Мартти Ларни - Рассказы Страница 25

Я изучал латынь натуральным методом.

Теперь уж вы, небось, подумали, что когда-то я ухитрился проникнуть в женский католический монастырь и проводил ночи с аббатисой в келье, где о любви говорят не иначе как по-латыни… Нет, нет и нет! Оставьте напрасные догадки, ибо существуют и другие натуральные методы. Но прежде чем я открою вам тайну, вы должны еще услышать пролог, ибо каждый, кто зашел в ресторан выпить рюмку водки, должен заказать и закуску.

Итак, терпение, друзья, и слушайте меня внимательно.

В нашем несовершенном мире успех человека часто зависит от его осанки. Если осанка плоха, человеку приходится учиться, получать образование; а кто поосанистей — тому и так хорошо. Общеизвестно, что коротенькие и плотные мужчины обычно имеют хорошую осанку, тогда как высокие, но худые, ходят сгорбленные и сутулые. Когда человек перестает расти вертикально, тогда он начинает расти горизонтально. Или, как говорят в народе: ему бы дверь пошире, а притолоки он не боится. Некоторые мужчины перестают расти вверх в то же самое время, когда у них ломается голос. С этой самой поры они начинают уплотняться в области живота и обретают характерную солидность: Если рост мужчины на десять сантиметров ниже среднего, он подражает осанке Наполеона или идет в летчики, чтобы подняться выше других. Существует, разумеется, и множество иных возможностей. Миру постоянно требуются солидные люди, умеющие держаться прямо. А коль скоро высокие мужчины бывают обычно сутулы, у низеньких есть шанс показать свою осанку. Мне это известно по собственному опыту. Однажды я помог одному коротышке взобраться на руководящий пост — и в результате он стал моим начальником. Он принадлежал к типу людей круглых и скользких, как бильярдный шар, который трудно загнать в лузу. Ему чрезвычайно импонировала моя плохая осанка. Я ходил сутулясь, как проситель, и, конечно, производил впечатление крайней покорности. Моему начальнику нравились подчиненные, устремлявшие взор на его ботинки. Сутулость он отождествлял с нижайшей преданностью и все возвышался в собственных глазах.

Чем больше горбилась моя спина, тем выше ценил меня начальник. Он думал, конечно, что перед ним истинный работяга — настоящая вьючная лошадь, сплошное почтение к начальству. Чем ниже поклон, тем выше шансы на увеличение оклада. Но мне моя согнутая в три погибели спина доставляла столь острые страдания, что я был вынужден просить внеочередной отпуск, лечь в постель и позвать врача.

— Скажите, всегда ли ваша супруга заботилась о том, чтобы на воротничке сорочки у вас была пуговица или запонка? — спросил врач.

— О, да, разумеется, — простонал я в ответ. — Что за странные вопросы, доктор?

— Я просто подумал, что если вы долгое время ходили, застегнув воротничок на брючную пуговицу, то это, конечно, могло повлиять на вашу осанку.

Затем доктор посидел у моей постели, прочитал несколько латинских стихов, покачал головой и, наконец, поставил диагноз:

— Искривление позвоночника. Перерождение межпозвоночных дисков и ущемление нервных корешков. Пельвоспондилитис анцилопоетика эт спондилитис деформанс. Плохи дела. Срочно в больницу.

Пятнадцать минут я пользовался зеленой улицей: на всех перекрестках меня пропускали вперед. Мое уважение к службе скорой помощи росло, как государственный долг. Про себя я решил: если я когда-нибудь поправлюсь и смогу заработать денег на покупку машины, я куплю себе карету скорой помощи.

В больнице у меня нашли ненормальный изгиб позвоночника, или лордозис, искривление позвоночника или сколиозис, а также полиартрите хроника. Вот эти-то пороки и заставляют человека кланяться так низко, что вздумай он на улице снять шляпу с головы, ему, пожалуй, кто-нибудь бросит от доброты сердца медную монетку.

— На левой ноге у меня большой палец тоже болит, — сказал я доктору.

— Как и следовало ожидать, — ответил он спокойно. — Обыкновенный халлукс ригидус. Все это от спины. На что еще жалуетесь?

— Я не могу поднять рук. Вот так, видите? И согнуть в локте не могу. Вот так. Вот, смотрите… Ай, черт возьми, какая боль! И такого движения не могу сделать никак. Вот… Айй!..

— Зачем же вам нужно выкручивать себе руки таким способом? — удивленно спросил доктор.

— Зачем? Затем, что иначе я не могу ни рубашки надеть, ни башмаков, ни побриться, ни причесаться…

— Оставайтесь в таком положении, посмотрим вашу руку. Так, та-ак. Ясно. Острое воспаление плечевого сустава. Периартритис хумеро-скапулярис. Больно?

— Больно, больно…

— Отлично. Бурситис калькареа эт перитенденитис крепитанс.

— Есть хоть какая-нибудь надежда?

— На что?

— На выздоровление.

— Надеяться всегда следует до тех пор, пока больной жив. А почему вы этак пыхтите? У вас что, живот пучит?

— Нет, но поясницу ломит, как черт…

— Не ругайтесь. Не надо. Больной должен иметь выдержку. Ведь все еще впереди. Если больной выздоровеет, путь его устлан розами. А не выздоровеет — розами покроют его последнее прибежище.

— О, проклятая спина… — простонал я. — Зачем я не родился дождевым червяком?..

— Тогда бы вы попали на крючок к какому-нибудь воскресному рыболову. Не стоните, не охайте зря: вы только напрасно тратите силы. Вам следовало бы знать, что повреждения позвоночника в наше время так же широко распространены, как мозоли на ногах. Плохая осанка, плохая осанка. А причиной всему — позвонки.

— Позвонки, позвонки! Черт бы побрал все позвонки! Я ими сыт по горло.

— Сейчас вас мучает ишиас. У вас явный случай синдрома искиадикум. Если вы можете минуточку не стонать и не охать, я расскажу вам всю вашу подноготную. Ваш позвоночник состоит из тридцати четырех позвонков; семь шейных, двенадцать грудных, пять поясничных, пять крестцовых и пять копчиковых…

— Знаю, знаю! Я их считал и пересчитывал десятки раз на дню за последние одиннадцать лет. Айй!.. Адская боль… Неужели ее нельзя ничем облегчить? Я согласен на все, жгите хоть ляписом, травите лизолом, муравьиной кислотой — любой гадостью.

Доктор поднял вверх указательный палец и сказал, подозрительно прищуриваясь:

— Поглядите-ка сюда, вот сюда… Что вы видите?

— Палец.

— Один или несколько?

— Один палец, длинный и костлявый.

— Хорошо. У вас нервы проверяли?

— Проверяли. И кровь, и мочу, и желудочный сок, уши, горло, зубы и полость рта, сердце, печень, селезенку — все обследовали… и бумажник…

— Все ясно.

— И каков окончательный диагноз?

— Вскрытие покажет. Но прежде вам надо будет сделать миелографию…

— А еще что?

— Спинно-мозговую пункцию. В промежуток между третьим и четвертым поясничными позвонками вводится игла, с помощью которой берется жидкость на анализ. Исследование этой жидкости чрезвычайно важно для диагностики заболеваний центральной нервной системы. Вы согласны лечь на исследование?

— Согласен, — ответил я, скрепя сердце, как жених по время венчания.

И в тот же день у меня отнялась нижняя часть тела. Иглу мне вонзили в субаракноидальную полость, и врач-рентгенолог хлопотал вокруг меня, как будто готовил свинью для заклания. Меня крутили и переворачивали, как шашлык на вертеле, и вскоре я уже был почти готов для вскрытия. После тщательного изучения рентгеновских снимков и анализа спинно-мозговой жидкости мой лечащий врач пришел ко мне с сияющим лицом и воскликнул:

— Все дело в четвертом позвонке!

— Старая песня, — ответил я мрачно. — Пятнадцать докторов пели мне то же самое вот уже одиннадцать лет. Я запомнил наизусть: синдрома искиадикум. Партуриунт монтес, насцетур ридикулюсмус…

— Что?

— Квэ медикамента нон санант, феррум санат; квэ феррум нон санат, эа инкурабилиа юдикаре оппортет…

Доктор взял мою руку и нащупал пульс.

— Вы говорите по-латыни? — радостно воскликнул он.

— Умирающий говорит на умершем языке, — ответил я. — Одиннадцать лет у меня болит поясница. Одиннадцать лет я слушаю речи врачей. Нет худа без добра: чему-то я за это время научился. Натуральный метод — эффективный, хоть и болезненный, способ изучения классических языков.

— Как вы себя чувствуете сейчас?

— Так, словно жду очереди на гильотину.

— Голова кружится?

— Кружится, кружится… Галилей был прав: Земля вертится.

— Ясно. Воспаление среднего уха и остаточная боль после миелографии. Бертиго отогеника эт долорум пост миелографиа.

— Более того! Еще и миопатиа дисталис тарда хередитариа. Кредо, квиа абсурдум эст.

Доктор, помрачнев лицом, поспешно вышел из палаты. Он отдал распоряжение старшей сестре, чтобы меня готовили к выписке: дома мне будет лучше, никто не помешает мне бредить потихоньку.