Валерий Смирнов - Крошка Цахес Бабель Страница 28

Или Бабель знал крылатую фразу «Поц аид хуже фашиста», а также «Поц, мама дома?», которыми по праву можно охарактеризовать как голубого гоныфа Аерова, так и редколлегию «Мигдаля»? Но что прикажете делать, если у каждого Додика своя методика, а у каждого Абрама своя программа и каждый Иван имеет свой план? Совершенно разные люди, находящиеся друг от друга за тысячи километров, пишут, как под одну копирку.

Это «Но послушайте Бабеля, который для одесского…как Пушкин для русского…Беня говорил смачно…от двух до пяти…» растащено по всей планете добровольными гробокопателями одесского языка, дружно исполняющими плач Израиля. В том числе, из общества русской культуры «Дозор». Дальше всех пошел журнал «Флорида»: «…читайте нашего великого земляка Исаака Бабеля, который для одесского языка является тем же, как стал для русского Александр Пушкин». Опять Беня говорил мало, но смачно, и снова «от двух до пяти». Но здесь после «от двух до пяти» идет продолжение: «Я же просто приведу несколько примеров нашего все еще живого языка: «Кручок универсальный, на любую рыбу. Попробуйте, зацепистость прямо, как у хуны с-под «Лондонской». Рыба ищет, где глубже, а человек — ше плохо лежит. У нас, между прочим, есть министерство культуры, но от этого еще никто не умер».

Прямо-таки обидно делается. Хоть бы нашелся среди шмаровозов, распространяющих за меня неправильные сплетни, очередной поцык, который бы написал, что моя настоящая фамилия Бабель. И в качестве доказательства привел процитированные выше строки. А то, понимаете, один импортный деятель аж два года назад выдал крамолу: «…бродить по Одессе, читая Смирнова, это реальный кайф», а я за это по сию пору отчего-то не получил по голове.

В прошлом году некий российский музыкант после визита в Город на фестиваль типа «Бабель-швабель клизмер-шмизмер номер раз» написал мемуары с фразами: «подвалили к нам три мента, стали крутить мне мудебейцалы на тему ходьбы по газонам», «пошла драка на сраку», «дать пачек и уставить шнифт на тухес», «сделал беременную голову», «как Гитлеру война», «чтоб они заработали лимон и отнесли его врачам». Не иначе Бабеля перечитался, ибо одесский язык заимел вид кадухиса на живот почти сто лет назад. Предвидя грядущие обвинения за словосочетание «Бабель-швабель», переадресовываю их бывшему директору Одесского литературного музея Виктору Кострову, именовавшего во всеуслышание Бабеля только так и не иначе. И вы думаете, что кто-то из великих бабелелюбов после этого сказал Кострову ну хотя бы: «Бенц, замолчи свой рот!»? Держите карман на всю ширину собственной наивности: это же вам не слагать легенды за гибель одесского языка и Крошку Цахеса Бабеля, это же таки могло вылезти даже не боком, а раком.

Как бы то ни было вчера, сегодня протухшая кость аеровского мамонта явно пришлась по вкусу очередному вольтерчику: «Погубителем же «живого одесского языка» стал возросший уровень образованности. Люди стали говорить правильнее, а «одесский язык» к такому повороту никак не был готов, ибо его существенную часть составляли как раз неграмотные с точки зрения классического русского языка выражения». Ну как тут не вспомнить негодование редактора В. Хаита и российского ученого-лингвиста В. Долопчева, который сто с гаком лет назад возмущался: неграмотные одесситы говорят и пишут «негритенок», хотя нормой русского языка является «негренок»?

Выражаясь «классически одесским» и «классически бабелевским» «я имею вам сказать»… Эти строки «человека, думавшего на идиш и говорившего по-русски» я выудил, в частности, из статьи «Я имею вам сказать», опубликованной журналом «Мигдаль». Имею представить, как святитель Феофан Затворник, созидая до рождения Бабеля трактат «Три слова о несении креста», думал исключительно на своем родимом идише, а потому и писал: «Больше не имею вам сказать ничего о сем».

Из-за регулярных хлопаний в ладоши всяких-разных убоищ не только местечкового пошиба, пишущих на уровне «мы, евреи, молодцы, у нас обрезаны концы», российские национал-идиоты именуют в своих пидорасивных статейках мой родной язык «жидо-одесским жаргоном» и «лагерным ивритом». Тем более что один конченый привел в качестве примера типично еврейской фразы: «Ой, это таки да что-то особенного», являющейся смесью, где использованы нормы украинского, польского и русского языков.

На самом деле, среди множества слов одесского языка, выражения, созданные на основе идиш занимают вовсе не главенствующее место. Их не более сотни. Просто все эти тухесы-нахесы не слишком привычны для уха иногородних, в отличие от «прута» в его отнюдь не болгарско-одесском значении или «бакалеи» (турецким словом «бакал» в Одессе издавна именовали торговца съестным). К тому же к словам идишистского происхождения нередко причисляются выражения, образованные в Городе на основе других языков. Еврейское «халяв» и украинская «холява» имеют совершенно разный смысл, а словом «халястра» изначально пользовались исключительно поляки одесского происхождения. Что тогда говорить о множестве слов, родившихся непосредственно в Одессе, вроде «шарпальщика»: мародер; квартирьер или давно попавшего в русский язык «пижона» далеко не в его франкоязычном значении. А ведь не в последнюю очередь из-за «пижона» было образовано одесское слово «пицуня», то есть «голубь».

Так может уже достаточно этого набрыдшего «думал на идиш», ибо после очередного прочтения «от двух до пяти» так и тянет на классику: «Абрам, одно из пяти: или закрой рот, или четыре раза получишь по морде».

Как только речь заходит о ныне активно продолжающем развиваться одесском языке, тут же, словно из засаленных рукавов многократно битого подсвечником шулера, появляется крохотный фельетон Дорошевича «Лекция за одесский язык», написанный в девятнадцатом веке и затертый до дыр от частого употребления тонюсенький сборничек «Одесских рассказов» Бабеля почти столетней давности. За какой одесский язык вообще может идти речь, если в Городе перевелись люди, думавшие на идиш, но говорившие по-русски? Хоть бы кто хоть раз пролил крокодилову слезу по поводу отсутствия людей, думавших на греческом, французском, немецком, английском языках, и чей вклад в становление и развитие одесского языка был никак не меньше еврейского. Глупо было бы не отдать приоритет одесситам еврейского происхождения, если бы речь шла о литературе и музыке, но язык? Кстати, первым языком межнационального общения в Одессе был итальянский, первая газета в Городе издавалась на французском языке, а украинскому языку одесский язык обязан куда больше, чем идишу.

Прожив всю жизнь в Одессе, мне так и не посчастливилось увидеть хоть одного индивидуума, думавшего на идиш и говорившего по-русски. Единственный человек, которого можно заподозрить в том, что он думает на идиш, а говорит на русском, это явно всем известный Виктор Черномырдин, регулярно выдающий фразы типа «Лучше водки хуже нет».

Я вырос в типичном одесском дворе, с его многочисленными Хаймовичами и Рабиновичами, но самый пожилой из них на идиш явно не думал. Потому что все они были коренными одесситами, кровью и плотью Города. Характерные для нашего случая фразы: «видела тебе идти» или «била вчера на толчок», я слышал только от мадам Бирюк. Но она не еврейка, а болгарка. И знаменитый одесский акцент, это не только акцент с которым говорил солнечный пацан Моня Шварцман, но и другой мой сосед Саня Шевченко, а также мой кореш Жорик Думченко, уходивший своими корнями в Запорожскую Сечь. И когда президент Ющенко, который только и может разводить пчел на мед, выдал рекламу: «Думай по-украински!», Жорик сказал с чисто одесским акцентом: «Как раз тот случай, пасэчник. Не бери меня на свой хап-геволт». Прошу заметить, что Жорик не именовал презика «пчеловодом», и даже не выдал крылатую фразу якобы давно погибшего одесского языка «Погнал пчел на Одессу».

Или вам интересно, отчего у нарисованного в моем воображении халамидника, прижавшегося тухесом к стене перелицованной в областной архив синагоги, имеется свинорез и шпаер? Да потому что малограмотные кликуши с учеными степенями неоднократно ставили знак равенства между одесским языком и блатным жаргоном. Абсурдность их измышлений наглядно доказывают мои книжечки «Одесский язык» и «Одесса таки ботает». Потому приведу всего пару примеров, которые не вошли в них.

В свое время мне, малограмотному, давали сильного джосу интеллигентные дамочки-редактрисы за пропаганду блатного жаргона и чудовищно-неправильное использование русскоязычных выражений. Типа «…позырим Черного моря, это что-то особенного». Я даже не пытался оправдываться, ибо подлинно одесскому языку в те времена еще не было доступа не то, что на книжные страницы, а на газетные полосы. А неправильному употреблению столь любимого одесситами родительного падежа и блатному слову «позырим» меня обучил один по сию пору скрывающий свое настоящее имя явно отпетый уголовник, писавший не только «…да позърим синяго Дону», но и «Поостри сердца своего мужеством» в «Слове о полку Игореве».