — прервал его пораженный Питман.

— Поскольку, проще говоря, ничто не говорит о том, чтобы это преступление отвечало каким-либо вашим интересам, дело становится абсолютно простым и ясным, мы ничем не рискуем. По сути дела, вся эта история даже немного забавна. Как-то мне уже приходилось ломать голову над подобной проблемой, но по другому поводу. А теперь вот налицо конкретный случай. Я вас из этой беды вытащу, можете не беспокоиться. Сказал вытащу, значит, вытащу. Но пора подумать, что же дальше. Давно я уже толком не был в так называемом отпуске. Завтра я извещу об этом служащих в своем офисе. Нам надо спешить, — добавил он многозначительно, — чтобы не дать шансов другой стороне.

— О чем вы говорите? — спросил Питман. — Какая другая сторона? Инспектор полиции?

— К черту полицию! Если вам не нравится мое, самое, кстати, простое предложение похоронить покойничка в своем саду, то нам придется найти кого-то, кто сделает это вместо нас. Короче говоря, нам нужно найти человека, который обладал бы меньшей, чем мы, щепетильностью и большей сообразительностью.

— Может, частный детектив? — робко предложил Питман.

— Дорогой мой Питман, временами я умиляюсь, слушая вас, — заметил адвокат. — Кстати, — продолжил он совершенно другим тоном, — мне всегда казалось, что в этой вашей дыре, простите, в вашей творческой мастерской нехватает рояля. Он должен тут быть. Даже если вы сам не играете, ваши многочисленные собратья по искусству могли бы развлечь себя музыкой, пока вы тут э-э… долбите.

— Я могу вам что-нибудь сыграть, если желаете, — услужливо предложил Питман. — Я немного играю на скрипке.

— Я знаю, что вы играете на скрипке, — ответил Майкл. — Но какой толк от скрипки? Особенно, когда на ней играют так, как вы. К нашему случаю подошла бы более полифоническая музыка. Я вам вот что скажу: раз уж вам не успеть купить рояль, я подарю вам свой.

— Благодарю вас, — пролепетал сбитый с толку художник. — Вы хотите отдать мне свой рояль? Это очень любезно с вашей стороны.

— Да, я отдам вам свой рояль, — продолжил Майкл, — для того, чтобы на нем мог поупражняться инспектор полиции, когда его сотрудники будут раскапывать ваш огород.

Питман посмотрел на адвоката с выражением болезненного сочувствия.

— Нет, я не сошел с ума, — покачал головой Майкл. — К сожалению, я говорю исключительно по делу. Поймите, наконец, о чем речь, прошу слушать меня очень внимательно хотя бы с полминуты. Я хочу воспользоваться тем обстоятельством, что мы оба на самом деле и без всяких сомнений невиновны, нас ничто с преступлением не связывает, кроме… вот этого. Если мы от этого избавимся, неважно как, все следы, связывающие нас с этим, исчезнут. Итак, я дарю вам свой рояль; мы привезем его сюда еще сегодня вечером. Завтра мы очистим все его внутренности, поместим там… нашего приятеля, погрузим рояль на извозчика и отошлем на квартиру одного моего знакомого, которого я знаю, правда, чисто внешне.

— Кого вы знаете чисто внешне?

— Более того, — не дал себя прервать Майкл, — расположение комнат в квартире которого я знаю лучше его самого. Раньше эту квартиру занимал другой мой приятель, который сейчас находится в Демирджи[7], и скорее всего, в тюрьме. Когда-то я защищал его в суде и притом успешно, удалось спасти все, кроме чести. А поскольку никаких других финансовых возможностей у него не было, то он отдал мне всю свою добычу, а вдобавок ключи от квартиры. Именно там я намереваюсь оставить наш рояль с… ну… назовем это с Клеопатрой внутри.

— Ваш замысел кажется мне очень специфическим, — осторожно заметил Питман. — А что будет с этим бедным молодым джентльменом, с которым вы лишь внешне знакомы?

— Ему это только пойдет на пользу, — заявил снисходительно Майкл. — Ему давно, по-моему, не хватало чего-то подобного для встряски.

— Но его же могут обвинить в убийстве!

— Ну что ж, он окажется точно в такой же ситуации, в какой находимся мы сейчас, — рассудил адвокат. — Поймите же вы, наконец: он тоже невиновен, а людей, мой дорогой, как правило, вешают в результате того неприятного стечения обстоятельств, когда они оказываются-таки виновными.

— И все-таки, — старался переубедить своего собеседника Питман, — весь этот план представляется мне немного странным. Не проще ли будет вызвать полицию?

— И вызвать этим скандал? — спросил Майкл. — «Таинственное происшествие в Челси. Питман, возможно, невиновен». Как это воспримут в вашей школе?

— Уволят немедленно, — признал учитель рисования. — Можно не сомневаться.

— А кроме того, у меня нет никакого желания заниматься подобным делом, если я не могу заодно как следует развлечься за свои деньги.

— Но, дорогой мой друг, для вас это развлечение? — воскликнул Питман.

— Я просто хотел немного поправить вам настроение, — ответил, нисколько не смущаясь, адвокат. — В такой ситуации не помешает немного разумного легкомыслия. Впрочем, напрасно мы тут дискутируем. Если вам все же угодно внять моим советам, то вперед, едем тотчас же за роялем. Если нет, то прошу мне об этом откровенно сказать, и тогда вы сами будете улаживать это дело так, как сочтете правильным.

— Вы же знаете, что я привык полагаться на вас всегда и полностью, — ответил Питман. — О Боже, что же это будет за ночь, когда тут, в мастерской такой кошмарный… э-э… предмет. Я глаз не смогу сомкнуть.

— Но тут же будет еще и мой рояль; это как-то уравновесит ситуацию.

Часом позже к дому Питмана подъехал фургон, и крупногабаритный концертный инструмент был занесен в его мастерскую.

Глава восьмая

в которой Майкл Финсбюри приятно проводит отпуск

Ровно в восемь утра (как и было условлено) адвокат постучал в двери мастерской мистера Питмана. Художник выглядел совсем плохо, гораздо хуже, чем днем ранее. Седины прибавилось, глаза еще больше покраснели, а щеки побледнели. Во всем поведении чувствовалась нервозность, а блуждающий по комнате диковатый взгляд неумолимо притягивала дверца шкафа. Но, надо сказать, и внешний вид приятеля немало удивил учителя рисования. Обычно Майкл был одет по последней моде с изяществом преуспевающего дельца, и вкус его можно было бы счесть безупречным, хотя по высшим светским меркам он больше подходил для гостя на купеческой свадьбе. Сегодня же адвокат спустился с этих вершин элегантности. На нем была клетчатая фланелевая рубаха, твидовый костюм цвета, который на портновском жаргоне именуется «вересковым», а на шее был небрежно завязан морским узлом темный платок. Все это великолепие было скрыто под рыжего цвета плащом, на ногах — крепкие туристские ботинки, а сверху красовалась мягкая фетровая шляпа, которую он и снял в размашистом приветствии при входе в мастерскую.

— А вот и я, уважаемый Уильям Дент! — воскликнул Майкл, достал из карманов две полоски рыжеватых волос, приложил их к щекам, как бакенбарды, и исполнил по мастерской несколько балетных па.

Питман жалобно улыбнулся.

— Я бы ни за что вас не узнал.

— Именно этого я и добивался, — ответил Майкл, пряча «бакенбарды» в карман. — А теперь нам предстоит сменить и ваш гардероб, причем полностью, с ног до головы.

— Мне? Переодеваться? Вы думаете уже дошло до этого?

— Дорогой мой, — ответил его приятель, — переодевание добавляет жизни свежих ощущений. Чем была бы жизнь, как сказал со знанием дела великий французский философ, без радостей переодевания? Признаюсь, что не всегда это выглядит слишком изящно, но бывает, что выбирать не приходится, не правда ли, уважаемый профессор рисования? Что делать, нам нужно будет ввести в заблуждение множество людей и прежде всего, мистера Гидеона Форсайта, молодого джентльмена, с которым я знаком лишь внешне, в том случае, если он будет столь плохо воспитан, что окажется дома в неподходящий момент.

— Если он окажется дома? — испуганно повторил художник. — Но это же будет катастрофа!

— Это не будет иметь никакого значения, — легкомысленно заявил Майкл. — Давайте обследуем ваш гардероб, и я в мгновение ока превращу вас в совершенно нового человека.

В спальне, куда, привел его Питман, развеселившийся адвокат подверг тщательной ревизии убогий гардероб приятеля. Из всего предложенного он остановил свой выбор на короткой куртке из альпака[8], добавил к ней пару летних брюк, неизвестно почему показавшихся ему подходящими. Затем он с указанным комплектом в руках критически посмотрел на самого художника.

— Не нравится мне этот ваш пасторский воротничок, — изрек он. — Нет ли у вас чего-нибудь другого?

После минутного размышления лицо профессора рисования прояснилось.

— Есть несколько рубашек с мягкими воротничками, которые я носил в Париже еще студентом. Правда, они немного ярковаты…