Алекс Норк - Маргарита Страница 3

В машине, отвозившей его домой в ближний московский загород, Митя почти сразу заснул, и за час с лишним вполне освежился.

Где-то у него визитная карточка этого интересного собеседника… вышло, что подвалила компания разогретых совсем казаков, и гость быстро откланялся, а на место его бухнулся невысокий коренасто-округлый мужик в мундире и с атрибутами непонятного войска.

Дальше, однако, помнилось, как через сонную дымку.

Мужик, побратавшийся уже с прочими атаманами, оказался головою войска американо-канадского, созданного еще до революции и укрепленного затем белым эмигрантским движением. Странное дело — Митя о такой организации раньше слыхом не слыхивал. Что еще… хамская исключительно рожа, улыбающаяся острыми зубами, которых реже во рту против нормального. Руки проворные, похожие на лапы какие-то от животного. Северо-американский этот казак первым делом налил себе водки полный фужер и опрокинул так, словно пасть его напрямую переходила в желудок, а затем проворно сложил стопочкой с почти нетронутой тарелки ушедшего гостя всю рыбу и таким же манером отправил вовнутрь. Умудрился при этом сделать своего рода «Наполеон», переслаивая севрюгу и семгу.

И нес без остановки туфту какую-то.

Теперь, когда машина повернула в родной переулок, Митя вспомнил все обстоятельней.

Словечки со псевдофольклорным окрасом: «исполать»… то есть ему, Дмитрию, исполать неизвестно что, и «к миру на погубленье сошло черное воронье», а он, опять же, «супротивна ему надёжа», и «в уговорном стремленье» — значит к Дмитрию — казачество северо-американское вместе с неграми, которые в их ряды прямо прут, они-мы выгоним супостата. Какой-то мировой масштаб получался с непонятным исходом — куда выгонять в таком случае, в космос? Затем «представитель» махнул второй фужер с водкой, понюхал тарелку и спел куплет из известной песенки «Ехали казаки по Берлину» — прочие на исполнение ответили стройным «Любо!», а Митя понял, что нужно сматываться.

Благо журналистов уже не осталось, разъехались сдавать материалы — этот, животнообразный, начал раздавать щелчки в воздух, сопровождая: «мы этих нехристей, мы этих арабов, армяшек, грузинцев разных…», хорошо не дошло до евреев, хоть и свои кругом, а все равно кто-нибудь донесет.

По дороге к крыльцу Митя подышал свежим с хвоинкой воздухом и мокрыми осенними листьями и с порога попросил жену:

— Маш, чаю бы крепкого.

— Уже готов. Ты знаешь, сообщение в Интернете — умер Смирнов.

— Это какой?

— Ну, тот самый, мульти-пульти миллиардер.

Какой еще?.. Выпил он сегодня немало, и Маша, конечно, права — с этим делом нужно кончать, трудность одна лишь, хотя очень серьезная — выпивка часть политики.

Жена всегда в две секунды ловила, в каком именно он состоянии, и сейчас ей понравилось, что вернувшись с большого банкета — в общем в нормальном, портить впечатление вопросами про Смирнова, которого — убей, он не помнит, было совсем ни к чему.

Митя прошел в гостиную, где жена уже разливала чай.

— Скажи, пожалуйста, как историк, что ты знаешь про казаков в Северной Америке? Ко мне сегодня один от них прибыл.

Чисто физиологически воспроизвелось ощущение от прощального рукопожатия с этим типом: цепкость, округлая хватка и касание острых ногтей.

— Митя, скоро казаки из Африки к тебе начнут ездить.

— Так ты не знаешь?

— А ты не знаешь, что я специалист по народникам, а не казакам? Бурков звонил.

— Что ему надо?

— Спрашивал, какие у тебя были отношения со Смирновым.

— Да никаких. Что еще спрашивал?

— Как обычно — не надоело ли тебе.

— Звучит так, словно это и твой вопрос.

— Предлагал, для начала, торгпредом в Австралию.

— Маша, как ты себе представляешь, вот я возьму все и брошу. Брошу, прежде всего, верящих мне людей?

— Нет, Митенька, ты не бросишь, но тебя, могу точно сказать, бросят наверняка.

Дома вечером министр выпил слегка коньячку и соврал жене, что очень устал.

Он совсем не устал, даже наоборот, от взвинченных нервов в голове была ясность, но очень неприятная ясность — с памятью происходит что-то скверное, и хорошо, если это просто склероз. Документы на новую партию «Эх, Россия» он просмотрел, узнал в акте регистрации собственную подпись и вспомнил — хотя не в деталях, но вспомнил — протокольный доклад по представленным документам одного из начальников департаментов. Все в полном порядке — численность отделений, выборочная проверка подписей на местах, счет, на который переведены уже полагающиеся на выборную компанию федеральные деньги. Кроме этой суммы — мелочь от частных сборов, то есть олигархическими деньгами там и не пахнет.

Он так и доложил Буркову, тот выслушал без интереса и сообщил вдруг, что умер Смирнов.

В России людей с такой фамилией чертова прорва, и министру не показалось странным, что пес его знает, о ком идет речь.

Однако дальше последовал неприятный вопрос о старых делах, которые в прокуратуре на покойного есть. И это бы ничего, хотя раздражало, что часто спрашивают по вопросам, относящимся к прежнему месту работы. Он, ориентируясь на слово «старые», осторожно ответил, что да, есть в архивах, и чтобы чего не ляпнуть, применил надежный прием — закашлялся, объясняя простудой. На другом конце произнесли слова про металлы, что облегчило совсем.

Да кто ж из них в первой половине девяностых не крал металлы — от лома, на который не списывались разве что космические корабли, до разных цветных.

Он подтвердил про металлы и снова обрадовался, так как с ним вежливо попрощались, с комментарием, что теперь, конечно, надо беспокоить не его, а новое руководство.

Вот правильно, они пусть и разбираются.

Однако с чем?

Тут, тут вот в голове заработал, словно, конвейер: Смирнов, девяностые, металлы… ну да, кинул еще «ельцинскую семью» — весь фонд советских редкоземельных, безумной стоимости… еще, по всем данным, в сговоре с хохлами умудрился добраться до урана в аварийном Чернобыльском блоке — хохлов тоже кинул, уехал в Швейцарию, массированные атаки на фондовые и валютные биржи, тема — кто именно в мире богаче — Смирнов или Гейтс — уже навязла в зубах и у публики, и у прессы…

Вот тебе на-а, приехал!

Шут с этой партией, но забыть про Смирнова…

Министр, сидя в кресле у торшера, с неразвернутой «Российской газетой» в руках, почувствовал легкую панику. Лечиться, и срочно!

Но как, чтобы не донесли о симптомах?

Снимут в момент, тот же Бурков позаботится.

Ох, ёж твою двадцать!

Газета раскрылась не от желания почитать, а от нервного движения пальцев.

Единственный уже государственный источник, но вот государственный, а деньги тоже зарабатывают на рекламе.

Глаза министра поблуждали по страницам и вдруг уперлись в рамку, увитую цветками, похожими на репей.

Он прочитал: целительство традиционными методами и методами народной медицины нервно-сосудистых заболеваний… еще какие-то слова, и главное: все формы склерозирования, активная стимуляция мозгового кровообращения. В заключение стояло: полная конфиденциальность анализов и медицинской карты.

Иуда не в первый раз уже за собою заметил, что пересчитывает деньги в ящичке, хотя прекрасно знает, сколько их там. И еще — монеты обладают странным свойством: они выглядят безликими и противными даже, когда их мало, и наоборот — обретают достойную внешность каждая, когда в ящичке их набирается полезный избыток.

Учитель назначил его казначеем на полном доверии, и он был горд. Да, горд и наивен три года назад.

День второй

Осень, осень золотая.

Она везде золотая на бесконечных русских просторах, а в Москве, в невероятной ее неразберихе, она приходит на три всего-то недели, приходит, чтобы сказать каждому — ну посмотри, посмотри на себя — ты прожил целый год, не заметив другого движенья, кроме своей суеты, ты опять не подвел итоги и не сделал себя лучше ни в чём, разве будут твои последние дни такими, как эти мои сейчас, глупый — зачем ты топчешь эти прекрасные листья…

Граф Нарышкин — европейски образованный человек и тонкий эстет, обладал к тому же состоянием, очень много ему позволявшим. В историю русской архитектуры, благодаря графу, вошло так называемое «нарышкинское барокко», и прекрасная отреставрированная его усадьба в дальнем Подмосковье стала уже предметом серьезных вниманий некоторых «лиц» и известных организаций. Губернатор Московской области Дронов склонялся в этом смысле к Газпрому.

Но оказия вот, день вчера прошел без стакана, а в чистой голове совсем не удержалось обещание принять неких господ по поводу вот этого самого замка-усадьбы.

В кабинет губернатора вошли двое — немолодой, высокий с сильной фигурой, и колобковый какой-то мужик, улыбающийся во все стороны.