Владимир Холодок - Голые тетеньки (сборник) Страница 21

Тут громко захохотал мой сосед с неестественно красным носом.

Толик моментально развернулся и принялся изучать его физиономию. Сосед сделал глупое лицо и панибратски показал Толику козу. Видя, что эта уловка не помогла, и Толик продолжает внимательно изучать его нос, сосед оттопырил уши и хрюкнул. У Толика на лице не дрогнул ни один мускул. Тогда дядя как можно дружелюбнее сказал, заигрывая пальчиком:

– У-тю-тю-тю, какой хороший мальчик! Как тебя зовут?

Толик ответил очень серьезно:

– Дядя, почему у тебя нос такой красный?

На этот раз засмеялся сосед красноносого дяди – пассажир с обаятельной лысиной во всю голову. Толик быстро соскочил с моих колен и подошел к нему вплотную, лицом к лицу. Он прищурился и начал осматривать голову пассажира со всех сторон. Лысый сосед посерьезнел и сказал, заикаясь:

– Мальчик, мальчик, ты чего? Беги, гуляй.

Он суетливо нашарил на сиденье шляпу, натянул на голову и затих под немигающим взглядом Толика.

Все остальные замерли в предвкушении очередного вопроса Толика.

Но человек в шляпе, пытаясь уйти от вопроса, сказал:

– Пожалуй, пойду в коридор, проветрюсь.

Большая тетя остановила его решительным жестом:

– Не стоит. Лучше мы здесь окно откроем.

И она открыла окно.

Толик стоял и смотрел в упор на человека в шляпе. Тот не выдержал взгляда и опять сказал:

– Все-таки я пойду выйду.

На это большая тетя категорически возразила:

– Нет уж. Посидите, пожалуйста. Вы тут один неопрошенным остались. Пусть мальчик узнает, почему, например, вы надели шляпу.

– А я знаю! – весело крикнул Толик. – Дядя надел шляпу, чтобы у него вторая попка не замерзла!

Я поднялся и сказал:

– Хватит, Толик, пошли в коридор.

Через пять минут из купе выглянула большая тетя и сказала:

– Мы тут посовещались и решили пригласить вас обратно. Нам уже терять нечего.

Мы вернулись в купе. Как только Толик устроился у меня на коленях, он громко объявил:

– А вчера наша мама нашла в холодильнике деньги. Их папа туда спрятал.

Я понял, что вся наша личная жизнь сейчас выплывет наружу, поэтому дернулся к выходу.

Но меня не отпустили.

Босиком

И чего они у меня спрашивают все? Пристают, почему это я босиком по улице иду? А может, я на работу иду? Да. Я ведь и иду на работу. На обувную фабрику. У нас многие на работу так идут. Зато с работы – по-другому, в обуви. А разве где-то не так? Зачем, например, официанту брать на работу шашлык? Или врачу – таблетки? Или таксисту – полтинник на обед? Так и я, не беру с собой обувь. Это же естественно.

Кто в столовой работает – голодный на работу идет. Кто на табачной фабрике – без единой сигареты в кармане идет. Кто на ликероводочном – на работу идет трезвый. И не надо спрашивать.

Я никогда не спрашиваю продавца из овощного: ”Почему вы без помидор на работу идете?” А меня спрашивают. Утром – почему босиком? Вечером – почему в женских сапогах? Такое внимание к рядовому работнику.

А у нас на обувной просто гении есть. Вот дед Герасим мусор на лошади вывозит. У него лошадь, как и я, на работу тоже босиком идет. Зато с фабрики везет мусор в туфельках. Две пары ног – две пары туфелек. За один рейс. Правда, с лошадью тоже не просто. Бывает, противится лошадь, не хочет потом туфли снимать. Кусается. Герасим раз силой с нее снимал, так она лягнулась. Ну, туфельки погибли, а Герасим – ничего. Только туловище слегка погнул.

Дед Герасим в юности на мясокомбинате работал. У него вообще страсть к животным. Там он через проходную корову проводил. Сначала он ее дрессировал, чтобы она на задних лапах ходила и непринужденно держалась в обществе. А потом надевал на нее ватные штаны, фуфайку и оренбургский пуховый платок. И выходили они с мясокомбината с коровой под ручку. Под видом парочки.

Правда, на одной корове он пострадал. Выдрессировал он ее, принарядил, она его – под ручку, и идут через проходную. А навстречу – жена. Жена как увидела Герасима с другой женщиной, так на корову и бросилась. А корова – му-му, му-му, ничего понять не может. Держится непринужденно.

В общем, жена корову завалила, вцепилась в коровину одежду и держит. И все это на глазах у охранника. Охранник ничего понять не может. Думает, у него в глазах двоится. А жена-то у Герасима – одна, попробуй, разберись, которая. А с другой стороны, разнимать надо женщин, а то плохо кончат. И охранник решил, которая, значит, сильнее и сверху – ту и оттягивать начал. А Герасим охранника начал оттягивать, чтобы, не дай бог, одежда с коровы не слетела. Но в такой суматохе разве одежда удержится? Сначала ватные штаны с коровы слетели, потом фуфайка, потом – оренбургский пуховый платок. Когда охранник увидел голую корову, то стал подозревать, что это не жена Герасима. А жена Герасима сразу поняла, что это корова. И поняла, что корова трофейная. Теперь охранник стал корову обратно на мясокомбинат загонять, а жена Герасима не хочет отдавать корову. Мясо же… и шкура… Считай, уже почти свои были. Раз за пределами проходной. И опять суматоха началась. Но тут вмешалась милиция. Потом Герасима перевели от коров, значит, к нам на обувную. К лошади приставили.

Сам я тоже иногда неудобства испытываю. Обувь-то разная нужна. Кому – 37-й размер, кому – 49-й. А у меня-то нога – 40-й. Помню, для брата в 51-х сапогах шел. Длинные, как лыжи. Ну, стою, жду автобуса. Автобус подошел и мне на носки сапог наступил, наехал. А я и не подозреваю. Хочу в автобус зайти, а не могу. Дергаюсь. Пассажиры меня с дороги устраняют, а я не устраняюсь. Загородил дверь. Спасибо тому боксеру. Вышиб меня из сапог.

И вот так, идешь на работу, спрашивают: почему босиком? Идешь с работы – почему в комнатных тапочках? Я не такой. Никого не спрашиваю. Летом в шубах идут, в меховых шапках – пусть идут. Я не спрашиваю.

Но однажды спросил одного мужчину. Он, как и я, босиком шел. Но я точно знаю, что на обувной он не работает. Я говорю, вы на работу? Он говорит, да.

– А почему вы босиком? Вы же не на обувной работаете?

– Нет, я в НИИ работаю, инженером.

И дальше пошлепал. А я подумал, что это йог. Как ни крути, а от них все беды. Такого пусти к нам на фабрику – он и с работы босиком пойдет. Его в пример поставят. Вот она, язва-то откуда идет. Выведем. Не посмотрим, что живучие. Раз йоги – в Индию их! Там все босиком.

Травма

Тут такой случай произошел. Приходят ребята из локомотивного депо и говорят: «Переходи к нам. Зачем этот комбинат тебе нужен? А у нас – заработки». Я думаю, еще раз схожу на комбинат и уволюсь.

Отработал нормально, иду с работы, как обычно, несу с комбината мешок сахара, к чаю. Ну и килограммов восемь дрожжей, к пирогу. В щель забора нормально вылез, метров сто по пустырю прошел. А потом не повезло – свалился в яму, вывихнул ногу. Лежу, на звезды любуюсь и думаю: производственная это травма или бытовая? Раз с работы шел – производственная. С другой стороны, сахар и дрожжи нес к чаю, могут посчитать за бытовую. А это невыгодно – сидеть по справке. Да и несправедливо! В самом деле, человек отдал все силы на производстве, поэтому не смог дотянуть до дома и травмировался. По правилам техники безопасности надо акт составлять. Но какой акт, на травму или на хищение? Лежу, думаю. И тут вижу, по пустырю наш инженер по технике безопасности идет. Тоже с мешком! Такое везение! Только я хотел из траншеи у него проконсультироваться, он – хрясть ногой в яму и лег рядом, контуженный. Мешком сахара ему голову придавило, лежит, не шевелится. Мне пришлось по правилам техники безопасности вдувать жизнь в инженера по технике безопасности. Иначе, кто же мне акт оформит на травму? Я сделал все так, как он сам нас учил. Голову ему запрокинул, освободил рот от посторонних предметов: сахара, дрожжей. И вдул в него жизнь, как положено – по системе «рот в рот». Очнулся он и говорит: «Это не пустырь, а какое-то минное поле. Сколько здесь наших полегло!»

Я его спрашиваю:

– Ты идти можешь?

– Идти могу, соображать не могу, с головой что-то.

Я говорю:

– А я соображать могу, идти не могу, с ногой что-то.

Получалось, в сумме мы с ним за одного нормального сойдем. Который ходить и соображать может одновременно. Начали мы с ним ходить-соображать, как дальше быть. Вернее, я лежу соображаю, а он вокруг меня ходит. Я вслух соображаю. Вот хорошо, говорю, начальству нашему. Им не надо по пустырям с мешками горбатиться. Захотел сахара к чаю – дал команду шоферу, и тот вывез пару мешков дрожжей.

Потом говорю: а что мы думаем? Оформляй два акта, что у нас с тобой обе травмы производственные.

Он отвечает:

– Здесь комиссия нужна. А в комиссии – представитель профкома.

Так сказал и громко засмеялся. Я думаю, все, свихнулся, прощай, больничный. Но оказалось, он по делу смеялся. По пустырю представитель профкома шел, с мешком.

Мы залегли, ждем. Инженер по ТБ мне шепчет:

– А вдруг он пройдет, не запнется?

Представитель профкома поравнялся с нами, мы ему свистнули, он от дороги отвлекся и – есть! – член комиссии в яме. Мы его откачали, от сахара отряхнули, спрашиваем, ну как? Он отвечает, плохо, с руками что-то. Инженер по ТБ говорит: ну и хорошо, что плохо. Надо акт на групповую производственную травму оформлять.