Григорий Горин - Избранное Страница 21

– Или отсюда! – Рамкопф показал пальцем в противоположную сторону. – Мы заблудились, Феофил, неужели не понимаете? Надо искать обратную дорогу…

– Никогда! – Феофил побагровел от возмущения, и багровость его лица приятно контрастировала с белизной тумана. – Я не пропущу его в замок отца!

Тут они замерли, ибо до их слуха донесся отдаленный топот копыт и скрип колес.

– Там! – Феофил ткнул пальцем в одну сторону.

– А по-моему – там! – Рамкопф ткнул в другую.

Они некоторое время вертелись на месте, напряженно вглядываясь в плотную туманную пелену, затем стремительно поскакали прочь в противоположные стороны.

Через мгновение по мосту, на котором они только что находились, проехала бричка с пастором.

На покосившихся воротах висел родовой герб барона фон Мюнхгаузена. Обшарпанная стена, примыкавшая к воротам, была исписана многочисленными надписями, в том числе и не очень лицеприятными для барона. Некоторые надписи сопровождались иллюстрациями.

Бричка пастора остановилась напротив ворот. Пастор в нерешительности покрутил головой, ожидая встречи. Затем неторопливо ступил на землю, приблизился к воротам. Поискал ручку звонка. Увидел бронзовый набалдашник, привязанный за цепочку к большому колокольчику над воротами, потянул. Звона не последовало. Пастор рванул сильнее и тут же испуганно отскочил – колокольчик оторвался и грохнулся на землю.

Тотчас откуда-то сбоку появился пожилой человек в стоптанных башмаках со стремянкой. Это был слуга барона Томас.

– Ну, конечно, – пробормотал Томас, поднимая колокольчик с земли и разговаривая скорее с самим собой, чем с пастором. – Дергать мы все умеем. – Это было началом длинного монолога. – Висит ручка – чего не дернуть! А крюк новый вбить или кольцо заменить – нет! Этого не допросишься… И глупости всякие на стенах писать мы умеем. На это мы мастера… – Он влез на стремянку, повесил колокольчик на место, дернул за цепочку. – Ну вот, теперь нормально. Теперь будет звонить. – Томас спустился, взял стремянку и исчез так же неожиданно, как появился.

Подождав секунду, пастор вновь взялся за набалдашник и нерешительно потянул. На этот раз оторвалась веревка…

– Кто там? – спросил приятный голос из-за стены.

– Пастор Франц Мусс! – ответил гость.

– Прошу вас, господин пастор! – Ворота распахнулись, и перед пастором предстал Томас.

Они шли длинным мрачноватым коридором. Слева и справа взору пастора представали чучела разных животных.

– Послушай, – пастор покосился на Томаса, – твой хозяин и есть тот самый барон Мюнхгаузен?

– Тот самый, – кивнул Томас.

– А это, стало быть, его охотничьи трофеи? – поинтересовался пастор.

– Трофеи! – подтвердил Томас. – Господин барон пошел в лес на охоту и там встретился с этим медведем. Медведь бросился на него, а поскольку господин барон был без ружья…

– Почему без ружья?

– Я же говорю: он шел на охоту…

Пастор растерянно поглядел на Томаса:

– А… Ну-ну…

– И когда медведь бросился на него, – объяснял Томас, – господин барон схватил его за передние лапы и держал до тех пор, пока тот не умер.

– Отчего же он умер?

– От голода, – тяжело вздохнул Томас. – Медведь, как известно, питается зимой тем, что сосет свою лапу, а поскольку господин барон лишил его такой возможности…

– Понятно, – кивнул пастор и, оглядевшись по сторонам, спросил: – И ты в это веришь?

– Конечно, господин пастор, – удивился Томас и указал на чучело. – Да вы сами посмотрите, какой он худой!

Открылась дверь, бесшумно вошли трое музыкантов: виолончель, скрипка, кларнет. Деловито уселись на стульях, посмотрели на Томаса. Тот повернулся к пастору и спросил:

– Не возражаете?.. С дороги… Чуть-чуть, а?

– В каком смысле? – не понял пастор.

– Согреться, – пояснил Томас. – Душой… Чуть-чуть… До еды, а? Не возражаете?

– Не возражаю, – сказал пастор.

– Вам фугу, сонату или можно что-нибудь покрепче? – спросил один из музыкантов.

Пастор недоуменно пожал плечами.

– На ваш вкус, – пояснил Томас.

Музыкант понимающе кивнул головой, сделал знак своим коллегам – и полилась щемящая музыка.

Музыкантов неожиданно прервал бой стенных часов. Откуда-то сверху раздалось два выстрела. Пастор вздрогнул. Музыканты вопросительно посмотрели на Томаса, Томас – на музыкантов.

Среди причудливо развешанных гобеленов появилась красивая молодая женщина с приветливой улыбкой.

– Фрау Марта, я не расслышал – который час? – спросил Томас.

– Часы пробили три, – сказала женщина. – Барон сделал два выстрела. Стало быть, всего пять.

– Тогда я ставлю жарить утку?

– Да, пора.

Барон Мюнхгаузен появился неожиданно, с дымящимся пистолетом. Он прошел мимо коллекции часовых механизмов, весело побуждая их к движению: в песочные досыпал песку, паровому механизму поддал пару, кукушке из ходиков дал крошек хлеба на ладони. Часы радостно затикали, кукушка закуковала…

– Ты меня заждалась, дорогая? – спросил Мюнхгаузен. – Извини! Меня задержал Ньютон.

– Кто это? – спросила Марта.

– Англичанин. Умнейший человек… Я непременно тебя с ним познакомлю. Однако сейчас шесть часов. Пора ужинать.

– Не путай, Карл, – сказала Марта. – Сейчас пять. Ты выстрелил только два раза…

– Ладно, добавим. – Мюнхгаузен не спеша поднял пистолет.

– Карл, не надо, – зажав уши, жалобно произнесла Марта. – Пусть будет пять. У Томаса еще не готов ужин.

– Но я голоден, – улыбнулся Мюнхгаузен и все-таки нажал на курок, но пистолет дал осечку. – Черт возьми, получилось полшестого!

В ту же секунду Марта заметила пастора и смущенно остановилась на месте:

– У нас гости, Карл!.. Извините, бога ради, господин пастор, мы не заметили вас…

Пастор вежливо поклонился.

– Рад видеть вас в своем доме, господин пастор! – весело произнес Мюнхгаузен.

– Я тоже… рад вас видеть, барон. Я приехал по вашей просьбе…

– Очень мило с вашей стороны. Как добрались из Ганновера?

– Спасибо. Сначала был ужасный туман, но потом…

– Да, да, вы правы… Потом я его разогнал, – улыбнулся Мюнхгаузен. – Теперь я хочу познакомить вас с женой.

Снова возникла тихая музыка, и Мюнхгаузен взял Марту за руку:

– Это Марта.

– Очень приятно, баронесса, – поклонился пастор.

– К сожалению, она не баронесса. Она просто моя жена. Мы не обвенчаны. Именно поэтому я и просил вас приехать. Вы не согласились бы совершить этот святой обряд?

– Я высоко ценю оказанную мне честь – но разве у вас в городе нет своего священника? – удивился пастор.

– Есть, но он отказывается нас венчать.

– Почему?

Мюнхгаузен резко отошел в сторону:

– Потому что он… он…

Марта испуганно рванулась к Мюнхгаузену:

– Ни слова больше… прошу тебя… ты обещал. – Она обернулась к пастору с улыбкой: – Мы вам все объясним, святой отец, но позже… сначала ужин! Я пойду потороплю Томаса, а ты займи гостя, Карл.

– Да, да, конечно! – оживился Мюнхгаузен, увлекая за собой пастора. – Хотите осмотреть мою библиотеку, пастор?

– С удовольствием! Я уже обратил внимание. У вас редкие книги.

– Да! – В глазах Мюнхгаузена мелькнули дерзкие огоньки. – Многие из них с автографами.

– Как приятно.

– Вот, например, Софокл! – Мюнхгаузен быстро снял с полки толстый папирус.

– Кто?

– Софокл. Это лучшая его трагедия – «Царь Эдип». С дарственной надписью.

– Кому? – Пастор вздрогнул и переменился в лице.

– Ну, разумеется, мне.

– Извините меня, барон. – Пастор откашлялся и приготовился к решительному разговору. – Я много наслышан о ваших… о ваших, так сказать, чудачествах… Но позвольте вам все-таки сказать, что этого не может быть!

– Но почему? – огорчился Мюнхгаузен.

– Потому что этого не может быть! Он не мог вам писать!

– Да почему, черт подери?! Вы его путаете с Гомером. Гомер действительно был незрячим, а Софокл прекрасно видел и писал.

– Он не мог вам написать, потому что жил в Древней Греции.

Глаза Мюнхгаузена продолжили смеяться, но сам он принял позу огорченного и глубоко задумавшегося человека:

– Я тоже жил в Древней Греции. Во всяком случае, бывал там неоднократно. У меня в руках документ. – Мюнхгаузен с наивной улыбкой протянул папирус. Пастор открыл рот, но не нашел что сказать.

В дверях появились Томас и Марта.

– Ужин готов! – объявила Марта. – Надеюсь, вы не скучали здесь, пастор?

Пастор вытер платком лоб и тихо пробормотал:

– Господи, куда ж я попал?

– Вы попали в хороший дом, пастор. Здесь весело, – подмигнул Мюнхгаузен. – Не будем ссориться. Я возьму как-нибудь вас с собой в Древние Афины. Не пожалеете! А сейчас, – он обернулся к музыкантам, – перед ужином… для тонуса… Несколько высоких нот мне и нашему гостю! – Он взмахнул рукой, словно дирижер. И зазвучала уже знакомая нам мелодия. Немного грустная, но, видимо, одна из любимых для хозяина дома.