Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] Страница 21

— Нет, уж ты что ни говори, а тут какая-нибудь штука да есть, что они паспорта от нас не берут! — воскликнул Николай Иванович, выходя из подъезда на улицу, и прибавил: — Нужно держать ухо востро.

Кошон или коше?

— Батюшки! Да тут и извозчиков нет. Вот в какую улицу мы заехали, — сказал Николай Иванович жене, когда они вышли из подъезда гостиницы. — Как теперь на выставку-то попасть?

— Язык до Киева доведет, — отвечала храбро Глафира Семеновна.

— Ты по-французски-то тоже одни комнатные слова знаешь или и другие?

— По-французски я и другие слова знаю.

— Да знаешь ли уличные-то слова? Вот мы теперь на улице, так ведь уличные слова понадобятся.

— Еще бы не знать! По-французски нас настоящая француженка учила.

Николай Иванович остановился и сказал:

— Послушай, Глаша, может быть, мы на выставку-то вовсе не в ту сторону идем. Мы вышли направо из подъезда, а может быть, надо налево.

— Да ведь мы только до извозчика идем, а уж тот довезет.

— Все-таки лучше спросить. Вон над лавкой красная железная перчатка висит, и у дверей, должно быть, хо зяин-перчаточник с трубкой в зубах стоит, — его и спроси.

Напротив, через узенькую улицу, около дверей в невзрачную перчаточную лавку стоял в одной жилетке, в гарусных туфлях и в синей ермолке с кисточкой пожилой человек с усами и бакенбардами и курил трубку. Супруги перешли улицу и подошли к нему.

— Пардон, месье… — обратилась к нему Глафира Семеновна. — Алекспозисион — а друэ у а гош?

Француз очень любезно стал объяснять дорогу, сопровождая свои объяснения жестами. Оказалось, что супруги не в ту сторону шли, и пришлось обернуться назад.

Вышли на перекресток улиц и опять остановились.

— Кажется, перчаточник сказал, что направо, — пробормотала Глафира Семеновна.

— Бог его ведает. Я ничего не понял. Стрекотал, как сорока, — отвечал муж. — Спроси.

На углу была посудная лавка. В окнах виднелись стеклянные стаканы, рюмки. На стуле около лавки сидела старуха в красном шерстяном чепце и вязала чулок. Опять расспросы. Старуха показала налево и прибавила:

— C’est bien loin d’ici, madame. Il faut prendre l’omnibus…[10]

Взяли налево, прошли улицу и очутились опять на перекрестке другой улицы. Эта улица была уже многолюдная; сновало множество народу, ехали экипажи, ломовые телеги, запряженные парой, тащились громадные омнибусы, переполненные пестрой публикой, хлопали, как хлопушки, бичи кучеров. Магазины уже блистали большими зеркальными стеклами.

— Rue La Fayette… — прочла надпись на углу Глафира Семеновна и прибавила: — Эта улица зовется рю Лафайет. Я помню, что я что-то читала в одном романе про рю Лафайет. Эта улица мне знакома. Однако надо же взять извозчика. Вон порожний извозчик в белой шляпе и красном жилете едет. Николай Иваныч, крикни его! Мне неловко кричать. Я дама.

— Извозчик! — закричал Николай Иванович.

— Да что ж ты по-русски-то. Надо по-французски.

— Тьфу ты, пропасть! Совсем забыл, что здесь по-русски не понимают. Как извозчик-то по-французски?

— Коше.

— Да так ли? Кажется, это ругательное слово? Кажется, коше — свинья.

— Свинья — кошон, а извозчик — коше.

— Вот язык-то… Коше — извозчик, кошон — свинья!..

Долго ли тут перепутаться!

— Да кричи же, Николай Иваныч!

— Эй, коше! Мусье коше!

— Ну вот, пока ты собирался, его уже взяли. Вон какой-то мужчина садится в коляску. Так здесь нельзя… И что это у тебя за рассуждения! Вон еще едет извозчик. Кричи.

— Коше! — крикнул опять Николай Иванович и махнул ему зонтиком, но извозчик сам махнул ему бичом и отвернулся. — Не едет. Должно быть, занят.

Опять перекресток.

— Рю Лафит… — прочитала Глафира Семеновна и прибавила: — Рю Лафит мне по роману знакома. Рю Лафит я отлично помню. Батюшки! Да ведь в рю Лафит Анжелика приходила на свидание к Гастону, и здесь Гастон ранил Жерома кинжалом! — воскликнула она.

— Какая Анжелика? Какой такой Гастон? — спросил Николай Иванович.

— Ты не знаешь… Это в романе… Но я-то очень хорошо помню. Так, так… Еще угольщик Жак Видал устроил ему после этого засаду на лестнице. Ну, вот извозчик! Кричи! Кричи!

— Коше! Коше!..

Извозчик, которого кричали, отрицательно покачал головой и поехал далее.

— Что за черт! Не везут! Ведь эдак, пожалуй, пехтурой придется идти, — сказал Николай Иванович.

— Пешком невозможно. Давеча француженка сказала, что выставка очень далеко, — отвечала Глафира Семеновна. — Вот еще извозчик на углу стоит. Коше! — обратилась она к нему сама. — Алекспозисион?

Извозчик сделал пригласительный жест, указывая на коляску.

— Не садись так, не садись без ряды… — остановил Николай Иванович жену, влезавшую уже было в экипаж. — Надо поторговаться. А то опять черт знает сколько сдерут. Коше! Комбиен алекспозисион? — спросил он.

Извозчик улыбнулся, полез в жилетный карман, вынул оттуда печатный лист и протянул его Николаю Ивановичу, прибавив, кивая на экипаж:

— Prenez place seulement.

— Что ты мне бумагу-то суешь! Ты мне скажи комбьен алекспозисион?

— Vous verrez là, monsieur, c’est écrit.

— Глаша! Что он говорит?

— Он говорит, что на листе написано, сколько стоит до выставки. Садись же… Должно быть, в листке такса.

— Не желаю я так садиться. Отчего ж, когда извозчик вез нас в гостиницу, то не совал никакой таксы? Алекспозисион — ен франк. Четвертак…

— Oh non, monsieur, — отрицательно покачал головой извозчик и отвернулся.

— Да садись же, Николай Иваныч, а то без извозчика останемся, — протестовала Глафира Семеновна и вскочила в экипаж.

— Глаша! Нельзя же, не торговавшись. Сдерут.

— Садись, садись.

Николай Иванович, все еще ворча, поместился тоже в экипаже. Извозчик не ехал. Он обернулся к ним и сказал:

— Un franc et cinquante centimes et encore pour boire…

— Алле, алле… — махнула ему Глафира Семеновна. — Франк и пятьдесят сантимов просит и чтоб ему на чай дать, — объяснила она мужу. — Алле, алле, коше… Алекспозисион.

— Quelle porte, madame?[11] — спрашивал извозчик, все еще не трогаясь.

— Вот уж теперь решительно ничего не понимаю. Алле, алле! Алекспозисион. Пур буар вуй… Алле…

Извозчик улыбнулся, слегка тронул лошадь бичом, и экипаж поплелся.

На извозчике по Парижу

Через пять минут извозчик обернулся к сидевшим в экипаже супругам и сказал:

— Vous êtes etrangers, monsieur? N’est се pas?[12]

— Глаша! Что он говорит? — отнесся к супруге Николай Иванович.

— Да кто ж его знает! Не понимаю.

— Да ведь это же уличные слова, а про уличные слова ты хвасталась, что знаешь отлично.

— Уличных слов много. Да, наконец, может быть, это и не уличные.

— Etes-vous russe, monsieur, anglais, espagnol?

— Рюсс, рюсс, — отвечала Глафира Семеновна и перевела мужу: — Спрашивает, русские мы или англичане.

— Рюсс, брат, рюсс, — прибавил Николай Иванович. — Да погоняй хорошенько. Что, брат, словно по клюкву едешь? Погоняй. На тэ, или, как там у вас, на кофе получишь. Мы, рюсс, любим только поторговаться, а когда нас разуважить, мы за деньгами не постоим.

— Ну, с какой стати ты все это бормочешь? Ведь он все равно по-русски ничего не понимает, — сказала Глафира Семеновна.

— А ты переведи.

— Алле… Алле вит. Ну донон пур буер. Бьен донон.

— Oh, á présent je sais… je connais les russes. Si vous êtes les russes, vous donnez bien pour boire, — отвечал извозчик. — Alors il faut vous montrer quelque chose de remarquable. Voila… c’est l’Opеra[13], — указал он бичом на громадное здание театра.

— Ах, вот Опера-то! Николай Иваныч, это Опера. Смотри, какой любезный извозчик… Мимо чего мы едем, рассказывает, — толкнула мужа Глафира Семеновна и прибавила: — Так вот она, Опера-то. Здесь, должно быть, недалеко и кафе Риш, в котором граф Клермон познакомился с Клементиной. Она была танцовщица из Оперы.

— Какой граф? Какая Клементина? — удивленно спросил Николай Иванович жену.

— Ты не знаешь. Это я из романа… Эта Клементина впоследствии вконец разорила графа, так что у него остался только золотой медальон его матери, и этот медальон…

— Что за вздор ты городишь!

— Это я про себя. Не слушай… Да… Как приятно видеть те места, которые знаешь по книгам.

Извозчик, очевидно, уже ехал не прямо на выставку, а колесил по улицам, и все рассказывал, указывая бичом: — Notre-Dame… Palais de Justice…

— И Нотр-Дам знаю… — подхватила Глафира Семеновна. — Про Нотр-Дам я много читала. Смотри, Николай Иваныч.

— Да что тут смотреть! Нам бы скорей на выставку… — отвечал тот.

Извозчик выехал на бульвары.

— Итальянский бульвар… — рассказывал он по-французски.

— Ах вот он, Итальянский-то бульвар! — восклицала Глафира Семеновна. — Этот бульвар почти в каждом романе встречаешь. Смотри, Коля, сколько здесь народу! Все сидят за столиками на улице, пьют, едят и газеты читают… Как же это полиция-то позволяет? Прямо на улице пьют. Батюшки! Да и извозчики газеты читают. Сидят на козлах и читают. Стало быть, все образованные люди. Николай Иваныч, как ты думаешь?