Максим Кононенко - День отличника Страница 25

— При грамотном «Вместе и навсегда» от человека должна оставаться одна голова, — прерывает мои мысли Платоша, надевая перчатки, — А тут вон — целое тело. Чему его в террористической школе учили?

Мне несколько не по себе. Все же обычаи малых народов могут быть очень пикантными.

— Ну что тут у нас… — бормочет Платоша, трогая груду, — На трупе обнаружена следующая одежда: плащ прорезиненный типа макинтош, штаны холщовые для самоподрыва, ботинки рабочие кирзовые… перевернем…

Платон переворачивает тело террориста. Я даже зажмуриваюсь. Морпех торопливо записывает то, что диктует Платоша.

«Надо же — думаю я, — Он понимает по-русски…»

— Рубашка субботняя, — диктует Платоша, — Лохмотьями и обожженная. Труп мужского пола, длина тела сто семьдесят пять сантиметров, телосложения правильного, питания скромного.

Я заставляю себя все же открыть глаза. Платон сидит возле трупа на корточках и его руки быстро копаются в теле.

— Труп свежий, — деловито бормочет Платоша, — Гнилостные повреждения не выражены. Наружные половые органы сформированы правильно. Оволосение на лобке по мужскому типу. Задний проход сомкнут. Кожа вокруг него калом не испачкана.

Я содрогаюсь. Бывают профессии…

— Теперь повреждения, — продолжает Платоша, ощупывая голову трупа — Пиши: разрушение головы с фрагментарным переломом костей свода черепа, основания черепа и лицевого черепа. Обширная рана на коже головы с полной эвакуацией головного мозга…

Мне хочется к Мише. Рассказать ей, что видел. Яркие цветные заряды. Разноцветные сферы. Золотые хвосты. Мерцанье и треск.

— Множественные разрывы и размозжения сердца, аорты и легких, — диктует Платоша, засунув руки в тело по локоть, — Разрывы и размозжения диафрагмы, печени, почек, селезенки, поджелудочной железы, кишечника, мочевого пузыря, разрывы капсульно-связочного аппарата внутренних органов. Множественные переломы ребер, грудины, костей таза, верхних и нижних конечностей, позвоночника с размозжением мышц…

Я оглядываюсь по сторонам и смотрю на сцену. Никакой сцены и нет. Есть лишь огромная воронка, по краям которой разбросаны металлические части грузовика. Там уж точно осматривать нечего.

— Обширная рана задней поверхности туловища с эвентрацией части тонкого кишечника, — продолжает Платоша быстрей и быстрее, — Обширная рана промежности с вывихом правого яичка. Множественные кровоизлияния в мягких тканях. Множественные раны, ссадины кровоподтеки на голове, туловище и конечностях.

Каждый свободный человек имеет право на жизнь. Каждый свободный человек имеет право на смерть и на самоопределение. На предоставление сектора и детонаторов. И предназначение у всех людей разное. Одни напишут великую книгу. Другие, как Волобуев, покорят все вершины и впадины. А третьим зов крови — взорваться красивыми сферами с золотыми хвостами. Протрещать в морозном воздухе праздничными фейерверками на глазах у старейшин. Разметать по сторонам снег и доставить наблюдающим гражданам великую радость.

— Смерть наступила в результате взрывной сочетанной травмы головы, грудной клетки, живота, таза, верхних и нижних конечностей, — диктует Платон заключение, поднимаясь и снимая перчатки, — Изложенный вывод о причине смерти подтверждается множественностью и характером повреждений. Записал? Теперь в скобках: наличие повреждений подвешивающего аппарата внутренних органов, признаки воздействия высокой температуры… опаление волос, наличие ожоговых поверхностей на передней поверхности грудной клетки, шеи, лице, признаки воздействия высокого давления — радиарные разрывы кожи наружных слуховых проходов, эвакуация органной брюшной полости и таза. С учетом выраженности трупных изменений, давность наступления смерти составляет не более тридцати минут ко времени проведения экспертизы. Ну, а теперь, что ли, к артистам… Роман!

Я вздрагиваю словно бы ото сна. Белый, белый сектор. И черные пятна от взрывов. Красиво. Мы движемся молча, словно бы налегке. Мы словно плывем над этим сектором американской авиабазы «Шереметьево». То тут, то там по поверхности сектора разбросаны гайки, детали и прочее. Множество анатомических деталей от силиконовых кукол.

— Другое дело, — говорит Любомиров, когда мы приближаемся к месту теракта, — Ничего не осталось.

Действительно. Вокруг только искореженные куски железа, обугленные обломки сырых досок да блестящее конфетти из костромского лавсана.

— Вот, кстати, ступня Пугачевой, — говорит вдруг Платоша, пиная деталь силиконовой куклы, — А вот палец Киркорова…

Я вслушиваюсь в неизвестные мне фамилии певцов стабилинизма.

— Ну пиши, чего там, — оборачивается Платон к пехотинцу, — Раз террорист у нас испарился — опишем же тех, кто пришел к нему выступить. Итак. Левая ступня человеческой копии номер сто семьдесят восемь одиннадцать. Модель — Пугачева Алла Борисовна. Народная артистка СССР.

Меня передергивает. Как омерзительно! Как можно называть по имени-отчеству того, кто веселил пролетариат, крестьянство и люмпен-интеллигенцию в то время, как в кровавых застенках томились политические заключенные!

— Как можно называть такого человека «народный»?! — возмущенно спрашиваю я у Платона.

— Они себя сами так называли, — отвечает Платоша, — Время было такое. Смутное было время. Жестокое…

— Да какое бы ни было время! — восклицаю я, — Сейчас-то свобода! И вещи можно называть своими именами. Никакие они не народные! Кремлевские прихвостни. Честный человек не мог быть народным артистом СССР! Им мог быть только предатель свободы. Только подонок мог быть народным. Безвкусный и пошлый. Вульгарный, бездарный. В СССР свободному человеку и жить-то не следовало! А ты их — по имени-отчеству…

— Так это для идентификации… — немного смущается Платон, — Как их иначе определять-то? Вот, например…

Платон поднимает с земли обгоревший силиконовый палец.

— Безымянный палец правой руки человеческой копии номер семьдесят восемь четырнадцать. Филипп Бедросович Киркоров. Он же — Рамзан Кадыров. Он же — Автандил Кобаладзе, преступный авторитет из Чертаново, кличка Мутноглазый Сосо. Торговля наркотиками, детская проституция и спекуляция местами в региональных выборных списках. Заслуженный артист Российской Федерации. Муж Аллы Пугачевой.

— Спасибо Борису… — шепчу я неистово, трогая хьюман райтс вотч, — Спасибо правозащитникам и академикам! Спасибо Соединенным Штатам Америки и Великобритании за то, что они избавили нас и весь мир от этой чудовищной федерации!

Рукоподаю освободителям.

— Берцовая кость левой ноги, — продолжает собирать детали от кукол Платоша, — Человеческая копия номер сто пятьдесят девять ноль восемьдесят. Максим Галкин — имитатор голосов и сознания. Знаменитый пожиратель высокого. Уничтожил старорусские театр и оперу. Известен также под псевдонимами Ковырялкин, Палкинд и Басков. Фаворит Аллы Пугачевой.

— Да это же банда! — вырывается у меня, — Они все связаны с этой Пугачевой!

— Должна еще быть… — Платоша оглядывается по сторонам и что-то выискивает в черном, — Вот! А, нет… кажется… вот!

Платон поднимает с поверхности сектора бесформенный кусок силикона.

— Это левая доля печени, — говорит мне Платоша, — Человеческая копия номер восемьдесят четыре сто семьдесят. Кристина Миколасовна Орбакайте. Настоящее имя неизвестно. Дочь Аллы Пугачевой и ее преемник на посту диктатора д. российской культуры. У нее еще был подельник — некий Владимир Владимирович Пэ. Подпольная кличка: Эмдэжэфэка.

— Как?! — удивляюсь я.

— Эмдэжэфэка, — повторяет Платоша, — Муж дочери жены Филиппа Киркорова. Страшный человек. Маньяк. Они поедали детей.

У меня замирает внутри.

— Владимир Владимирович этот… — тихо спрашиваю я, — Он тоже здесь?…

— Нет, — отвечает Платоша, поднимая с поверхности сектора новое нечто, — Его не заказывают. Про него мало кто помнит, да и изображений его толком не сохранилось. Говорят лишь, что он был весь волосатый и толстый. Но это разве приметы для стабилиниста? Они там практически все были толстые и волосатые. Все эти Максимы Соколовы и прочие.

Я вдруг вспомнил Паркера-Кононенко. Того самого практически уже нерукоподаваемого сатаровского писаку, которого министр сегодня выгнала из профессии. Как это точно заметил Платоша — они там действительно все толстые и волосатые. И неопрятные. Несвободные. Гадкие.

Я снова осматриваюсь. Конечно, я слышал про так называемую «эстраду» стабилинистов — огромную машину зомбирования и порабощения, которая неустанно работала на то, чтобы сделать из людей послушных бездумных роботов. Но я никогда не знал, что эта машина была настолько монолитна и связана. Чем больше узнаешь о диктатуре — тем больше ей ужасаешься.