Сан-Антонио - Стендинг или правила приличия по Берюрье Страница 22

Сложив руки на груди, я слушаю его, смеюсь вместе со всеми над его каламбурами и при этом восхищаюсь силой его здравого смысла. Какой неудавшийся мыслитель в своем роде! И как он прав, до самой глубины своих крайностей!

А он продолжает вещать со своей эстрады.

— У меня разрывается сердце, когда я вижу, как бессердечно мамаши силком тащат в школу обливающихся слезами малышей. Те даже пятки вместе соединяют, как в мультфильмах, . лишь бы не идти в школу. Но безжалостные матери кричат: «А ну, иди!» И что удивительного в том, если в один прекрасный день они откажутся идти на войну? Ведь матери силой волокли их на нее, когда они еще были совсем пацанами?

Не надо, — с дрожью в голосе восклицает он, — не заставляйте их! Хотя мы живем в развитую эпоху, к счастью, еще остались профессии, где не обязательно уметь читать: например, заправщик на бензоколонке. И такие, где совсем не обязательно уметь писать: депутаты и маникюрши.

Он собирается развить свою мысль, но тут открывается дверь и входит директор. Все встают. Все, кроме Берюрье, естественно.

Босс извиняется перед господином преподавателем за то, что прервал его урок. Но ему нужно сделать важное сообщение. — Господа, — говорит он, — президент Республики Рондурас, его Превосходительство Рамира Рамирес, находящийся в настоящее время с официальным визитом во Франции, изъявил желание посетить нашу школу, что является большой честью для нашего заведения.

Все громко аплодируют.

Но директор охлаждает энтузиазм слушателей:

" Это посещение из-за плотной программы пребывания президента состоится в эту субботу. Следовательно, все выходы в город в этот день отменяются. Извольте принять все необходимые меры, — говорит он.

И выходит.

— Извольте принять все необходимые меры! — скалится один южанин приятной внешности по фамилии Балошар. — А какая необходимость приводить к нам этот племенной скот, если мы сами могли сходить посмотреть на него?

Товарищи недовольны. На кой черт им сдался этот Рамирес. У некоторых жены живут в отеле «Нервная блоха», и они ломают головы над тем, хватит ли у его благоверной деньжат, чтобы оплатить гостиницу до следующего воскресенья. Женщины, которые не обладают достаточной финансовой дальностью плаванья, просто будут вынуждены зайти в промежуточный порт, либо дозаправиться в пути!

— Заткнитесь, мужики! — вдруг взревел потерявший терпение Берю. —Книга жалоб в соседней комнате, первая дверь налево. Завтра среда, поэтому, чтобы ваши легкомысленные жены могли совершить плавание без лоцмана, пошлите им НЗ, на случай стихийного бедствия!

* * *

Остудив таким образом разгоряченные головы. Толстяк отпивает из бутылки стакан мудреца и продолжает.

— Я хочу перейти к сложному разделу детства: дружбе.

Предки всегда стараются подыскать вам в качестве товарища по играм какого-нибудь типчика одного с вами пола, чтобы вы не скатились на тропу распутства. Но, по моему мнению, они попадают пальцем в небо по самый локоть. Если бы мальчику сразу объяснили, чего не хватает у девочки, а девочке — что за багаж сверх установленной нормы носит при себе мальчик, все было бы гораздо проще, и в будущем у детей не развились бы достойные сожаления наклонности. Сколько женщин пристрастились к задним ножкам по-лесбийски и сколько мужчин превратилось в гомозадиенсов только потому, что, когда они были пацанами, свои первые контакты они имели с индивидами и индивидицами своей категории?

Возьмем пример, который я хорошо знаю. Мои родители, я вам на это уже указывал, были людьми скромных экс-традиций, но у них хватало ума не знать, куда его девать, этот ум. Они мне позволяли шататься с местными девахами столько, сколько я хотел.

Поэтому вы можете констатировать, что я остался нормальным мужиком.

У меня девиз бойскаутов, ребята, — всегда готов! Наряду с этим у меня были соседи Ланфутре, которые регулярно совершали омовение в церковной кропильнице. Цвет лица, как у не совсем свежей рыбы, взгляд, как шлейф подвенечного платья невесты, шмотки цвета замшелой стены, вы усекаете?

Они запрещали своему отпрыску Франсису гулять с девочками. Я помню однажды отец Ланфутре застукал его за беседой с дочкой почтальона, и из-за этого в святозадой семейке произошла чудовищная коррида! Отец драл его, как жакову козу. Вопли Франсиса было слышно на другом конце деревни! Он, наверное, все четки перебрал, читая на коленях молитвы в погребе! Его окропили святой водой. Эти Ланфутре даже вызвали дежурного священника, как для соборования умершего. Из этого дряного мальчишки, из этого похотливого распутника нужно было изгнать дьявола! Иначе — в ад без пересадки! Прямым рейсом кампании Эр-Сатана. Я не знаю, удалось ли славному кюре вытащить из Франсиса дьявола за хвост. Аббат Мишю совсем не походил на охотника на демонов. Его больше всего интересовала обильная и изысканная жратва типа куропатки с тушеной капустой и рагу из телятины под белым соусом по-домашнему. Но поскольку Ланфутре имели связи в епархии, там были вынуждены выказать семье свою симпатию. И немножко пропесочили мальчишку. Что-то вроде маленького благословения накоротке! Так вот, после этого печального события франсис Ланфутре никогда больше на девок не глядел. Он стал похожим на старую восковую свечу из склепа. Когда он ходил делать пипи, то надевал боксерские перчатки и обращал взор к небу, глаза в глаза, пока опорожнялся его чудаковатый, на букву "м", мочевой пузырь. Короче, в прошлом году я встретил его у мадам Артура, где он исполнял номер травести. Шарахаясь от женщин, как черт от ладана, он сам стал как женщина. Пусть этот урок послужит вам примером.

Нравоучитель долго всматривался в нас створоженным взглядом.

— Вы улавливаете мою мысль, ребята? — обеспокоенным голосом справляется преподаватель хороших манер.

— Да, мсье! — во все глотки вопим мы.

Толстяк снимает свой левый ботинок, помогая себе правым ботинком. Он потирает ушибленное колено, скривив сверх всякой меры в гримасе лицо, — Что-то у меня с ногой не ладится! — ворчливо произносит он. — Нет среди вас какого-нибудь головастого, который изучал медицину?

Ни секунды не раздумывая, я поднимаюсь.

— Есть, мсье преподаватель.

Он хлопает ресницами.

— Посмотрите, что с ней, — с теплотой в голосе говорит он.

Как и сегодня утром в кабинете директора, Немыслимый спускает штаны. Смех в зале. Видение Апокалипсиса! Вид Берю со спущенными штанами, в застегнутом на все пуговицы пиджаке, со смятой шляпой, в серо-белых (или бело-серых) длинных трусах с заплаткой из сатина в цветочек приводит всех в шоковое состояние! Сетчатка вашего глаза не может выдержать этого! Она застигнута врасплох, бедняжка! Она трепещет! Она восстает! Она хочет понять!

Толстый показывает на огромное, распухшее, посиневшее, вздувшееся, глянцевое, водянистое, пористое, раздутое, круглое, как подушка, и увеличенное в десять раз колено:

— Вот предмет, — говорит он мне. — Что скажете?

Я рассматриваю колено. Берю рассматривает меня. Мы оба задумываемся.

— Следовало бы сделать прокол! — заявляю я. — Там полно воды!

Он нахмуривается.

— Я не туалетный бачок, — мрачно произносит он. — Я воду люблю в анисовом ликере, и точка!

Затем он внезапно замолкает. Один глаз у него становится больше другого! Он медленно, не спуская с меня глаз, почесывает колено.

— Снимите-ка ваши окуляры, дружище, — просит он.

Я подчиняюсь. Толстый качает головой.

— Хорошо, благодарю вас, вы можете вернуться на место!

Я было подумал, что он узнал меня, но нет. Цвет кожи и усы сбили его с толку.

Берю медленно натягивает штаны. Под его взглядом императора Рэкса кудахтанье в зале прекращается; он гасит его, как струей из брандспойта.

Большим и указательным пальцем он потирает мочку уха. Ураганный гнев Берюрье выходит из-под контроля. Усмирить его не сможет никакая система защиты.

— Что же это такое, стоит сделать паузу, — взрывается он, — и вы тут же начинаете бузить! В вашем-то возрасте! И вам не стыдно! Достаточно показать вам мое колено, и начинается черт знает что! Вы мне просто противны. Если бы у меня до такой степени не было развито чувство долга, я бы собрал манатки, и тогда вы бы стали изучать прекрасные манеры с моей ж…!

Он успокаивается, обрадовавшись вдруг какой-то мысли.

— Вы, как дети, — с нежностью произносит он. — Самые настоящие. Покажи вам палец, и вы будете смеяться. Все еще дети! Им говорят о серьезных вещах.. А стоило мне показать им мое колено, как на них будто чума напала. Послушайте, парни, я, конечно, не из похоронного бюро, но мне же надо соблюдать свой стандинг преподавателя. А что сказал бы директор, если бы увидел такой бардак? А я, как бы я объяснил ему такую недисциплинированность?

Умиленные и побежденные, мы хором скандируем:

— Простите, мсье.

Берю подмигивает нам.