Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин - Михаил Мишин Страница 20

На то и приезжие, чтоб удивляться. Они так со своим удивлением и уезжают. Встречая на обратном пути других приезжающих, но уже наших, которые теперь все чаще выпрыгивают через то самое окно, но, к удивлению ОВИРа, многие возвращаются. Причем тоже сильно озадаченные. Настолько, что первое время молчат, на вопросы не реагируют, в молчании распихивают по углам привезенные коробки. Но затем, собравшись и взяв себя в руки, рассказывают остальным, что мы тут зато намного впереди по духовности. Логику в точности уловить трудно, но примерно так: чем больше вещей там, тем мы духовнее тут. То есть, чем реже дают сосиски, тем сильнее в нас урчит работа духа. И перспективы хорошие. Потому что по сосискам мы как раз опять пока еще не совсем… И по колготкам еще уже опять пока… И по пленке цветной еще опять пока уже, хотя зато с цементом, слава богу, уже опять не совсем еще… В общем, если так пойдет дальше, то по духовности мы скоро настигнем Республику Чад.

При этом что интересно: духовно отсталая Европа как-то не торопится догонять нас по духовности. Видимо, чего-то опасается. И Америка, дурная, променяла, видно, всю духовность на свежие фрукты круглый год. А японцы… Это вообще уже наша мифология. Мы уже про них только так и говорим: «Японцы! Японцы и есть!..» У этих размаха уже вовсе нету — где им там размахиваться? Они даже не в миллиметрах, они в микронах ковыряются. Но уже почему-то в двадцать первом веке! То есть ползут уже по нашему светлому будущему! Куда мы до сих пор — семимильными прыжками, как кенгуру: с печи — на подвиг, с подвига — на печь!

Видно, от этих прыжков, скачков, рывков и тряски в нас самих давно уже что-то сотряслось, перекорежилось и перевернулось. И нормальными кажутся нам нормы наши, стоящие вверх ногами.

Врач ненавидит больного — нормально. Учитель тупее ученика — нормально. Дом построили — окна забыли, а крышу сэкономили. Ну и нормальный дом, жильцы празднуют новоселье. Правда, за стенкой двое убивают друг друга, мешают праздновать, но мы музыку погромче сделали, и нормально все! Нас, помню, даже эта чудная придумка не изумила, эта «трезвость — норма жизни». Никому и в голову не пришло, что это при нормальной жизни она — норма!..

Все прыжками стоит на месте. Страшными усилиями не сдвигается. С чем вчера обещали покончить, опять нормальная цель на завтра. Да идет ли тут время-то вообще? Или это такая теория относительности — чем больше пространство, тем время его дольше пересекает?

И все, что для других давно норма, для нас еще экзотика?

— Гла-асность? Неужели? И что, все можно?

— Можно!

— Обо всем?

— Обо всем!

— И о самом-самом?!

— О самом!..

… Ну и о чем же таком кипят страсти? О чем таком строчат наши раскаленные перья в наших лучших журналах? Для чего столько эрудиции, логики, столько ссылок на Монтеня, Шопенгауэра, Михаила Сергеевича? А для того, чтобы в конце XX века попробовать убедить нас, что свинарка лучше знает, как ходить за свиньей, чем все советские и партийные органы, включая Политбюро!

Но мы пока еще не очень. У нас сомнения пока. Еще не готовы полностью признать, что Земля — круглая. Хотя данные со спутников подтверждают, что наши очереди именно криволинейно изгибаются за горизонт.

А мы все топчемся, да живем уже в этих очередях, и злобимся на тех, кто впереди, и презираем тех, кто сзади. И вместе с теми и другими все валим на строй. Забывая, что строй — это то, что сами себе построили. У «наших» немцев наш строй — нормально живут. У тех немцев тот строй — тоже за сосисками к нам не ездят. И тех и других мы победили одинаково. Ибо это в войне количество подвигов переходит в победу. Но в мирной жизни нельзя двигаться прыжками — от подвига к подвигу. Это не к победе ведет, а к лихорадке. В нормальной жизни нужен нормальный ход. Пусть по миллиметру, но в одну сторону и каждый день. Но чтоб так идти, надо сперва встать с головы на ноги. Helm этого сальто уже не потянуть. Решать задачу про нормальный ход придется детям.

Мы можем только помочь им — не мешая им видеть в нас доказательство от противного.

1988

Элитарный эксклюзив

— Как жизнь?

— Супер…

В бывшей жизни было всего два «супера» — суперобложка и суперфосфат. Все было четко: есть суперобложка — сыт писатель, нет суперфосфата — голоден читатель. Ну, была еще, конечно, супердержава, как называл нас потенциальный противник за способность распить ракетное топливо прямо на боеголовке. Но вот грянуло, дунуло — держава испарилась. Остались боеголовки и слово «супер», прилипшее к родному языку, как жвачка к подметке.

Не рынок, а супермаркет. Не поезд, а суперэкспресс — хотя с тем же запахом туалета. Надежных банков нет — остались только супернадежные, поэтому постоянно не хватает следователей. Выйдешь на улицу — людей нет. На мостовой — сплошь супермены, на панели — супервумены.

Телевидение уже настолько «супер», что плюнули даже психиатры. Вместо нормального кино супербоевик — для напряжения мозга. Потом суперсериал — для разжижения мозга. В промежутке — музыкальная пауза. Вернее, суперпауза. Потому что музыкальных звезд у нас уже нет, они поголовно все — суперзвезды. Муравейник суперзвезд, копошащихся у подножия одинокого Кобзона. Суперзвезды друг от друга отличаются по грудям. Волосатая грудь с татуировкой сквозь дым — суперстар. Диетическая грудка на курьих ножках — супермодель.

Там — супервикторина, тут — суперигра.

«Ваши аплодисменты! Суперприз — в студию! Поздравляю с супервыжималкой!» Что она там выжимает, господи?

Куда ни плюнь — «супер», куда не доплюнул «элита».

Элитные подразделения, элитарные клубы, сливочный бомонд.

Эксклюзивное интервью с элитным ротвейлером. Па презентации помойки — элитарный состав Гюмжей…

Ночью — суперклубы с ночной суперпрограммой. Направо — стриптиз. Налево — шестовой стриптиз. И центре, видимо, для аспирантов — «Стриптиз-марафон». Как тот гонец в Древней Греции — пока добирался до нужного места, скончался от впечатлений.

Суперкачество, суперкомфорт!

По нормальному телефону теперь звонит