Андрей Ломачинский - Курьезы Военной Медицины И Экспертизы Страница 26

Пахомов кое-как слез со стола и держась за стенки и переборки пошел писать назначение операции самому себе. В хирургах он оставил себя, боцман с поваром пошли первым и вторым ассистентами. Операционной сестры не было, замполита приписали как «лицо, временно исполняющее санитарные обязанности». Описал он и про метод предполагаемой операции, и про зеркало, которое уже технари устанавливали в его малюсенькой операционной. К нему заглянул кок. «Сан Сергеич, хорошо, что заглянул. Найди мне чистую пол-литровую банку с крышкой — мы туда формалина нальем и отросток, как вещественное доказательство, положим». Будет сделано. Затем опять в операционную — там уже все моется, дезинфицируется. Зеркало на месте. Пахомов садится на стул и начинает давать указания — откуда что достать, где что открыть, куда что поставить. Наконец готово. Опять по стеночкам идет в каюту. Операционная бригада в сборе. Начинается нудный инструктаж, как вести себя стерильным, как руки мыть, что можно, что нельзя. Ну невозможно курс общей хирургии прочитать за час, да еще заочно. Понял доктор, что только зря время тратит. Там на месте разберемся — что скажу, то и делать будете. Снимай, ребята, робу, одевай нестерильные халаты, маски и фартуки. Давай теперь мне лобок, пузо и ноги от стопы до колена брить. И чтоб было чисто, как у баб-манекенщиц! А ноги зачем? Надо! Задумка одна есть. Обрили здесь же, в каюте.

Снова в операционной. Бактерицидную лампу выключили, чтоб не резала глаза своим сине-ултрафиолетовым светом. Доктор налил первомура из черной бутыли, развел и стал мыться. Один. Ассистенты смотрят. Затем Пахомов лезет в биксы, корцангом достает перчатки и стерильный халат, одевается. Затем накрывает столик с инструментами. Инструментов кладет больше, чем надо — с такой бригадой точно половина окажется на полу. Готово. Все покрывается стерильной простыней до поры, до времени. «Ну что, мужики, надо бы мне капельницу поставить, но не в руку — в ногу, для того и брил. Руки мне свободными нужны.» Пахомов бесцеремонно раздевается до гола. На нем остаются перчатки, маска и белый колпак. На ногу накладывается легкодавящий жгут. Вены выступили, как у рысака на ипподроме. Вот хорошая — на голени. Игла у внутривенной системы толстая, колоть такой самому себя ой как неприятно. Под кожей сразу надувается синяк — черт, с самого начала не все так гладко, как хотелось. Надо опять покопаться, поискать венку, поширять. Наконец из иглы выбивается бодрая струйка черной венозной крови. Подсоединяется капельница, ослабляется жгут. Теперь порядок. Физраствор пущен редкими каплями, пока сильнее и не надо. Пластырем фиксируется игла по ходу вены.

«Ой, бля! Одну вещь забыл. Товарищ капитан второго ранга — сходите ко мне в каюту, там в тумбочке пачка презервативов!»

Замполит удивленно смотрит на доктора: «Гандоны? На подводной лодке? Мы же в порты не заходим! Или Вы что тут в тихую…»

«Да несите их сюда, сейчас увидите, что к чему!»

Возвращается замполит с пачкой презервативов. Пахомов уже не стерильный, хоть все еще в перчатках — после «сервировки» он уже хватался за что попало. Он стягивает перчатки и достает два презерватива. Разворачивает и вкладывает один в один. Потом срезает «носик» — спермоприемник. Достает резиновый катетер и капельницу. Соединяет их в одну длинную трубку и опускает ее в градуированную банку под столом. Катетер продевает через презервативы и засовывает себе в член, по трубке начинает бежать моча. «Так, эту золотую жидкость мы мерить будем, сколько когда натекло. Без катетера, боюсь, что мне будет не проссаться после операции. Вообще-то его туда стерильным надо пихать, ну да ладно — уретрит не самое худшее в нашем деле. Пойдет и так». Презервативы плотно одеваются на член и фиксирутся пластырем к коже и катетеру. Получается герметичная манжета — о катетере можно забыть на время операции. Опорожненный мочевой пузырь сжавшись что-то сдвинул в брюхе — боль резко усилилась. Черт, с трубкой в мочевике, с капельницей в ноге и сильными болями в животе уже совсем не побегаешь. А-ля хирург-паралитик.

Дальше велит поднести ему банку от капельницы. Заранее заготовлен шприц с лошадиной дозой мощного антибиотика широкого спектра действия. Такое при нормальной операции не надо. Это так — подстраховка на всякий случай, операция то совсем ненормальная. Харакири, а не операция. Кто за что тут поручиться может. Поэтому пойдет антибиотик внутривенно-капельно — береженного Бог бережет.

Ну все, ребята, идите ручки щеткой под краном помойте. Пять минут на ручку. Хватило бы и двух, но опять же , подстрахуемся. Помылись — теперь руки в таз с первомуром, держим секунд тридцать и начинаем поливать раствором руку от самого локтевого сгиба. Отлично! Мокрые руки держать вверх. Да не так, твою мать. Чо ты их держишь, как немец под Сталинградом? Вверх, но перед собой. Ничего не касаясь, ко мне! Пахомов корцангом выдает стерильные полотенца, что заблаговременно положил на столик с хирургическим инструментом. Хоть и наставлял, что надо начинать сушить с пальцев, а уж потом все остальное и на кисть больше не возвращаться, не получается у них. Вытирают, как тряпкой солидол после работы. В любой хирургии заставили бы перемываться. Но нам пойдет, лучшего от такой «профессуры» не дождешься. Теперь халаты. Пахомов берет себе на руку шарик со спиртом — намоченный марлевый комочек. Вроде тоже общие правила нарушает. Разворачивает халат лицом к себе, просит механика просунуть туда руки. Руки просовываются и тыкаются в нестерильное тело голого Пахомова. «Так, ты расстерилизовался. На тебе шарик со спиртом — тщательно три руки и держи их перед собой». Опять же по нормальному и руки перемыть надо, и халат сменить. Да ну его — болит сильно. Побыстрей бы уже. Повар точь в точь повторяет ошибку боцмана. Ну и тебе спирт на руки. Готово.

Так, дай мне вон тот разрезанный целлофановый кулек. Я его себе на грудь до шеи пластырем налеплю вместо фартука. Теперь меня повторно моем — замполит, неси тазик! Полулежа Пахомов отмыл руки, без всяких церемоний схватил стерильное полотенце, высушил первомур. Взял халат со столика, просунул руки — замполит завязывай тесемки сзади. Халат подогнут до солнечного сплетения. Дальше халат не нужен — на половине тела доктор кончается и начинается больной.

Опять спирт на руки, одеваем перчатки. Вначале доктор натянул свои, затем помог ассистентам. Ну и снова спирт. Спирт — наше спасение, даже если и не во внутрь. Вроде бы есть возражения? Во внутрь будет после снятия швов, замполит поддерживаете? Ну если даже замполит поддерживает — тогда точно будет. И снятие швов, и спирт. Красимся! Пахомов начинает густо мазать свой живот йодом. Так, чуть подсохло — давай простыню, будем операционное поле накрывать. Ты что, дурак, делаешь?! Зачем ты это говно с пола поднял?! Не эту простыню надо. Ну ка возьми спирт на руки два раза, а нагибаться в операционной имеет право один замполит. Всем стоять, как будто ломов наглотались! Руки до яиц не опускать!

Правильно — вот эту стерильную простынку. Теперь цапки давай. Каких таких тяпок не видишь? Я сказал — цапки! А-аа, так это у вас на Украине так тяпки называются. Я и не знал. Давай вон те зажимчики-кривули, это и есть цапки. Черт, ими через простынь за тело хватать надо. Ооой! Ааай! Ыыых! Блядь! Фух, ну вот и все. Да нет, не все — обрадовался. Все — в смысле все готово начинать операцию. Всем спирт на руки! Руки дружно полезли в банку с шариками, как дети за конфетами. Любая операционная сестра лопнула бы от смеха.

Замполит, вон ту банку давай. Нет не наркоз. Если Вы возьметесь провести операцию — то с удовольствием сам себе наркоз дам. Новокаин это — местная анестезия будет. Да-да вот именно, чтоб «заморозить». Пахомов набирает здоровый шприц новокаина. Начинает себя потихоньку колоть по месту предполагаемого разреза. Кожа взбухла лимонной корочкой. Перед продвижением иглы предпосылает новокаин. Вроде не очень больно, но страдание на лице видно. Один шприц, другой, третий. Вот и подкожка набухла. Только руки уже дрожат. Черт подери, что за дела, ведь считай , что еще и не начал. «Сан Сергеич! Вы буженину делали? А ее маринадом напитывали? Да Вы что — пользовались для этого обычным шприцем? Это очень хорошо! Тогда возьмите у меня шприц и напитайте стенку моего брюха новокаиновым маринадом из этой банки. Не бойтесь — получится. Я пока чуть отдохну — расслаблюсь. Только стенку насквозь не проткни. Да не бойся — вгони шприца по три-четыре в обе стороны.» Кок начал старательно ширять новокаин в ткани. Ни о какой анатомии он не думал и перед уколом лекарство не предпосылал. Получалось очень больно — точно как в гуся или свинину. Однако уже через десять минут боль стала тупеть и гаснуть. Количество бестолково вколотого лекарства переходило в качество обезболивания. Пора за нож!

Пахомов опять скомандовал лозунг дня — спирт на руки. За дверями операционной явно стоял народ — командир корабля приказал подежурить на подхвате — вдруг ИМ чего понадобиться. Раздались смешки — во дают, их медициной уже по всей лодке несет. Видимо вентиляционная система быстро разносила хлорно-бензиново-эфирно-спиртовой букет хирургических запахов. Пахомов с опаской взял в еще мокрую от спирта перчатку брюшистый скальпель. По спине побежали мурашки, ноги похолодели, а в руках снова появилась дрожь. Черт, только сейчас он ощутил, как страшно резать себя. Сразу пожалел, что не выпил сто грамм спирта перед операцией — ни замполит, ни особист, ни кэп не сказали бы ни слова. Сам решил, что оперировать «под газом» не в его интересах. Тогда терпи. Доктор закрыл глаза и решил испытать — будет больно или нет. Он без всякого прицеливания нажал острием скальпеля на кожу. Ощущалось слабое тупое давление. Когда он открыл глаза, то с удивлением обнаружил полупогруженный скальпель в лужице крови. Боли не было. Проба пера очень обнадежила Пахомова, он осушил ранку и решил, что дальнейший разрез проведет от нее — просто расширится в обе стороны. Вроде и так на месте. Разрез надо сделать большой — от моих слесарей-поваров с маленьким разрезом помощи не будет.