Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка Страница 24

Лишь в этом месте фельдкурат Мартинец опомнился настолько, что смог прервать Швейка: «Да, да, возлюбленный сын мой, такие-то дела между небом и землей! Прихожу к тебе, возлюбленный сын мой, с духовным утешением…» Священник задумался, что бы ему сейчас такое сказать дальше, но Швейк опередил его вопросом, не найдется ли у него сигаретки. «Я некурящий, сын мой!» — «Ишь ты! — удивился Швейк. — Знавал я много фельдкуратов, но те дымили почище винокуренного завода на Злихове…» Фельдкурат задумался. По дороге к Швейку он видел в своем воображении, как заорет на него: «Кайся, сын мой, преклоним колени!» И как потом в этой вонючей камере раздадутся молитвы.

«Я пришел, сын мой, ради духовного утешения», — серьезно сказал священник. «А я, знаете ли, господин фельдкурат, не чувствую себя духовно настолько сильным, чтобы кого-нибудь утешить! У меня для этого красноречия нету. Раз было попробовал, и то не больно ладно вышло!.. Пришел как-то ко мне приятель, швейцар гостиничный. Что-то там у него приключилось, и теперь ему понадобился добрый друг, чтоб отправил его к праотцам. Одним словом, приятель просит, умоляет, турни-де меня с четвертого этажа. Я и турнул!.. Не извольте пугаться, господин фельдкурат!» Швейк взобрался на нары, прихватив с собой фельдкурата. «Вот таким макаром я его хвать за шкирку… и шасть вниз!» С этими словами Швейк приподнял фельдкурата и опустил его на пол…

И пока устрашенный фельдкурат поднимался с пола, Швейк как ни в чем не бывало продолжал: «Вот видите, господин фельдкурат, — с вами ничего не случилось?! И с ним ничего, потому как там было всего раза в три выше, чем здесь. Приятель-то мой нализался в стельку и совсем забыл, что я живу на первом этаже». Фельдкурат решил, что Швейк явно не в своем уме, и потому, заикаясь, произнес: «Да, да, возлюбленный сын мой, даже меньше, чем в три раза…» Шаркая ногами по полу, фельдкурат задом попятился к двери и, добравшись до нее, принялся дубасить с такой силой и воплями, что ему немедленно открыли. В забранное решеткой окно Швейк видел, как фельдкурат в сопровождении конвоя поспешно шагал через двор. «Видно повели в сумасшедший дом», — подумал Швейк.

Утром никак не могли доискаться майора, накануне судившего Швейка. Вечером он был в гостях у генерала Финка, а затем бесследно исчез! Как сквозь землю провалился! Совершенно бесспорным можно было считать только одно: никто не видел, как и когда майор покинул ночью генеральскую квартиру. Однако, если бы кто-нибудь удосужился глянуть через оконную решетку в камеру, где сидел Швейк, то увидел бы, что под русской шинелью на одной койке спят двое. Майор со Швейком лежали, прижавшись друг к дружке, словно два котенка… Как майор сюда попал?! Проснувшись ночью в кресле на генеральской квартире, майор внезапно решил, что должен, не мешкая, допросить Швейка, и уже спустя минуту, точно бомба, свалился всем на голову в дежурке военной тюрьмы.

Майор колошматил кулаком по столу и орал на фельдфебеля: «Вы, разгильдяйская харя, я уже тысячу раз вам говорил, что ваши люди свинячья банда!» Наконец майор потребовал немедленно открыть ему камеру, в которой сидит Швейк. «Разрешите, доложить, господин майор, — ответил фельдфебель, — я буду вынужден запереть вас на замок и для вашей безопасности приставить к арестанту конвоира. А когда пожелаете выйти, соизвольте, господин майор, постучать в дверь». — «Эх ты, дурья твоя башка, думаешь я арестанта побоялся? Так чего же ты хочешь ставить к нему конвоира, когда я буду его допрашивать?! Черт бы вас всех побрал, заприте меня и чтоб духу вашего здесь больше не было!»

Вытянувшись во фронт перед своей койкой, Швейк терпеливо выжидал, что, собственно, получится из этого визита. Затем, решив, что все-таки следует отдать рапорт, он энергично доложил: «Один арестованный, господин майор, в остальном ничего не произошло!» А майор вдруг никак не мог сообразить, зачем его сюда принесло… «Ruht! Вольно! — сказал он. — Где этот твой арестованный?» — «Так что осмелюсь доложить — это я, господин майор!» — гордо произнес Швейк. Но майор уже не обратил на ответ ровно никакого внимания, ибо алкогольные пары с новой силой ударили ему в голову. Он зевнул с такой страшной мощью, что любому штатскому такой зевок обязательно свернул бы набок челюсть. У майора же этот зевок перенес мышление в те мозговые извилины, где человечество хранит дар пения.

Непринужденно плюхнувшись на койку Швейка, майор завопил голосом недорезанного подсвинка перед кончиной: «О елочка, о елочка, прекрасны твои иголочки…» Повторив это несколько раз, майор опрокинулся на спину и сразу захрапел. «Господин майор, — будил его Швейк, — господин майор, вшей изволите набраться!» Но все было впустую. Майор спал без задних ног. Швейк нежно посмотрел на него, и проговорив: «Да уж ладно, спи, пьянчужка, баюшки-баю!», укрыл его своей шинелью. А через некоторое время Швейк и сам забрался к нему. Так их и нашли утром, тесно прижавшимися друг к другу.

В девять часов утра Швейк счел возможным разбудить господина майора. Майор уселся на койке и тупо уставился на Швейка. «Осмелюсь доложить, господин майор, — отрапортовал Швейк, — из караулки уже несколько раз приходили проверять, живы ли вы еще тут. Потому я осмелился теперь вас разбудить, чтобы вы, упаси бог, случайно не проспали. На пивоваренном заводе в Угржиневси был, к примеру, один бондарь…» — «Ты есть болван, так?» — сказал майор. Голова после вчерашнего у него трещала, как разбитый горшок, и он никак не мог сообразить, почему, собственно, он здесь сидит и почему этот тип стоит перед ним и порет такую несусветную ересь. «Я быть здесь целый ночь?» — спросил майор, будучи уверенным в этом только наполовину.

«Так точно, господин майор, — ответил Швейк. — Насколько я смог уразуметь, господин майор пришли меня допросить». Тут майора осенило и он стал озираться, будто что-то отыскивая глазами. «Не извольте беспокоиться, господин майор, — сказал Швейк, — фуражечка ваша — вон она. Так что, с вашего разрешения, пришлось мне ее взять у вас из рук, потому что вы хотели сунуть ее под голову. Офицерская фуражка — все одно, что цилиндр. А выспаться на цилиндре мог единственно господин Кардераз из Лоденице. Господин Кардераз, тот, бывало, растянется на скамейке в трактире, цилиндр сунет себе под голову и всю ночь вроде как возносится над ним, чтобы не промять. А переворачиваясь с боку на бок, он его, осмелюсь доложить, еще своими волосами чистил. Прямо как щеткой!»

Майор, наконец сообразивший что к чему, все время повторял: «Ты спятить, так? Я идти отсюда… так!» Он встал, подошел к двери и забарабанил. Пока пришли открыть, майор еще успел сказать Швейку: «Если не придти телеграмм, что ты есть ты, то ты висеть!» — «Благодарствуйте, — с чувством ответил Швейк. — Я знаю, господин майор, вы обо мне сильно заботитесь… А если вы тут невзначай все же какую подцепили, так маленькая с красной задничкой — это самец. Ежели не найдете еще такую длинную, серую, с красноватыми полосками на пузике, так это хорошо, а то была бы парочка». — «Lassen Sie das! Прекратите!» — подавленно сказал майор, когда ему открывали дверь.

Дома майора ожидал небольшой сюрприз. В коридоре стоял генерал Финк, который, схватив за шкирку Майорова денщика, благим матом орал: «Где твой майор, скотина? Говори, животное!» Но животное не говорило, уже посинев от того, что генерал его душил. Эта сцена начала развлекать майора и он остался в дверях, безучастно созерцая страдания своего преданного слуги; слуга этот, кстати сказать, обладал одним редкостным качеством, а именно уже давно сидел у майора в печенках из-за бесконечного мелкого воровства. Генерал на минутку отпустил посиневшего денщика, но единственно ради того, чтобы вытащить из кармана телеграмму, которой он принялся хлестать денщика по морде, не переставая при этом выкрикивать: «Где твой майор, скотина? Где твой майор аудитор?!»

«Здесь!» — воскликнул майор Дервота, продолжая стоять в дверях. Генерал велел ему пройти с ним в комнату, и когда оба сели за стол, бросил ему телеграмму со словами: «Читай, это все твоих рук дело!» Пока майор читал, генерал вскочил и принялся носиться по комнате, как угорелый, сбивая стулья и вопя: «Все равно я его вздерну!» В телеграмме сообщалось: «Пехотинец Иозеф Швейк, ординарец 11-ой маршевой роты, пропал без вести 16-го с. м. на переходе Хыров-Фельштын, будучи командирован квартирьером. Пехотинца Швейка немедленно доставить в штаб бригады в Воялич». Майор достал карту и задумался. Фельштын лежит в сорока километрах юго-восточнее Перемышля.

Возникала загадка, где же, в таком случае, находясь приблизительно в 150 километрах от линии фронта, пехотинец Швейк раздобыл русскую военную форму? Ведь позиции тянутся по рубежу Сокаль — Турзе — Козлов! Когда майор сообщил об этом генералу и показал на карте место, где пропал Швейк, тот взревел, как бык, почувствовав, что все его надежды на скорый суд и расправу разлетелись вдребезги. Генерал подошел к телефону, связался с дежуркой тюрьмы и приказал немедленно доставить к нему, то есть к майору на квартиру, арестанта Швейка. Пока исполняли его приказание, генерал Финк, не переставая, драл глотку, что Швейка он должен был вздернуть немедленно, на свой риск и безо всякого следствия!