Борис Привалов - Надпись на сердце Страница 21

Прибегал предцехкома Кондратий Гаврилович:

— В чем дело? Опять несоответствие?

— Так точно! — говорил Энский. — Сразу видно, что у этого гражданина личность какая-то односторонняя... А на фото он вполне симметричен...

— Да у меня флюс, — говорил задержанный. — Третий день!..

Однажды, когда Дормидонтов из механического цеха сбрил бороду (по случаю того, что записался в драмкружок), то Энский категорически отказался признать его «личность»:

— Если тебе верблюд предъявит удостоверение, что он троллейбус, — сказал Дормидонтов Энскому, — ты его пропустишь! Самое главное — чтобы фотография соответствовала! Эх ты, бумажной души человек! Это же формальная бдительность! Это же черт знает куда завести может!

— Попробуй исправь его, — разводил руками председатель цехкома Кондратий Гаврилович. — Ведь кое-кому даже нравится такая постановка вопроса! Слов нет, надо придирчиво относиться ко всяким документам, но ведь, просматривая только фотографии, можно просмотреть кое-что другое...

— Идея! — воскликнул Дормидонтов, по привычке ловя конец уже несуществующей бороды. — Надо этого бюрократа проучить.

...И вот в программу вечера отдыха рабочих и служащих комбината была включена пьеса «Волшебное удостоверение». Энский чувствовал себя в этот вечер неважно: еще бы — столько народу, и все без пропусков! Но что поделаешь — тут уже Дворец культуры, а не завод!

Вдруг к начохру подошел Кондратий Гаврилович и сказал:

— Сейчас звонили из проходной, там кто-то пришел, спрашивает вас!

Энский лихо взял под козырек и помчался на территорию завода.

— Минуточку внимания! — останавливая музыку, сказал Кондратий Гаврилович. — Сейчас будет показана импровизация «Волшебное удостоверение». Прошу всех подойти к окнам... Потушите свет.

В фойе потушили свет, и все столпились у больших, почти во всю стену, окон. Перед зрителями лежал ярко освещенный двор комбината. К складу готовой продукции мчался Энский. Он подбежал к складу, когда оттуда вышел усатый человек с наглазной повязкой. Энский протянул руку и взял удостоверение, просмотрев его — встал по стойке «смирно» и тренированным жестом взял под козырек. Потом, вежливо поддерживая мужчину под локоть, Энский повел незнакомца к мехцеху. У проходной будки вахтер, взглянув на удостоверение человека с повязкой, тоже вытянулся. Незнакомец махнул рукой и пошел к другому цеху — упаковочному. Там повторилась та же картина. Оттуда Энский повел гостя в конструкторское бюро.

— Зажгите свет! — сказал Кондратий Гаврилович. — Сейчас начнется финал!

Через несколько минут усач в повязке и Энский вошли в зал.

— Вот товарищ корреспондент, — сказал Энский, — решил поглядеть и на Дворец культуры! Кое-что из объектов мы уже осмотрели.

— А документы вы у товарища проверили? — спросил Кондратий Гаврилович.

— Все в порядке! Лично видел... Товарищ корреспондент!

— Чей корреспондент? — спросил предместкома.

— Я фотокорреспондент радиокомитета! — сказал усач и протянул красную книжечку.

— Я лично смотрел, — сказал Энский, — не беспокойтесь — фотография соответствует...

По залу прошелестел смешок.

— В чем дело? — бдительно спросил начохр.

— Да разве на радио, — фыркнул кто-то, — фотокорреспонденты бывают?

Энский протер очки.

В зале засмеялись. Все громче и громче. Начохр надел очки и сказал, повернувшись к «фотокорреспонденту радиокомитета»:

— Смешливый у нас народ, без забот...

Но, взглянув на усача, открыл рот: повязка была уже снята, и мужчина отрывал усы. Все узнали Дормидонтова из механического цеха.

— Пропуск мы сделали вот какой, — сказал Кондратий Гаврилович, подняв красную книжечку, — видите, что написано золотом на обложке? «ПРОПУСК ВСЮДУ». Эта фантастическая надпись и производила такое ошеломляющее впечатление на всех подведомственных начохру людей и на него самого. Вот до чего доводит бумажный гипноз! Ротозейство! Ведь любой человек может с таким, с позволения сказать, «пропуском» разгуливать по предприятию и сам начальник охраны будет его поддерживать под руку... «Пропуск всюду»! Подумать только клочок красного коленкора с золотым тиснением, а открыл все двери цехов, конструкторского бюро, склада!

...А на следующий день весь завод узнал настоящую фамилию Энского — из приказа директора комбината.

ЧЕМПИОН РАССЕЯНЫХ

Рассказы о находках и потерях

РЫЖИЙ ПОРТФЕЛЬ

Кто из вас не терял когда-нибудь какой-нибудь вещи? Может быть, и найдется на всю планету один такой сверхвнимательный гражданин, у которого ни единой потери за всю жизнь не случилось, но это явление выдающееся. Мой же друг, слушатель академии лейтенант Виктор Скамейкин, был самым простым смертным. Поэтому, когда мы вышли из троллейбуса, я прежде всего спросил:

— А где твой портфель?

Виктор зачем-то ощупал свои карманы, затем растерянно развел руками.

— Я, очевидно, оставил его в троллейбусе!.. — пробормотал он.

— Так чего же ты стоишь?! — закричал я. — Садись на трамвай и догоняй! Пока троллейбус будет идти по кольцу, трамвай напрямик вывезет тебя к вокзалу! И ты перехватишь свой троллейбус! Вот как раз идет «Б»! Я буду ждать тебя здесь, в сквере!

Виктор вскочил в трамвай и умчался в погоню за портфелем.

Прошло минут двадцать. Виктор вышел из трамвая «Б» и, радостно улыбаясь, направился ко мне.

— Догнал! У Курского! Троллейбус номер шестьсот семьдесят девять! Вхожу — и вижу: у кондуктора мой рыжий портфель! Сверили инициалы: «В. С.» — все в порядке! Снова сел на «Б», и вот я здесь!

— А где же портфель?

Виктор посмотрел на свои руки, пожал растерянно плечами.

— Действительно... Черт его знает!.. Наверное, я оставил его в трамвае!..

— Но чем ты думаешь только?!

Виктор смущенно улыбнулся.

— Ты не поверишь... Я все это время, даже когда портфель был у меня в руках, думал о бюро находок. Все забытые и потерянные вещи прибывают туда! Пойдем и сделаем заявку о потере.

— Тебя наняли рекламировать это учреждение?

— Не говори глупостей! Едем, и ты сам все поймешь!

Но у входа в бюро, или, как его еще называют, «камеру хранения забытых и потерянных вещей», лейтенант резко затормозил.

— Что с тобой? — спросил я.

— Видишь ли, — в голосе моего друга появились несвойственные ему нерешительные интонации. — Я подожду тебя здесь. Вернее, я зайду туда попозже... — замямлил он.

— Почему? Что случилось?

— Это очень сложный вопрос. Ну, я не хочу встречаться с главным хранителем забытых и потерянных... Ты зайди туда и посмотри: не маячит ли там разговорчивый такой толстяк в тюбетейке? Потом все объясню.

Я вошел в небольшой вестибюльчик и остановился возле стеклянной двери, ведущей в камеру. Хорошенькая белокурая девушка сидела за столом. Перед ней лежала охапка зонтов и несколько хлорвиниловых разномастных плащей. Женщина со значком трамвайного контролера на лацкане парусиновой курточки сдавала находки.

— И это, Ниночка, после обычного рядового дождя, — говорила женщина. — А тут гроза была в четверг, так у нас рекорд получился: сразу восемь зонтов и пять плащей...

Я решил не входить в помещение, а провести разведку по всем правилам: сам вижу все, меня — никто. Впрочем, может быть, искомый толстяк находится тут, но мне он просто не виден? Терпение, терпение... Вот кто-то еще подходит к столу, за которым сидит Нина.

АВТОГРАФ

Это был худощавый юноша в очках. В руках он держал толстую книгу.

— Вот она, — сказал юноша, протягивая том. — И надпись — мне от автора...

Нина прочла автограф, потом взглянула на переплет и рассмеялась.

Женщина-контролер тоже заулыбалась:

— Редкая надпись... Как же так получилось?

Юноша, ежесекундно поправляя очки, торопливо стал объяснять:

— К нам в институт на литературный вечер должен был приехать этот вот писатель, подпись которого вы видите... Уважаемый автор военных романов, так сказать, беллетрист-баталист. Понятно, что уже за два дня в ближайших книжных магазинах наши студенты раскупили все книги романиста — для получения автографов. Ведь приятно, когда на сочинении собственноручная авторская подпись, тебе адресованная, верно?

Нина и контролерша единодушно поддержали эту мысль.

— Так вот, точно в назначенный час писатель явился. Ну, рассказал о себе, о своих произведениях, прослушал стихи и новеллки членов литкружка, ответил на записки. А потом его атаковали любители автографов. И тут мне стало обидно — я-то не догадался предварительно запастись книгой. Смотрю на радующихся коллег и ругаю свою непредусмотрительность. И вдруг замечаю: писатель так поглощен надписыванием автографов, что даже не смотрит, на чем пишет. «Ага, — думаю, — вот, кажется, я смогу отличиться». Сами знаете, бывает — нет-нет да и потянет на что-то забавное, на розыгрыш, на шутку... Хватаю я вот этот том собраний сочинений Льва Толстого и бегу к писателю. А книги у него разных форматов имеются — и толстые, и потоньше, и цвет обложек различный. Короче, он бровью не повел — надписал мне Толстого. Глядите, синим по белому: «НА ПАМЯТЬ О НАШЕЙ ВСТРЕЧЕ».