Анатолий Шинкин - Живая натура Страница 3

Верку местные парни прозвали Трактором за неостановимый сексуальный напор и физическую мощь. Верке хронически не хватало секса, и она просто втаскивала на себя приглянувшегося парня или мужичка, не стесняясь и кулачком крепеньким приложить, если у партнера не находилось достаточно сил и желания удовлетворить немереные потребности. Впрочем, сильный пол особых претензий не высказывал: фигура у Верки – супер и лицом не дурнушка.

Воспользовалась Верка пьяной отключкой, а у меня и рот до ушей – в порядке инструмент. Покувыркались недельку. Родители мои, уговаривая сынищу покинуть Севера, обещали машину подарить, но, узнав, с кем провожу ночи, быстренько взяли билет до Тюмени, собрали сумку и сунули полусонного досыпать в плацкартном вагоне.

– О чем размечтался? – Серега толкнул в руку стаканом с водкой.

– Нет, я пас. Банный день – это серьезно, а пойло уже кончается.

– Успеешь еще, – заплетающимся голосом попытался убеждать Вадик. – Сейчас еще сгоняем.

– Магазин закрыт – предпраздничный день.

– Вин с пид земли достанет, – гордо проинформировал Колян.

– Нет. Всех с наступающим праздником.

После бани тридцатиградусный мороз уже не воспринимался, хмель улетучился. Я бодро взбежал по деревянным ступенькам крыльца, открыл дверь и столкнулся с Наденькой.

– Я к подругам хотела зайти, пока мой спит. Увидела тебя в окно и решила подождать.

Три года не слышанный голос прозвучал в ушах музыкой: густой, глубокий, теплый, – век бы слушал.

– А я это…. из бани.

– Вижу. Может, пригласишь зайти? Посмотрю, что у тебя изменилось?

Как будто что-то действительно может измениться в общаге. Изменилось, – время остановилось напрочь и колыхалось в неясной осязаемой неотчетливой полудреме. Взял ее правое запястье, продвинул пальцы, поглаживая теплую кожу под рукавом шубы, и молча смотрел в глаза. Те же коричневые точки на зеленой радужке – по шесть на каждой.

Как прежде, не расцепляя рук, прошли в комнату. Помог снять шубу.

– Чаю хочешь?

Надя улыбнулась, засмеялась, а следом и я захохотал. Трудно было выдумать более глупый вопрос: в прежних отношениях не хватало времени ни на чаи, ни на обеды, даже на разговоры. Только однажды пришло в голову устроить подруге «романтический вечер». Достал за тройную цену(-сухой закон) бутылку водки, разогрел полную сковороду гречневой каши с тушенкой, нарезал свежего хлеба. Кашу и хлеб успели съесть утром, перед работой, а водка так и простояла. За час до отъезда в командировку выпили с Серегой крановым, будущим Надиным мужем. Вот ведь судьба.

Смеялись, раздевая друг друга, легли, прижались плотно телами, сердцами, душами, в мареве неподвижного времени. Надя погладила плечо, я перевернулся на спину, помог ей лечь сверху, задвигались плавно, не отрываясь смотрели в глаза. Надя приподнималась и отдалялась, и я, тревожась, потянулся руками вслед, по бедрам, животу, тронул и сжал пальцами груди, коснулся сосков. Надя вскрикнула, вытянулась и с плачем рухнула на меня.

Целуя мокрое лицо, подвинулся к краю кровати. Надя перевернулась на спину, потянула меня за плечи. Задвигались в совместном страстном танце, все убыстряя темп. Надя опустила веки, подвыла утробно и сжала зубами мое левое плечо, остро процарапала ногтями бока. Боль смешалась с наслаждением, и мы дружно и глубоко задышали в полной усталости.

– Хочешь? – протянул Наде сигарету.

– Я не курю, – она встала и начала одеваться. – Все. Пора. Мой, наверное, уже проспался.

А я вдруг сообразил, что это действительно «все» и вскочил с кровати.

– Надя, я тебя три года ждал…

– И был наготове? – она смотрела на меня и смеялась.

Глянул на себя, да, не мешало бы одеться, и тоже засмеялся. Вот такое веселое прощанье.

Утром разбудил стук в дверь и, прежде моего разрешения, ввалились Колян, Вадик и Серега. Гордо выставили на стол две бутылки.

– Поднимайся, солдат. Родина призывает опохмелиться.

Пока приводил себя в порядок, сгоношили закусь, выпили и заспорили вновь о величии своей славянской республики перед другими славянскими республиками.

– Нет, но почему Белоруссия – Белая, Россия – Великая, а Украина всего лишь Малая? – горячился Колян. – Да мы, если хочешь знать, весь Союз кормим.

Ребят не переслушать. Я из татар, и для меня великодержавные межславянские разборки исторически по барабану.

День летнего солнцестояния

Если в литературном произведении есть Он и Она, секс должен состояться при любой погоде

В половине первого ночи солнце скрывалось за горизонтом, начинался вечер. Вечер, минуя ночь, превращался в утро, и уже через час яркие лучи, облив золотом верхушки сосен, быстро опускались к земле и наполняли поселок горячей удушающей влажностью.

Поселковые собаки в поисках прохлады перетащили свои мохнатые тушки в тень домов и остались лежать, вывалив вздрагивающие в частом дыхании языки, с которых капала на песок горячая слюна.

К восьми утра не выспавшиеся жители потащились на работу.

Комаров, господствующих ночью, сменила мошка, а солнце еще приподнялось и добавило жару.

– Вот, примерно так и выглядит пекло, – радостно прокричал Сашка Серегин, которого чаще называли Серегой Сашкиным.

Первый день после отпуска. Он двумя руками через голову стянул оранжевый накомарник, заткнул за пояс брюк и вошел в прорабскую.

– Здорово, Михалыч. Откуда такая тишина?

– В отпуске все, – сказал прораб и зевнул с подвывом. – С выходом тебя. На весь участок – я да Любанька, на кране сидит, книжку читает. Теперь еще и ты.

– Типа, и работы мне нет, – Сашка достал пузырек с ДЭ-Той, антикомариной жидкостью, широкими взмахами начал натирать свои мускулы: бицепсы и трицепсы.

– Работа есть всегда, – хотел строго, но в конце снова зевнулось, и Михалыч замотал головой. – Чертов июнь. Чертовы белые ночи. Не поверишь, есть придурки, которые ездят на Севера смотреть белые ночи. Спать невозможно.

Сашка засмеялся и привалился мощным плечом к дверному косяку:

– А на Большой земле сейчас рай – тихие вечера и теплые темные ночи. И море секса. Так что делать?

– Не думаю, что Валюшка дала тебе в отпуске развернуться, гигант секса, – прораб поднялся из-за стола и подошел к окну. – Что делать? Вечный неразрешимый вопрос… – начал было Михалыч философскую тему, но непроизвольная зевота снова потянула сладкой судорогой тело. – Там свайное поле. Надо сбить оголовники свай и открыть арматуру до отметки. Хочешь кувалдой, нет, компрессор включи. Высоту я отчертил. Двести штук тебе на неделю хватит, а там ребята из отпусков подтягиваться начнут. Иди уже, не мешай работать. – Рот прораба снова широко растянула зевота, поверх языка мелькнуло дно желудка, и Михалыч обессилено рухнул в кресло.

Сашка, посмеиваясь, зашагал длинными ногами к бригадному вагончику. Проходя мимо башенного крана, задрал голову вверх:

– Любаня, привет!

Любка-крановщица, в меру полноватая, улыбчивая, приподняла переднее стекло кабинки:

– Сашок, здравствуй. Я тебе нужна?

– А как же? Человек всегда кому-нибудь нужен, а такая красотка, просто жизненно необходима.

– Скажешь тоже, – засияла улыбками Любка. – Когда мошка достанет, поднимайся ко мне. Сюда кровососы не долетаю т.

– Вот только осмотрюсь.

Сваи, забитые на месте строительства двенадцатиквартирного дома, действительно были очерчены на одном уровне меловой чертой, что добавило настроения. Крепкий парень Сашка не любил возиться с разметками и прочими мелкими и точными работами. Предпочитал с плеча кувалдой, ломом, лопатой, топором размахнуть.

Посмотрел на компрессор, пнул ногой отбойный молоток, – не хочется утреннюю тишину треском двигателя нарушать. Цепко ухватил длинную рукоять кувалды. Задача простая: ударами кувалды обнажить пруты арматуры на уровне отметки, отрезать их газорезкой, а потом сбить лишний бетон, подготовить сваю для установки на нее арматуры ростверка (фундамента).

Сашка остановился около первой сваи. Мелькнула мысль о наблюдающей с крана Любке: «Пусть полюбуется, как мужики работают». Привычно поднял кувалду, дал железу свободно падать, ускорил корпусом и локтями, кистевым движением на выдохе придал хлесткость. Осколки бетона стрельнули вперед, по ходу движения инструмента. «Вот так!» – шаг вперед, и следующий удар.

Любка забыла о книжке, смотрела заворожено, как перекатываются бугры мышц по загорелой коже, взлетают, разгибаясь на всю длину, крепкие руки. Сашка не делал лишних движений, шел ровным темпом пушечных ударов, и Любка, непроизвольно поддаваясь настойчивому ритму, закраснела и заволновалась.

– И за каким хреном я держу здесь бригаду?

Сашка в ответ дал железу кувалды по свае опуститься на землю, выпустил из рук черенок:

– Что-то не так, Михалыч?

– Все так. Время десять, а ты все рекорды уже перехлестнул. Разгоню к едреней матери бригаду, оставлю одного тебя, быстрей дело пойдет.