Владимир Надеин - Три карата в одни руки (сборник фельетонов) Страница 25

Белоснежная ворона

Одна молодая женщина, по профессии — машинистка, но должности — машинистка отдела, пришла на прием к директору производственного объединения. На вопрос секретаря она ответила, что дело у нее сугубо личное, а директору объяснила, что никакого дела у нее нет. Директор, понятно, рассердился:

— Что ж это вы ходите без дела?

— Потому и хожу, что дела нет, — печально улыбнулась машинистка. — Перепечатать две-три страницы в день — разве это работа?

— А что вам надо?

— Страниц двадцать. Или, еще лучше, тридцать.

— Попросите — дадут.

— Прошу — не дают.

— К завсектором обращались?

— Обращалась.

— И что он?

— Говорит: тебя не трогают — сиди!

— А к замзавотделом?

— Обращалась.

— А он что?

— То же самое: сиди!

— А зав?

— Обращайтесь, говорит, к замзаву.

— А он что? Впрочем, это я уже спрашивал. М-да… А что вы от меня хотите?

— Ничего. Работать хочу. Устала я от безделья, ну, прямо мочи нет!

— Странно, — пробормотал директор. — Все вокруг работают, все заняты общим делом… Вы что-то хотели сказать?

— Нет, ничего. Я ведь пришла по личному делу. Говорю только о себе.

— Как это — о себе? Я вас спрашиваю: работают люди или не работают? Отвечайте прямо!

— Ну, если прямо… И, конечно, без фамилии… В общем, в девять ровно все за столами, а потом — кто куда. Кто по магазинам, кто в ателье… На телефонах висят, дела устраивают, вяжут, вышивают, собрания проводят. А мне вышивать не нравится, вязать не умею, но магазинам бабушка ходит. Скучно.

Тут у директора мелькнула одна догадка, и он спросил:

— Слушайте, а вас там за критику не преследуют?

— Я никого не критиковала, и, следовательно, меня никто не преследует.

Тут у директора мелькнула другая догадка, по он ничего не спросил, лишь произнес примирительно:

— Ладно, вы идите, я разберусь.

Поскольку не исключено, что подобная догадка осенит и кое-кого из читателей, я хочу сразу же рассеять возможное недоразумение. Это тем более просто, что впоследствии, когда дело приобрело непоправимо конфликтный оборот, кто вполголоса, а кто и в полную зычность высказывал мнение, будто машинистку эту еще в детстве то ли тяжкой дверью прищемило, то ли трехфазным электричеством стукнуло, отчего она повредилась и пребывает отчасти не в себе. Так вот, все это, поверьте, чепуха. Лично мне сдается, что даже самый уравновешенный человек с трудом выдерживает пытку многомесячным ничегонеделаньем. Особенно с непривычки.

А у нашей машинистки привычки такой как раз и не было. Она ведь в данное объединение всего с год как пришла. В связи с переменой места жительства. Новую квартиру поблизости дали.

Впрочем, привычка, квартира — все это детали здесь несущественные. И устное внушение, которое директор сделал начальнику отдела, тоже не самое увлекательное событие нашего повествования. И даже срочно принятые меры, а именно: лихорадочное складирование всяких пустопорожних бумажек на столе у машинистки, произведенное с единственной целью хоть чем-нибудь ее занять, — даже это натужное действо я сознательно оставляю в стороне. Ибо самое интересное здесь — так называемая реакция так называемого коллектива.

Сказать, что коллектив был возмущен, — значит ничего не сказать. Коллектив клокотал. Обычно бесшумный и застойный, как подернутое изумрудной ряской болото, он теперь содрогался с вулканической мощью, для характеристики которой слабовата даже знаменитая шкала Рихтера. Если бы пыл и энергия, с которой все требовали обсуждения и осуждения машинистки, был бы обращен на что-нибудь материальное, ну, к примеру, на посыпание обледенелых тротуаров песочком, то во всех хирур-гических отделениях пришлось бы вытащить раскладушки из коридоров, да и штатные койки наверняка пустовали бы.

Но коллектив не хотел посыпать песочком. Он жаждал осыпать проклятьями. И не только в приватной обстановке, но и на собрании.

Собрание, конечно, состоялось, и, конечно, в рабочее время. Даже самые гуманные его участники не употребили термина «белая ворона» — слишком слабо, слишком гнило-либерально. «Интриганка», «клеветница», «сплетница», «карьеристка» — вот далеко не самые ржавые гвозди из тех, которыми была распята репутация машинистки. Одна из участниц обсуждения сказала:

— Очень жаль, что у нее есть квартира. Мы бы, безусловно, вычеркнули ее из очереди!

Другая сказала:

Очень плохо, что она по графику уходит в отпуск в декабре. Если бы она уходила в августе, мы бы перенесли на декабрь.

А третий участник, которого недавно бросила жена, сказал:

— Вот от таких-то мужья и уходят!

И при этом все прекрасно сознавали, что машинистка бесспорно права, что весь отдел состоит из бездельников по той простой причине, что никому и ничему этот отдел не нужен. И, возможно, явись решение о его ликвидации откуда-то свыше, его признали бы верхом структурной мудрости и административной экономии. Но возмутительным и требующим неотвратимого наказания виделось всем покушение на безделье, произведенное с самого низа машинисткой, которой и завсектором, и замзав, и даже сам зав ясно сказали: сиди!

Насколько мне известно, ученые-орнитологи не вкладывают в понятие «белая ворона» никакого негативного содержания. Отрицательные оттенки привносим мы сами, мысленно прилагая к слову «коллектив» эпитет «сплоченный». Конечно, в большинстве случаев так оно и есть. И все же, рассматривая персональное дело «белой вороны», не грех полюбопытствовать, что именно сплачивает данную сумму лиц: дружная работа или дружное безделье. А то запросто вычеркнут из очереди, а не у всех ведь машинисток уже по отдельной квартире.

Ищи ветра

Удивительным воздействием на человеческие души обладает кино. Эйзенштейн, Раневская, Ильинский — имена-то какие! Или, например, «Белый Бим Черное ухо». Ну, собака, животное ведь, а как играет! Не хочешь, а плачешь…

Словом, кино есть кино, и не стоит удивляться тому всплеску страстей, который на исходе минувшего лета окатил один скромный населенный пункт в Целинном районе Ростовской области. Сюда, в глубинку, в село Новая Жизнь, прибыла шумная и экстравагантная бригада из Свердловска, с тамошней киностудии, чтобы снять фильм.

— Ничего удивительного! — со степенной сдержанностью, хотя и ликуя в душе, говорили старики. — Таких мест, как у нас, окромя нигде не сыскать.

— Этому факту следует придать разъяснительно-воспитательную нагрузку, — рассуждало среднее поколение. — А то отдельные представители молодежи все в город норовят, к кино, мол, поближе. А главное кино, выходит, здесь, где решается судьба урожая.

Но если отвлечься от второстепенного и взять распространенного в этой местности быка за рога, то можно сказать кратко: киношников здесь полюбили. Их полюбили сразу, в один миг, еще до личного знакомства, потому что они олицетворяли здесь великое искусство, от которого даже у пожилой телятницы порою по-девичьи кружится голова.

А когда руководители киногруппы объявили, что для съемок им очень нужны разные старинные вещи: лавки, комоды, сундуки, самовары, рушники, шины и прочее, то население откликнулось с искренним энтузиазмом. Сами понимаете, кому не лестно увидеть потом на экране крупным планом свой самовар. Или пригласить гостя посидеть на той самой лавке, на которой сиживал, ну, Штирлиц не Штирлиц, а тоже известная кинозвезда. К тому же человек искусства, который собирал по домам реквизит, был любезен, деловит, охотно выдавал расписки с обязательством своевременного возвращения и даже сулил какие-то деньги за пользование вещами.

— Уж какие там деньги! — отмахивались сельчане. — Сундук, он ведь от фотографирования не рассохнется… Может, молочком свеженьким не побрезгуете?

Молочком гость не брезговал, сундук аккуратно выносили, столь же аккуратно грузили в кузов машины и увозили. Что с ним происходило потом, владелец мог лишь догадываться, ибо дальше простиралась загадочная сфера искусства.

А спустя два месяца, в начале сентября, по селу смерчем распространился слух, которому не хотелось верить. Говорили люди, что киногруппа срочно снимается с места, упаковывает свое премудрое имущество и что завтра ни одного деятеля искусства в селе уже не будет. А как же вещи? А за вещами, мол, надо бежать, пока не поздно, потому что тот любезный молодой человек, который выдавал расписки, куда-то срочно откомандирован. Что же касается его преемника, то он ничего не знает, в вещах и расписках путается, весь реквизит свалил в общую кучу и вообще очень сердит.

Слух подтвердился. Вокруг кучи беспорядочно сваленного имущества толпились граждане, ошарашенные тем, сколь неожиданной стороной обернулось к нам любимое искусство. Тут же носился нервный визгливый мужчина, который кричал на собравшихся, как прима-режиссер на бестолковых статистов.