Валерий Смирнов - Как на Дерибасовской угол Ришельевской Страница 28

После этого Фаткудинов понял — с такими ребятами вполне можно даже строить коммунизм и стал объяснять: в их годы воровать все, что плохо лежит, не годится. Потому, что хорошо лежит — так этого вообще у нас не существует, если не считать Мавзолей. И предложил уже компаньонам не просто красть товар, но улучшить благосостояние советского народа. А Молодцов с Гарием как раз об этом со школы только и мечтают. Так что они ударными темпами в честь юбилея морского флота набивают грузовик ситцем, со скоростью трудового рекорда в честь обороны Одессы гонят по Измаильской дороге до села Великая Долина у переводе с немецкого, а потом по-быстрому, как на празднике труда, посвященном 60-летию СССР, лепят на грузовик транспарант. На том транспаранте не привычно написано что-то вроде «Верной дорогой идете, товарищи», а совсем «Автолавка». Фаткудинов ко всем своим достоинствам был психологом. Он понимал, если скидывать товар дешевле, все поймут, что он ворованный. А если скидывать товар дороже госцены? Тогда натуральная советская торговля и никто ни о чем стучать не будет. Докеры по-быстрому загоняют ситец обалдевшим от дефицита селянам по спекулятивной цене и гонят поближе к родному складу. А там какие-то гады нагло воруют их любимый товар, как будто ситец имеет манеру сам себе размножаться в закрытом складском пространстве. И три ударника коммунистического труда вступили у самый настоящий бой с этими ворюгами, чтоб они не покушались на достояние всего советского рабочего народа и его трудовой, и никак иначе, интеллигенции. Конкуренты убежали со склада красть у другое место, радуясь, если не новым синякам, так тому, что в порту куда ни плюнь — всего не своруешь.

А потом менты из линейного отдела стали интересоваться: что это за болезнь поселилась на десятом складе, где половинятся не то что хрупкие ткани, но даже стальные лезвия «Нева»? И Фаткудинову со своим шоблом пришлось сделать вид, что этот склад им так же остро необходим, как Украинскому театру постановка «Малой земли» исключительно для кассового успеха. Потому что кроме складов с вагонами у порту еще ошиваются и суда. Вот по этому поводу Фаткудинов и решил зайти к генералу в отставке Канону.

Докер сделал Капону предложение, от которого он чуть не проглотил свою вставную челюсть. Фаткудинов с утра пораньше без вредных мыслей о плановом задании порта по переработке зерновых грузов, сбежал с этого важного для наших колхозов мероприятия и гордым бакланом носился по причалам, выясняя, на какое масло они сегодня богаты. И тут ему подвернулся не какой-то там затрушенный «Вишва Уманг» с соком манго, а знаменитый красавец «Друг» с белыми парусами. «Друг» притянул до себя Фаткудинова еще сильнее, чем Молодцов за барки во время ситцевой дележки. Фаткудинов видел столько фильмов с этим парусником под разными названиями, что попер на него рогом, хотя понимал: на такой посудине можно с лихвой разжиться разве что мачтами. В общем любознательный докер швендяет по судну, восхищаясь его леерным ограждением, а потом начинает сам себя уговаривать: любое время должно перековываться в наличный расчет. И если он уже до рези в зрачках насмотрелся на эту красоту, так, что, на память о ей здесь и украсть нечего? И с удовольствием вспомнил, как его вместе с другими советскими туристами один-единственный раз пустили на флагман пассажирского флота «Максим Горький». Может, западным немцам, которые годами торчали на этом судне, воровать и нечего, а наши люди за два дня так расстарались, что капитан заявил: в следующий раз соотечественники-туристы смогут подняться на борт только после того, как его повесят на локаторе. Потому что многим повезло куда больше Фаткудинова, так и не успевшего из-за поломки инструмента отвинтить хоть один из судовых унитазов.

И тут, как на радость, мимо сходу сделавшего рабочий вид Фаткудинова прошли две совершенно незапоминающиеся личности. На руке одной из них был браслет, до которого металлической цепочкой привязали «дипломат». Хотя Фаткудинов в свое время и закончил вечерний институт, он прекрасно понимал, откуда могут явиться такие очень незаметные личности, истекающие потом в строгих костюмах. И если чемодан куется до руки, так понятно — в нем несут что-то ценнее тех носков, что протер Молодцов, улепетывая с «Ленинского пионера».

Сперва Фаткудинов решил: это самые обыкновенные шпионы, которыми его начали пугать с детства и продолжают до сих пор. Всю свою сознательную жизнь Фаткудинов мечтал, чтоб какая-то падла завербовала его продавать всякие тайны хоть за сто рублей в месяц, но, как назло, с деловыми предложениями до докера никто не обращался. Видимо шпионы, которых империалисты ежедневно засылали к нам пачками, кишели в каком ты хочешь месте, но только не там, где ошивался Фаткудинов. Поэтому докер подумал: может быть, если это не их шпионы, так наши разведчики? А потом понял, что разведчики и шпионы — не главное событие на «Друге». Основное — чемодан, который отрывается только вместе с рукой. А что в таком чемодане может лежать, кроме больших денег? Правильно, только секретные документы, которые тоже стоят пару копеек. И если они попадут в умелые руки, так невидимые шпионы, как и показано в наших фильмах, сползутся на их запах со всех сторон.

Самому выяснять, куда потащили этот интересный чемодан, Фаткудинову хотелось не больше, чем работать. Поэтому он слетел с «Друга» и побежал за своими компаньонами. Молодцова и Гария Фаткудинов нашел у вагона с сахаром. Молодцов протыкал полный мешок металлической трубкой со срезанным под острющим углом концом, а Гарий подставлял пустое ведро под тупой конец той же трубки. Как и положено их руководителю, Фаткудинов шепотом наорал на ударников труда, чтоб пошли заниматься более серьезным делом, потому что для их сахара в городе уже не хватает самогонных аппаратов.

Ближе к вечеру к нервно перегружающему сверхплановые тонны зерна Фаткудинову подгребли Молодцов в ботинках и Гарий с радостью на лице. Перебивая друг друга в рассказе за незначительные мелочи, они еле-еле добрались до главного: интересующий Фаткудинова чемодан во всю бегает по каюте, прикованный до руки помполита. А послезавтра «Друг» вместе с этой неразлучной без ключа парой отчалит в рейс прямо из пропитавшегося трудовыми свершениями порта на запах загнивающего капитализма. Фаткудинов понимал, что его команде не по зубам захват «Товарища» до того, как он выпрется на рейд. А вот помощь корешка Капона, у которого судимостей в три раза больше, чем у ударника Фаткудинова, была бы в самую жилу. Поэтому Фаткудинов поперся к Капону и у того от изумления вставная челюсть заскакала между небом и глоткой. Наглый Фаткудинов забивал пари с самим Спорщиком, что на «Друге» есть интересный чемодан, внутренности которого легко превратить в чистое золото.

Так Капон сам привык спорить за такие вещи. А тут ему открытым текстом предлагают не оставаться в тени, а возглавить экспроприацию чемодана с рукой помполита. В другой раз Капон категорически отказался бы, но после службы в армии он стал таким военным, что решил: чемодан как раз то, чего ему не хватает до генеральской пенсии. Тем более, что спорщик с ходу догнал: один такой чемодан может оказаться тяжелее всех вместе взятых, что вытаскали из Белого дома. Пообещав Фаткудинову его честную пятую долю, Капон окончательно решился тряхнуть этого «Друга» и своей стариной.

Спорщик прекрасно понимал, что для успешной операции ему нужны не столько ребята, умеющие уговаривать чемоданы не привязываться до одного места, как ее хорошая организация. Потому что всего за сутки подготовить сюрприз на «Друге» безо всяких партсобраний по этому поводу, так это не достать фунт изюма. Но и без помощи стоящих людей вряд ли Капону удастся заспорить помполита отдать ему цепку вместе с «дипломатом», даже если снова напялить генеральский мундир и кусать своей вставной челюстью его настоящий глаз.

Когда Спорщик заявился у Моргунова, Славка лежал на диване в позе римского императора, по ошибке нажравшегося яду. Только вместо цикуты у моргуновской руке дрожал бокал с кубиками льда в огуречном рассоле.

Два раза приглашать в долю Моргунова не пришлось. Славка еще лучше старика Капона понимал, что деньги не бывают резиновые, особенно в его руках. А в последнее время Моргунов так интенсивно отдыхал от тягот своей военной жизни, что свято уверовал — сто рублей тоже деньги. Так Спорщик же прямым текстом намекает ему: за сто рублей не может быть и речи. Славка доглотал свой живительный напиток, выплюнул мимо Капона чесночную дольку и всем своим видом стал показывать, что для него оторвать какую-то руку с чемоданом — только вопрос времени.

А времени остается все меньше и меньше. И если помполиту таки-да оторвать руку, как он сможет вести в рейсе разъяснительную работу среди мориманов? Это же выйдет не напет, а идеологическая диверсия — оставить парусник без помполита. Разве такое судно сможет правильно бегать по морю, когда на нем даже нечем будет объяснить экипажу, как надо вытирать зад в свете последних постановлений партии и правительства? Совсем другое дело, если в операции примет участие хороший кукольник. Тогда помполит сможет агитировать и пропагандировать двумя руками, несмотря на то, что к одной из них привязан портфель, набитый разными газетами с одинаковыми партийными постановлениями, чтоб бойцу идеологического фронта стало особенно приятно, когда он рискнет отковаться от этого счастья.