Максим Малявин - Записки психиатра (сборник) Страница 28

Диета по-нашему

Как заявил Метатрон в любимом мною фильме «Догма»: «Всякий, кто утверждает, что слышал Бога, на самом деле слышал меня или свое воображение». История общения человека и сверхъестественных сущностей очень обширна и уходит корнями в столь давние времена, что было бы непростительной смелостью пытаться ее проследить. По долгу службы нам чаще приходится работать именно с теми, кто вместо голоса Бога слышит свое воображение.

Как-то пришла ко мне на прием пациентка, которая наблюдается в диспансере много лет. Обычно ее визит проходит по стандартному сценарию: приехала, доложилась о состоянии, пожаловалась на жизнь, получила лекарства, уехала. Но тут сразу возникло ощущение, будто что-то не так. Это ощущение трудно объяснить словами, оно вырабатывается с опытом, в процессе наблюдения за пациентом. Ты видишь походку, мимику, выражение глаз – и мозаика складывается.

– Что с тобой случилось?

– Я за две недели похудела на семь килограммов.

– Ничего себе диета!

– Это не диета, это Бог.

– В смысле? Сделал липосакцию? Поставил целебную клизму?

– Нет. Он запрещает мне есть.

– Опаньки… То есть так и говорит – мол, не ешь еды, Гертруда?

– Не-е, он не говорит, он дает понять, что он так хочет.

– А ты не пробовала его не слушаться?

На меня посмотрели, как на вандала, устроившего в местном соборе конкурс гангста-рэперов.

– Если я его не послушаю, он порвет мой мир.

– Это как это?

– Он уже делал мне ощущение, что мир мой разрывается на части, и от этого мне помогал только галоперидол.

– Ну, галоперидол вообще страшно крут и радикален, просто чудо-оружие в руках воинствующего атеиста. А ты уверена, что это Бог? Таких поступков как-то больше ждешь от Лукавого, право слово.

– Он дает понять, что он Бог.

– Ну да ладно. Не буду тебе подсказывать радикальный мусульманский метод дифференциальной диагностики Бога и шайтана. Мы пойдем другим путем. В отделение.

– Ой, спасибо, доктор! А то кушать очень хочется…

Фулюганка

Среди расхожих мифов, что так заботливо муссируются в народе и придают психиатрии в глазах непосвященного гражданина облик того самого чудища, что обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй, есть один касающийся недееспособности и опеки. Это целая глава в толстенном обвинительном гримуаре «карательная психиатрия». Дескать, недееспособными признают гениев, либо политически неугодных товарищей, либо надоевших стариков, которых несознательные дети мечтают лишить всего. Гениев и пламенных борцов за лучшее будущее Родины не видел, а со стариками пообщался достаточно, чтобы иметь свое твердое мнение: просто так дееспособности не лишают. И если будущее пожилых людей в руках и на совести их опекунов, то за экспертный вопрос я спокоен.

…Эта старушка-одуванчик была приведена под белы рученьки заплаканным сыном. Бабульке уже было лет восемьдесят с лишним, сыну – порядка шестидесяти. Было видно, как ему не хочется показывать ее психиатру, как он над ней трясется, буквально сдувая пылинки. С порога сын твердо заявил, что ни в больницу, ни тем более в интернат он мать не отдаст, но ему бы от нас хоть какой-нибудь документ, что не всем ее словам можно верить. В ходе беседы выяснилось, что бабушка уже в течение нескольких лет не узнает родных, не ориентируется не то что в дате-месяце-годе, а даже толком не знает, зима сейчас или лето. Насчет домашних дел можно сказать только одно: хорошо, когда она их не делает. Нескольких пожаров и потопов хватило с лихвой, но ежели бабушка надумала чего сделать: задать скотине корма, дрова порубить или печку истопить – будьте уверены, она это сделает, как бы за ней ни следили. Плевать, что скотина черт-те сколько лет назад осталась в деревне, живут они на шестом или седьмом этаже, плита электрическая, и на дрова годится разве что мебель. Если бы жажду деятельности можно было измерять, эта бабулька стала бы эталоном. Этаким иридиево-платиновым.

Ходить с ней получать пенсию в Сбербанке – то еще развлечение. Недавно посреди зала она снова забыла, что перед ней родной сын, выхватила у него из рук деньги, которые только что ему отдала, да как заверещит на весь зал! И ладно бы что-нибудь нейтральное, семейно-бытовое или, на худой конец, матерно-частушечное – так ведь нет, дернула нелегкая квалифицировать действия сына именно так: «Это ограбление!» Неудивительно, что все клиенты Сбербанка попадали на пол – люди грамотные, боевики смотрели. Хорошо, работники оказались на высоте, разобрались, что к чему, и не стали вызывать опергруппу. Мужику, правда, хватило напутствий от благодарно-облегченных клиентов.

Много проблем и от общения старушки с соседками. Она выходит во двор и начинает стращать местных бабушек леденящими кровь историями, как неблагодарные дети все ее деньги воруют и тайком пропивают, все фамильные драгоценности в ломбард снесли, а ее кормят супчиком из любимой кошки Мурки и котлетами из не менее любимого пса Шарика, кулинары-экстремалы разэтакие! Вот и ходят к ним на квартиру делегация за делегацией – от мэрии до домового комитета. Скоро дойдет до пикетов общества любителей домашних животных. А последний месяц этот божий одуванчик и вовсе повадился тусоваться около местного торгового центра, просить милостыню и горько жаловаться на детей, которые выгнали ее из дома. Сын, чуть не плача, рассказывал, какой это стыд – каждый раз ее разыскивать и уговаривать поехать домой. Особенно когда она его не узнает.

Бабулька внимательно слушала нашу беседу, кивала, а под конец повернулась ко мне и доверительно так затараторила:

– Вот и я говорю, сынок, фулюганы одни кругом! Аферисты одни, прости господи! И как жить? Они, тунеядцы, деньги у меня воруют, меня объедают – чай, не на хлебе с водичкой ряху такую отъел! Ну никакого спокоя, ни днем, ни ночью. Так что ты, сынок, давай, оформляй вот энтого да кралю егойную в пансионат, а то ведь никакой личной жизни, даже мужичонку завалящего в дом не привести!

Лицо психдиспансера

Есть у косметических компаний и глянцевых журналов такой ход – выбирать известную модель или актрису в качестве «лица». Ярко, запоминается и создает нужные ассоциации. Если нашему психдиспансеру позарез понадобится кандидат на подобную роль, то есть мнение, и не только мое: это Саша.

Саша – давний и всеми любимый больной. Органика со слабоумием, эпизодические эпиприступы[35]. При этом – безобиднейший человек, который почти все свободное время проводит на территории дурдома, причем по доброй воле: тусуется похлеще Тимати, общается с другими больными, стреляет деньги у пришедших на водительскую комиссию, чтобы купить в буфете сигарет или чайку. Впрочем, зная Сашу как родного, чай ему наливают и так, Христа ради. Внешне – классический юродивый с паперти, вплоть до косоглазия и неполного набора зубов, а также жутко невнятной дикции, почти без согласных. Мы даже интересовались, не калымит ли он около какой-нибудь церкви, на что Санек разразился длинным плаксивым монологом из гласных букв, с явным преобладанием нецензурных их сочетаний, из коего следовало, что на любой паперти существует жесткая конкуренция, царит голимый протекционизм, да еще и крыше надо отстегивать. Кому конкретно отстегивать, мы так и не поняли и долгое время перебирали варианты, но Саня никого не сдал.

Одевается Саша соответственно ситуации и поставленной цели. Если пришел тусоваться – одет неброско и относительно аккуратно. Если пришел проситься в отделение – почти наверняка наденет телогрейку с надписью хлоркой на спине «шуба лисья», драный малахай и трофейные валенки времен бегства Наполеона из России. А один раз он сразил нас на месте. Уже подходя к крылечку родного дурдома, мы обнаружили Саню вальяжно восседающим на лавочке в ослепительно белой рубашке, черных брюках с отутюженными стрелочками – муха, пролетая, крылышки порежет – и в черных солнцезащитных очках а-ля «Men in black», хотя куда им! Наш Саша такой охотник за глюками и бредовыми фабулами на тропе войны с атомным мегатомагавком, что Уилл Смит роняет скупую мужскую слезу и лезет в карман за антидепрессантом! Слегка обалдев, мы приблизились и спросили суперагента, чего это он сегодня такой красивый.

– Кто куда, а я по бабам, – гордо заявил тот.

– Везет некоторым… А мы вот на работу, – вздохнули мы с женой, поднимаясь на крыльцо.

Как-то раз мы с Сашей разыгрывали психотерапевтический спектакль. Пришел ко мне несознательный гражданин, который был пролечен от алкоголизма и клялся-божился, что уж теперь-то точно в течение года – ни грамму. Опять же, и срок блокады был годичный. Так нет же, через восемь месяцев выпил и приехал с претензией: а почему это Высоцкий выпил и умер, а мне всего лишь нездоровится? Срочно требовались реабилитационно-воспитательные мероприятия с элементами показательной порки. На счастье, Саша тусовался в диспансере. Снабдив его запасом сигарет и сладостей, я объяснил ему, что надо делать. Через пять минут моей беседы с несознательным товарищем дверь в кабинет приоткрылась, и в прогале нарисовалась жалобная физиономия.