Александр Крыласов - Закодированная Россия Страница 3

– А у тебя?

– А у меня все возможности телевидения и компьютерных систем задействованы. Я вне конкуренции. А с вашими технологическими возможностями я такую суггестию (гипнабельность, она же внушаемость) обеспечу, что на год люди про спиртное и не вспомнят. Включая и тебя, братишка.

– Меня ничем не проймёшь, я заговорённый. Ну, а Россию мы этой индукцией укантрапупим, гадом буду. Прикольно получится. Мы с тобой ещё в историю рекламы войдём, такого точно ещё никто не делал.

– Телевидение вкупе с наркологией это ящик Пандоры. Всё нужно делать под контролем дипломированных наркологов. Нельзя легкомысленно кодировать всю страну. Ты понимаешь, фуфел, что все действительно бросят бухать. Слушай, Виталик, а с подножки никак не спрыгнуть? Не нравится мне всё это. Интуиция подсказывает, что добром вся эта байда не кончится. А интуиция – это способность головы чувствовать жопой.

– Клёво, надо запомнить. А насчёт спрыгнуть с подножки, забудь. Теперь тебя никто не отпустит. Расслабься и получай неземное удовольствие. Не, ну, это нереально как мы приколемся.

Съёмки проходили в большом павильоне, где всё напоминало последствия ядерной войны. Горы поломанной мебели: столы, стулья, парты, скамейки, толстенный слой пыли. И только в самом углу – маленькая опушка чистоты. Белый экран, олицетворяющий чистоту помыслов как фон, и доктор Крылов как носитель абсолютного добра. На съёмочной площадке царила непринуждённая атмосфера. Телевизионщики время от времени разминались виски, а бедному доктору не давали даже воды, «чтобы вид был брутальнее» – объясняли они под дружный пьяный хохот. Особенно их веселило, что Сева действительно дипломированный врач: «Ну, прямо первый раз на нашей практике». Сначала снимали женщину, якобы жену алкоголика, которая благодарит доктора и весь его род до седьмого колена. После каждого дубля, парень, отвечающий за звук, подходил к этой роскошной блондинке и запускал руку ей под блузку, проверяя микрофон. Сева загадал, сколько раз он подойдёт к нему. Чувачок ни подошел, ни разу. Да, с ориентацией у него было всё в порядке. Опять снимали блондинку, опять маньячок спешил проверить микрофон и всё, что его окружает. Эта братва явно тащилась от происходящего. Им нравилось всё: и предстоящая всеобщая трезвость, и раздолбанная студия, и, особенно, блондинка. Спиртное, ударившее им в голову, делало жизнь простой и лёгкой. Сева опять попытался воззвать к их голосу рассудка.

– Послушайте, крендели. Человек, завязавший с алкоголем, меняется кардинально. Я видел, перевидел весёлых пьяниц – раздолбаев, которые, перестав пить, превращались в человеконенавистников. Я знавал щедрых и широких людей, которые становились жмотами. Бывает и наоборот, когда пьяные агрессоры перерождаются в агнцев. Но всегда, всегда человек меняется. А вы хотите тормознуть всю державу. У нас алкоголофильная страна. Ребёнку три года, у него день рождения. Пришли взрослые, принесли подарки. Вот тебе, Петенька, плюшевый мишка и шоколадка, игрушечная железная дорога и трёхколёсный велосипед. А теперь иди, играй в соседнюю комнату. А мы взрослые будем квасить, кирять, бухать, керосинить, дринчить, поддавать, выжирать, тяпать, ляпать, разбалтывать и так далее, то есть праздновать Петенькин день рождения. Ребёнок с младых ногтей привыкает, если праздник – значит, выпивка. А потом происходит сдвиг мотива на цель – если выпивка, значит, праздник. И никуда от этого не деться. Без спиртного праздника не получается. Нужен комплекс мер…

Ответом послужило пьяное ржание. Сева всё чаще ловил себя на мысли, что ни может ничего изменить. Он-то видел приближающийся Апокалипсис, а всем было по барабану. Тогда по старой российской привычке, приходилось по-братски полагаться на судьбу и немножко на себя. И, действительно, гори, всё синим огнём. Не хотите меня слушать, бакланы, не надо. Сами кашу заварили, сами и расхлёбывайте. А мне валить надо и желательно побыстрее, чтобы под раздачу не попасть. Киношники добили бутылку вискаря и отправили гонца за пивом. Сева плюнул и стал вспоминать. После института он был распределён в главную наркологическую больницу Москвы. В первый же день Севу озадачили, объяснив, что на дворе август, время отпусков, поэтому придётся сразу остаться на ночное дежурство. Отделение клиники находилось в бывших общежитиях ЗИЛа. На стене висел плакат: «Пьянство – тормоз, трезвость – резерв». Главное, ему тут же выделили отдельный кабинет. Его коллеги, распределённые в другие больницы, ещё пять лет, писали истории болезни на коленках, в ординаторских на десять человек. А у Всеволода Андреевича уже в первый день был свой кабинет. Сева побродил по отделению, попил чай с медсёстрами. Летняя лень сквозила в их движениях. Муха, жужжа, билась в стекло. Пациенты не стонали, не требовали врача, они усердно работали на ЗИЛе, занимаясь трудотерапией. «Лафа» – подумал Сева, – «ночью посплю, весь день свободен». Часов в десять вечера поступило два пациента, мужики, как мужики. Крылов уже вовсю писал анамнез, когда пациент вскочил на стул и стал отбиваться ногами от только ему видимых тварей. Потом он сиганул на Севин стол и начал топтать свою историю болезни. «Это он зря», – подумал Всеволод Андреевич. Мужик орал что-то нечленораздельное, лягался ногами, всем своим видом показывая, что будет биться до конца и живьём не дастся. «Белая горячка, она же делириум тременс», – без труда диагностировал молодой доктор и побежал за подмогой. От медсестёр толку было мало, пациенты приумножали славу ЗИЛа, поэтому основным помощником оказался второй пациент. Вдвоём они кое-как сняли бузотёра со стола, доволокли до койки, уложили на вязки. Причём неопытный Крылов чуть буйного пациента не придушил. Второй всё время был верным сподвижником. Наконец, взмокшие вышли в коридор, присели на банкетку.

– Тяжёлая у вас работа, – вздохнул пациент.

– Тяжёлая, – охотно согласился Сева.

– А, вообще, хорошо тут у вас, чисто.

– Чисто, – не возражал доктор.

– Вот только крысы бегают.

– Бегают, – кивнул Всеволод Андреевич, – что? Какие крысы? Пойдём-ка, мил человек, в палату.

– Я же вам помогал, – возмутился оскорблённый больной.

– Помогал, помогал, сейчас и мы тебе поможем.

Вторая белая горячка – констатировал доктор. Так всю ночь с двумя «белочками» и проколупался.

Передача вышла в воскресенье вечером. Сева там себе шибко понравился. Такой быковатый вещун с надутыми щеками и грозным голосом. Любо дорого смотреть. По жизни-то он был хохотун, вечно рот до ушей. В профессии это мешало. Настоящий нарколог должен быть уверен в своём Божественном происхождении. Следующая неделя началась с рекламной вакханалии. По всем каналам с утра до вечера крутили Севино выступление, показывая счастливых трезвенников и их окружение. И в конце сообщалось: самое главное будет в следующее воскресенье. Друзья задолбали Севу звонками: «Что происходит, Андреич? Такой рекламы не было даже у Коперфильда. А Маршак, Майоров и Крыласов просто нервно курят за дверью. Включаешь НТВ – ты, включаешь ТНТ – ты, включаешь DVD – ты. Сева советовал им меньше смотреть телевизор и больше заниматься сексом. Под музыку Вивальди. Но рекламы его предстоящего выступления и, правда, было чересчур. По всем государственным, спутниковым, дециметровым каналам, на всех радиоволнах, во всех государственных газетах, а других нынче нет, Севино грызло торопило в светлое будущее, а наступало оно в следующее воскресенье в 21.00. Другой бы на месте Андреевича радовался, но тот пошёл к Виталику. Виталик, как обычно, сидел на столе, болтал ногами и трындел по телефону.

– Это нереально, что мы сейчас делаем. Все остальные просто щенки. Мы первые, понял, намбе ван.

– А, Севак, чего смурной? Опять переживаешь? Я тебе говорил – забудь. Механизм запущен, его не остановишь. А захочешь остановить, перемелет как мясорубка. Не нравится слово мясорубка? Хорошо, как кофемолка. Власть в России превыше всего. Деньги – туфта, их могут дать, могут отнять. Это на Западе деньги зарабатывают. Здесь дают заработать, или не дают, или, вообще, всё отнимают. Россия, что ты хочешь? Лучше давай, я тебя с владельцем медицинского холдинга познакомлю. Тоже в политику собрался. Слушай, и чего их всех в политику тянет?

– Не знаю. Не совру, если скажу, что видел мужиков двадцать, которым в политике бока намяли, они весь бизнес потеряли, забухались. А потом ко мне сдаваться пришли.

– Охренительно. Поведай, гуру, рассмеши.

– Приходит как-то раз на приём мужичонка. Костюм на нём дорогой, но вроде как велик на два размера. И рассказывает историю о «битве бульдогов под ковром». Он у себя, в Талдомском районе крепко поднялся: два колбасных цеха открыл, пять магазинов, коттеджи для дачников строил, все дела. Все бандиты схвачены, все менты. И стало у него свербеть – в политику надо. Масштаб его перестал устраивать. Не хочу, мол, быть простым бизнесменом, а хочу стать районным депутатом. Ну, и полез баллотироваться. В пять минут на него два уголовных дела завели и в кутузку посадили. Всё пришлось отдать: и цеха, и магазины. Сам чудом не сел, ну, а потом, как водится, запил. Попил три месяца, устал и ко мне пришёл. Я его спрашиваю: «Что, всё так круто»? Он говорит: «Круче не бывает. Я-то думал в бизнесе толковище. Ерунда. Вот в политике да. Как из цугундера выбрался, до сих пор не верится». Вот, Виталик, и таких гавриков, которые обломали себе зубы о политику, на моей памяти было предостаточно. Причём, всех налоговая трясла, уголовные дела заводились. И каждый рад был, что хоть всё потерял, на свободе остался. И, всё равно, новые чудики лезут, штурмуют политический Олимп. Загадка.