Пэлем Вудхауз - Сэм стремительный Страница 3

Под фотографией жирным шрифтом было напечатано:

Ниже столь поэтического заголовка, предположительно, помещались более конкретные сведения касательно личности прекрасной дщери, но грубая рука, вырвавшая страницу, к несчастью, оставила их под линией разрыва.

— Изумительная! — с чувством повторил Сэм. — Что там Теннисон накропал? Английский розовый бутон, она?

— Теннисон? Когда я плавал на «Морской птице», там был Пеннимен…

— Да заткнись ты! Ведь она чудо, Фарш! И более того, блондинка, верно?

Фарш поскреб подбородок. Он любил все хорошенько обдумать.

— Или брюнетка, — изрек он.

— Дурак! Ты еще скажешь, что эти глаза не голубые!

— Может, и так, — с неохотой допустил Фарш.

— А волосы золотистые, ну разве что светло-каштановые.

— Почем я знаю!

— Фарш, — сказал Сэм, — как только я доберусь до Англии, так сразу начну ее разыскивать.

— Плевое дело. — Фарш ткнул мундштуком трубки в заголовок. — Дщерь Нимврода. Бери телефонную книгу да и ищи. Там и адрес дают.

— И как это ты все сообразил? — заметил Сэм с восхищением. — Одна беда: что, если старина Нимврод проживаема городом? Похоже, что он любитель охоты и лисьей травли.

— А! — сказал Фарш. — Может, и так.

— Нет, надежнее будет установить, из какой газеты выдрали эту страничку, а потом просмотреть подшивки.

— Валяй, — сказал Фарш, явно утратив всякий интерес к теме.

Сэм мечтательно созерцал фотографию.

— Видишь эту ямочку у подбородка, Фарш? Бог мой, я бы дорого заплатил, лишь бы увидеть, как эта девушка улыбается! — Он вернул вновь сложенную страницу в бумажник и вздохнул. — Любовь замечательная штука, Фарш!

Объемистый рот мистера Тодхантера сардонически искривился.

— Вот когда попробуешь жизни с мое, — ответил он, — так узнаешь, что чашкой чая обойтись куда лучше.

2. Кей из Вэлли-Филдз

Безымянный индивид, вырвавший фотографию, столь восхитившую Сэма Шоттера, из ее законного окружения, проделал это, как уже упоминалось, очень неаккуратно. Прояви он хоть чуточку осмотрительности, и изнывающий влюбленный прочел бы под ней следующее: «Мисс Кей Деррик, дочь полковника Юстеса Деррика, Мидуэй-Холл, Уилтшир».

А окажись Сэм на Пикадилли-Серкес как-то днем, недели через три после своей задушевной беседы с Фаршем Тодхантером, то он мог бы узреть мисс Деррик во плоти. Ибо она стояла там на остановке и ждала автобус номер три.

Узри он ее там, так тут же заключил бы, что фотография, какой бы чарующей она ни была, далеко уступала оригиналу. С момента, когда фотограф запечатлел ее, миновали четыре года, а в возрасте между восемнадцатью и двадцатью двумя годами многие девушки заметно расцветают. К ним принадлежала и Кей Деррик. И еще он убедился бы, что очень точно определил, как она выглядит в красках. Глаза у нее, как он и предсказывал, были голубые, а точнее — синие, будто небо в летний вечер, и с той же мягкой бархатистостью. Ее волосы, те, что выглядывали из-под очень ей шедшей шляпки, казались темно-золотыми с каштановым отливом. А в-третьих, он заметил бы, что выглядит она усталой. Потому что очень устала. Ежедневно она приезжала в дом некой миссис Уиннингтон-Бейтс на Тэрлоу-сквер в Южном Кенсингтоне, чтобы читать этой даме вслух и вести ее обширную корреспонденцию. И никто из тех, кто знал миссис Уиннингтон-Бейтс сколько-нибудь близко, не стал бы отрицать, что после дня подобных занятий любая девушка имела полное право выглядеть настолько усталой, насколько ей заблагорассудится.

Подошел автобус, и Кей поднялась на крышу. Перед ней предстал кондуктор с компостером в руке.

— Д’куда?

— Вэлли-Филдз, — ответила Кей.

— Хн, — сказал кондуктор.

И вручил ей билет без малейшего волнения, без следа сочувственной тревоги, которую испытывали те, кто видел юношу, несшего знамя с надписью «Эксцельсиор» [1], ибо давно миновали дни, когда поездка в Вэлли-Филдз приравнивалась к опасному приключению. Двести лет тому назад, когда рыцари большой дороги рыскали по Западному Кенсингтону, а на Риджент-стрит стреляли бекасов, этот приятный пригород (почтовый индекс: Ю.-В. 21) был дикой глушью, куда пресыщенные светские щеголи и дуэлянты удалялись верхом, если их тянуло побыть наедине с Природой. Но необъятное озеро кирпича и асфальта, именуемое Лондоном, успело с тех пор выйти из берегов и затопить Вэлли-Филдз, превратив пустынную долину в обширное скопление домов, куда можно кроме автобуса доехать на поезде и даже на трамвае.

Пригород этот стал для Кей таким знакомым, что порой ей чудилось, будто она прожила в нем всю жизнь, хотя миновало лишь несколько месяцев с того дня, как ее выбросило на сей брег, точно обломок погибшего корабля. Или, если изложить факты не столь красочно, — с того дня, как мистер Ренн из «Сан-Рафаэля» на Берберри-роуд явился к ней после кончины ее родителей и пригласил ее поселиться там. Этот мистер Ренн был нехорошим дядей Мэтью, который в темном прошлом, в году эдак 1905-м, гнусно запятнал герб Дерриков, бежав с Энид, приходившейся Кей тетушкой.

Кей тогда было два годика, и историю эту она узнала лишь в восемь лет от юного Уиллоуби Брэддока, толстого мальчика, который через посредство опекуна владел великолепным домом и землями, граничившими с землями Мидуэйза. История была весьма романтичной. Молодой человек приехал в Мидуэйз собирать материал для «Исторических поместий Англии» — серии, печатавшейся в тогда только-только учрежденном «Домашнем спутнике» Пайка. В процессе собирания материала он познакомился с сестрой владельца и через каких-то несколько недель понудил ее бежать с ним и выйти за него замуж, чем — с точки зрения ее родных — погубил все ее надежды в этом мире, а также упования в мире загробном.

Двадцать лет Мэтью Ренн пребывал семейным парией, и вот время отомстило в лучшем своем стиле. Кончина полковника Деррика, последовавшая через несколько месяцев после кончины его супруги, обнаружила, что вдобавок к голубой нормандской крови он обладал и той безыскусной верой, которую поэт поставил гораздо выше. А безыскусно он веровал в прельстительные рекламные проспекты, неспособные обмануть и ребенка, и, пытаясь восполнить потери от уменьшения доходов с земли, пустился в спекуляции, причем каждая оказывалась еще более разорительным мыльным пузырем, чем предыдущая. Капитал его рассеялся по ветру, Мидуэйз достался кредиторам, Кей обо всем этом сочувственно поведал семейный нотариус, и она приняла приглашение мистера Мэтью Ренна, который, начав свою карьеру простым сотрудником, уже много лет был главным редактором «Домашнего спутника» Пайка.

Автобус остановился на углу Берберри-роуд, Кей сошла и направилась к «Сан-Рафаэлю». Берберри-роуд не принадлежит к наиболее фешенебельным и богатым кварталам Вэлли-Филдз и состоит в основном из полуособнячков, каковым был и «Сан-Рафаэль», подобно сиамскому близнецу составляя неотделимую половину дома, вторая половина которого в подтверждение своей независимости носила название «Мон-Репо». От фасада песчаная дорожка вела мимо двух виноватого вида цветочных клумб с лаврами к ограде с калиткой в стиле деревенских ворот из пяти жердей, выходившей на Берберри-роуд.

Из этой калитки навстречу Кей вышел пожилой джентльмен, высокий, седовласый, отмеченный сутулостью от умственных занятий.

— Добрый вечер, милый, — сказала Кей. — Куда собрался?

Она нежно поцеловала дядю, потому что за месяцы их общения успела горячо к нему привязаться.

— Забегу поболтать с Корнелиусом, — ответил мистер Ренн. — И может, сыграем партию-другую в шахматы.

В реальном летосчислении Мэтью Ренн еще не достиг пятидесятилетнего рубежа, но, как это водится за главными редакторами газет типа «Домашнего спутника» Пайка, он выглядел старше своего возраста. Внешность его дышала кротостью и рассеянной мечтательностью, а потому Кей, не в силах вообразить его в роли пылкого рыцаря, пришла к выводу, что необходимые огонь и энергию в знаменитое бегство внесла исключительно ее тетушка Энид.

— Ну, не опаздывай к обеду, — сказала она. — А Уиллоуби здесь?

— Я оставил его в саду. — Мистер Ренн замялся. — Такой странный молодой человек, Кей!

— Конечно, свинство, что его тебе навязали, милый, — сказала Кей. — Но ты знаешь, экономка вышвырнула его из дома. Решила провести генеральную уборку. А он ненавидит останавливаться в отелях или клубах, ну и попросил меня — я ведь знакома с ним с рождения, — не сможем ли мы его приютить, так что — вот так. Но подбодрись, это ведь на один вечер.

— Моя дорогая, ты знаешь, я очень рад любому твоему другу. Но он такой своеобразный молодой человек. Я целый час пытался завязать с ним разговор, а он только глядел на меня, как золотая рыбка.

— Как золотая рыбка?

— Ну да. Глаза выпучены, губы шевелятся, и ни звука не слышно.