Витауте Жилинскайте - Вариации на тему Страница 3

— Все к Томашявичюсу! — взвыл он и опрометью бросился прочь из дома. — То-ма-шя-ви-чюс, — призывно скандировал он на дворе, — умрет от счастья!

Что ж — к Томашявичюсу так к Томашявичюсу…

Часам к двум пополуночи наша тесная компания возросла уже до полусотни душ, не считая собак и бредущего поодаль милиционера.

Распевая звонкие народные песни, мотались мы по городу с одной улицы на другую. Во главе колонны по-генеральски выступал товарищ Люткявичюс. Сейчас он вел свой боевой отряд к незнакомым мне Бурокасам. Под ногами приятно поскрипывал снег, машины уступали дорогу, редкие прохожие шарахались в стороны, чирикали разбуженные нашим дружным хором воробьи.

Товарищ Бурокас жил, оказывается, точно в такой же, как моя, квартирке. Окна у него были темные, поэтому пришлось довольно долго ждать, пока он наконец открыл дверь и предстал перед нами в голубых кальсонах. Его подбородок как-то странно вибрировал — безусловно, от радости, что праздник еще не кончился.

В его малогабаритную квартиру все мы, разумеется, не влезли. Задним рядам пришлось размещаться на лестнице. Вскоре уютная квартирка Бурокасов выглядела как после землетрясения. Хозяин понес что-то невразумительное — то ли о детях, болеющих малярией, то ли о каком-то Кас-кас-касперайтисе, который был бы вне себя от радости, если бы… если бы… И Бурокас бросился натягивать брюки, но, так как у него вибрировал уже не только подбородок, но и ноги, он никак не мог попасть в штанины. Таким образом, наша дивизия осталась вдруг без вожака, и мы неорганизованной толпой выкатились на улицу.

Пока спорили и обсуждали дальнейший маршрут, я широко зевнула и почувствовала, что праздничный зуд в моей душе абсолютно улегся. Я тихонько откололась от митингующей толпы и улизнула домой. Дома у меня было чисто, уютно, не натоптано, в холодильнике полно всякой всячины… Эх, подумала я, вот это праздник! Побольше бы таких!

Но на всякий случай быстренько погасила свет.

МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

Самой женщине ее женственность вовсе и ни к чему. Куда сподручнее иметь мужской глаз и мускулатуру: и бычью кость раздробишь, и гвоздь в стенку вгонишь, и мешок картошки запросто на пятый этаж втащишь, и дверь с заевшим замком высадишь, и ковер за милую душу выбьешь — особливо если муженек, в тоске по исчезающим джульеттам, прицепив черную бабочку, порхает из одного кафе в другое.

Теряя последние крохи мужественности, современный мужчина, однако, крайне сурово осуждает жену за утерю женственности и грозится оставить ее на произвол судьбы, ежели она не одумается и не научится дробить кость пальчиком, вскрывать замок заколкой, вколачивать гвоздь каблучком туфельки, втаскивать мешок с картошкой в сумочке, выбивать пыль из ковра перчаткой, — в противном же случае он найдет себе такую, которая вообще не дробит, не вскрывает, не забивает, не таскает, — словом, такую подругу жизни, которая создана для любви и семейного уюта.

Женщина, услышав эти угрозы, перестает дробить и одумывается. Наглаженная детская одежонка, сверкающая чистотой плита, аккуратные ряды мисок и кастрюль на кухонных полках, уложенные на свои места ложки-поварешки и неуложенные волосы, задубевшее от жара плиты лицо, превратившийся в айсберг муж — все это внезапно предстает перед ней в новом, неожиданном свете.

После долгих сомнений женщина решает спасти семью, сохранить для нее отца и мужа. Она отшвыривает прочь фартук, оставляет в духовке на произвол судьбы фальшивого зайца и бежит в косметический кабинет. Задерживается там надолго, но зато является домой неузнаваемой, помолодев на десяток лет: волосы блестят, и пышной волной ниспадают на плечи, глаза становятся огромными, обольстительно-таинственными… И возвращается-то она в лоно семьи не в одиночестве — ее сопровождает некий человек с прыщеватым носом, именуемый отныне «другом дома».

Вернувшегося с работы (с немалым опозданием!) мужа встречает не только жена, но и Женщина — утомленно улыбающаяся, грациозно играющая пудреницей. Муж жует подгоревшего фальшивого зайца, ошеломленно поглядывает на нейлоновый пеньюар супруги и беседует с другом дома о жизни бобров и прочих высоких материях. Потом все начинает вертеться, как мельничное колесо: муж жарит и стирает, чинит и штопает, варит и драит… Поначалу дела у него идут неважно: вместе с замком он выламывает дверную филенку, разрубая бычью кость, попадает себе по пальцу, вплетает дочке в косу вместо ленты посудное полотенце… Но шаг за шагом он приобретает навыки, начинает превосходно вести дом, даже готовить для жены-Джульетты клюквенный мусс. Когда он подает этот мусс ей в постель, то вместо благодарности замечает вдруг в ее глазах растущее отчуждение и отвращение к своим повязанным передником бедрам. Она кисло отстраняет недоеденный мусс и отворачивается: невелико счастье ежедневно лицезреть обабившегося супруга, другая бы на ее месте давно ушла к настоящему мужчине, который не шьет, не гладит, не стирает, не варит… не… не…

Едва не выронив вазочку с отвергнутым муссом, муж возвращается на кухню, утыкается горячим лбом в сверкающий чистотой холодильник и горько плачет. Его слезы просачиваются в духовку и превращаются в пикантный соус для настоящего зайца, которого за уши приволок уже четвертый по счету друг дома… Что делать, как спасать семейный очаг?

Но слезы лить некогда: друг дома уже стучится в дверь — пора подавать на стол зайца.

Что же дальше?

А дальше устанавливается известное равновесие: супруги приходят к общему выводу, ударяют по рукам, и жизнь их начинает катиться по гладкой колее — они или дружно делят на двоих нелегкие семейные заботы, или дружно оба уходят: один в окно, другой в дверь, и, когда возвращаются, им есть что рассказать друг другу…

И в том и в другом случае рождается прочная современная семья.

ГРАЦИОЗНАЯ ПОХОДКА

Владеющие поэтическим даром представители сильного пола за долгие века сложили о женской походке тысячи обессмертивших их творцов славных строк:

Она приблизилась ко мне легко и грациозно, как юная газель… Женщина удалялась, ритмично покачивая обворожительными, неописуемой красоты бедрами… Она впорхнула в комнату, словно легкое дуновение морского ветерка… С веселым смехом умчалась она, сверкая стройными, загорелыми, соблазнительными ножками… Торжественно и гордо выступала она, подобно царице Савской… Я еще не видел ее, но по легкой, эластичной походке пантеры чувствовал ее приближение…

Ныне поток дифирамбов женской походке почти пересох. Мало того, все чаще в голосах мужчин слышны критические нотки: дескать, современная женщина не «плывет лебедушкой», не покачивается при ходьбе «серой утицей», а шлепает, как бегемот, или грохочет каблуками, что твой гренадер, — аж асфальт трескается… Какое уж там «дуновение ветерка»!

Милые, дорогие мои женщины! Сколь горько бы ни звучала правда, встретим ее, как говаривали старые солдаты, грудью! Хоть малость будем самокритичными. Постараемся, согласно настоятельным советам «Советской женщины», разобраться во всем сами, в своей, женской среде, побудем одни. Сядем за круглый стол и без горячности, не перекладывая по обыкновению вину за все наши беды на головы обвиняющего нас сильного пола, трезво обсудим: что делать, чтобы женщина вновь обрела грацию трепетной лани, вкрадчивую поступь пантеры, прелесть плывущей лебедушки и тем самым вернула поэтам бессмертие?

Кто мешает нам легко парить над асфальтом? Кто не дает «ритмично покачивать бедрами», подобно серой утице? Кто понуждает брести, цепляя ногой за ногу, грохотать каблуками, шлепать и шаркать подошвами?

Сумка! Та самая сумища, к которой прикованы мы, как каторжник к своей тачке. Это она смертельный враг грации, это она лишила нас крыльев, превратила газелей в бегемотиц и гренадеров!

Однако пока что отделаться от этого нет у нас никакой надежды. Ах, до чего же было бы прекрасно, если бы мужчины, вместо того чтобы изобретать поезда на воздушной подушке, сверхзвуковые лайнеры, ракеты и прочие летательные аппараты, подумали бы о летающей сумке!.. Но увы…

Положение кажется безвыходным… Однако выход есть! Женщины! Нас может спасти опыт Суламифи — героини бессмертной Песни песней, сложенной мудрым царем Соломоном, Грациозную походку и королевскую стать эта простая девушка приобрела, таская тяжелый глиняный кувшин с водой или корзины с фруктами не в сумке, а на голове! Так что сумка (как и все остальное, что приходится нам таскать!) должна оказаться у женщины на голове. Если помимо хозяйственной сумки в руках у вас еще авоська или что-то подобное — смело укладывайте все это поверх сумки. Правда, сооруженная на макушке пирамида может поначалу рухнуть, обеспечивая всю улицу необходимыми продуктами питания. Но это лишь поначалу.