Лион Измайлов - 224 избранные страницы Страница 3

— Все бы премии отдал, только бы эти внуки моими были.

А она вообще двух слов связать не может. Слезы ручьем.

Он после этого, конечно, и умирать совсем передумал. Так вот каждый день на лавке этой и сидят. Говорят все между собой, как будто и не расставались никогда. А чего говорить-то! Раньше говорить надо было.

1974

Круглое колесо

Душа Пафнутия пела. Он изобрел круглое колесо. Мимо него по улице громыхали телеги с квадратными колесами. На перекрестке движение застопорилось. Регулировщик, дед Аркадий, опять забыл переключить изобретенный им самим светофор. Осыпаемый бранью, дед Аркадий взял шест, поджег на его конце прессованную солому и положил ее в зеленое гнездо. Движение возобновилось. Пафнутий постоял с дедом Аркадием. Поделились планами на будущее. Дед хотел подать заявку на будку регулировщика и фосфоресцирующий жезл. Конечно, экономии от этого никакой, и светлячков ловить замучаешься. Но все же усовершенствование. Прогресс.

Пафнутий про круглое колесо говорить не стал, знал легкость дедова характера на плагиат. Сел в трамвай, поехал в бюро патентов. В трамвае быстро надоело. Устал крутить трамвайную лебедку. Народу было мало, приходилось работать за троих.

Вышел из трамвая, пошел пешком.

По обе стороны улицы начались инстанции. Пафнутий зашел в первую. Шло заседание небольшого ученого совета. Обсуждался вопрос об окончании бронзового века. С бронзовым веком покончили быстро. Пафнутий дождался паузы, встал и нарисовал на доске большое круглое колесо. Все замерли.

Председатель взял квадратный графин, налил воды в квадратный стакан. Посмотрел на Пафнутия квадратными глазами и сказал:

— Красиво, ну и что?

Народ заерзал, зашумел, предчувствуя развлечение.

— Круглое колесо, — сказал Пафнутий, — получаем экономию материала на углах, и стука не будет.

— Телега не поедет, — возразил председатель.

— Почему?

— Нет углов. От земли отталкиваться нечем.

— Имею опытный образец, — парировал Пафнутий. — Силы трения достаточно для движения.

— Демагогия! — выкрикнул с места дед Антип, энтузиаст бионики, большой любитель подглядывать все у природы. — Углов у колеса четыре. По числу ног кобылы. А оборви кобыле ноги, далеко ли она уползет? Неизвестно. А то и не встанет.

— А что технолог думает? — спросил председатель.

— Вообще-то можно, — сказал технолог, — путем увеличения числа сторон квадрата приблизиться к окружности. Но у нас уже налажено массовое производство квадратных колес. Переделывать не имеет никакого смысла.

— А что дорожный отдел думает? — спросил председатель.

— Новое колесо — это новые дороги. Новые дороги — это, значит, старые ремонтировать. А ремонт у нас на будущий год запланирован. Значит, раньше чем года через два-три не начнем. А колесо что ж, конечно, оно хорошее.

— Ездить быстрее будем, — сказал Пафнутий, — велосипед сделаем.

И тут поднялся сам дед Пахом, родоначальник квадратостроения.

— Хорда, — сказал он, — есть диаметр окружности, не проходящей через центр. Это аксиома. А попирать аксиому мы никому не позволим. Даже такой талантливой молодежи, как дед Пафнутий.

— Правильно, — поддержал с задней лавки дед Пантелей. — У нас этими квадратами все амбары завалены. Куда же их теперь?

— Лучше бы ты, Пафнутий, электричеством занялся, — сказал председатель. — А то сидим, как сычи, в темноте, глаза портим. — И уже официальным тоном добавил: — Конечно, изобретение круглого колеса имеет значение для развития науки, но практического применения пока не имеет. — Подумал и еще добавил: — А колесо свое в цирк отдай. Пусть клоуны на нем покатаются. Смешно будет.

— Ладно, — сказал Пафнутий.

Он пошел домой и сунул колесо в печку. Посидел, глядя на огонь. Пригрелся. Стал изобретать электричество. И душа его снова запела.

1974

Железная логика

— Ты меня любишь?

— Люблю.

— Сильно?

— Сильно.

— Тогда давай поженимся.

— Ну, я в общем-то не против…

— Что же нам мешает?

— Мне ничего не мешает.

— Тогда пойдем и поженимся.

— Пойдем… А где мы будем жить?

— Ну… На первое время комнату снимем.

— Да, пожалуй. А на какие финансы мы ее снимем?

— Перейдем на вечернее и начнем работать.

— Это хорошо. А кто будет готовить?

— Моя мама хорошо готовит, и твоя бабушка будет приходить.

— Так. А для чего нам, собственно, жениться?

— Ребенка заведем, воспитывать будем.

— А он кричать будет, с ним сидеть надо, кормить. В кино не сходить, а в театр и подавно.

— Ну, тогда не будем ребенка заводить. Будем в кино ходить, в театры и собаку заведем.

— С собакой в театр не пустят.

— Тогда не будем заводить собаку, а будем просто ходить в кино и театры.

— Но ведь мы и сейчас ходим в кино и театры.

— Ходим.

— Ну?

— А тогда будем все время вместе.

— А ты хочешь, чтобы мы были все время вместе?

— Ну, все время, пожалуй, надоест… Если мы будем работать, то получится, что не все время.

— Значит, нам нужно работать, чтобы не быть все время вместе, ведь так?

— Ну, тогда не будем работать…

— Тогда жить вместе будет не на что.

— Ну, тогда не будем жить вместе…

— Тогда и комнату не надо будет снимать.

— А не будет своей комнаты, тогда моя мама будет у меня дома готовить.

— А моя бабушка — у меня дома.

— Но тогда и жениться незачем.

— А я что говорил!

— Вообще-то, конечно, какое имеет значение, женаты мы или нет. Главное, что мы любим друг друга. Ведь ты меня любишь?

— Люблю.

— Сильно?

— Сильно.

— Тогда давай поженимся…

1975

Отстаньте

Она и ходит как-то не так. Походка у нее какая-то звенящая. Но ведь мне с ней не в разведку ходить. А по комнате пусть себе звенит.

И говорит она по-чудному. Не как все. Не все слова знает. А другие знает, но что они значат, не догадывается. Иной раз с утра скажет несколько фраз. Другой бы услышал и ушел от нее навсегда. А я нет. Я выслушаю и потом весь день что-то делаю. По магазинам хожу, полы подметаю и даже винтик в ящике найду и к часам приверну. Значит, был какой-то смысл в ее словах.

И прическа у нее, я бы сказал, странная: не то парус, не то миноносец. Некоторые даже спрашивали, в какой парикмахерской она этот кораблик выстроила. В том смысле, чтобы на эту судоверфь случайно не попасть. А я-то знаю: это она сама, рукодельница, сотворила, так что остальному населению никакой угрозы нет. Она только меня под праздники стрижет под бокс. Некоторые эту прическу забыли давно, а она помнит.

Ну, конечно, не все у нее с внешностью хорошо получилось. Глазки небольшие, но подозрительные, как у вахтера. Носик такой, что голову от ветра разворачивает. И все лицо в конопушках. Говорят, в Париже это модно. Но мы ведь не в Париже живем, а в Чертанове. Поэтому не все ее там красивой считают. Только те, что из Парижа приехали.

Но ведь она еще и поет. Певунья этакая. Очень много песен знает и исполняет их все на один мотив. А соседи жалуются, потому что слова вроде знакомые, а мелодия с ритма сбивает.

Мне, конечно, друзья намекали, что не все в моей жизни удачно складывается, не все получается, как у нормальных людей. Говорили, что если бы я взял себя в руки, ушел от нее, переоделся, постригся и перестал разные слова употреблять или вообще месяца два ни с кем не разговаривал, то лет через пять мне удалось бы жениться на другой.

И я ушел. Долго жил один. Дня два. А потом собрал все свои вещи в целлофановый пакет и назад вернулся.

А она увидела меня и чуть не заплакала. Мне и потом говорили: брось ты ее, не пара она тебе. А мне она нравится. И отстаньте вы все от нас!

1975

Не забуду мать родную

Лето. Жара. Недалеко от меня расположилась полная семья. Папа полный, мама полная и двое мальчишек тоже полные. Время обеда, и на коврике с узором, в тарелках из фольги, все, что только можно пожелать на пляжном обеде: курица, истекающая жиром, зеленый лук, редиска, огурцы, помидоры, яблоки, сливы, виноград. В центре бутылка цинандали. Мальчишки хрустят огурцами, мама режет хлеб. Папа, крупный, розовощекий, с "Сейкой" на руке, под музыку из транзистора с неимоверной скоростью поглощает курицу, запивая ее сухим вином. На лице у папы полное блаженство, а на груди черным по белому наколка: "Нет в этой жизни счастья".

Люди с наколками. Где только мы их не встречаем. Каких причудливых картин не увидишь на самых различных частях тела! Орел, распростерший крылья, портреты знаменитых людей, кочегары, бросающие уголь в топку, клятвы, уверения. Что заставляет этих людей терпеть боль и с риском для здоровья выкалывать на коже эти незамысловатые произведения искусства? В чем тут дело? Тяга к прекрасному? Желание выделиться? Или что-то другое, загадочное и необъяснимое?