Пол Гэллико - Миссис Харрис едет в Нью-Йорк Страница 3

Ее диоровской авантюре положил начало выигрыш сотни фунтов в футбольную лотерею – без этой сотни миссис Харрис вряд ли начала бы копить остальные триста пятьдесят. Она и сейчас продолжала играть в лотерею, но – уже без веры в удачу, которая порой сама по себе эту удачу привлекает. Слишком хорошо было ей известно, что молния не ударяет дважды в одно место.

И все же в тот самый миг, когда маленький Генри на кухне No.7 по Виллис-Гарденс получал, под гнусавые завывания Кентукки Клейборна, очередную порцию колотушек, в тот самый вечер, когда его в очередной раз отправили в постель голодным, судьба уже обратила внимание не только на него, но и на миссис Харрис с миссис Баттерфильд – хотя, конечно, никто из троих об этом не подозревал.

Нет-нет, никакого чуда не произошло. Не случилось ничего более сверхъестественного, чем беседа двух человек, сидевших напротив друг друга за широким столом в одном из офисов гигантской кино- и телекомпании в шести тысячах миль от Виллис-Гарденс, в Голливуде. Двое сидели, беседовали и смотрели друг на друга с тем ядом во взоре, какой доступен только по-настоящему алчным пиратам бизнеса, схлестнувшимся в битве за власть,

Семью часами, ста тремя чашками кофе и сорока двумя гаванскими сигарами позже этот яд все еще сочился из глаз собеседников, но битва была уже закончена и секретарша уже отправила телеграмму, оказавшую впоследствии как прямое, так и косвенное влияние на множество самых разных людей, некоторые из которых и слыхом не слыхали о "Нортамерикан Пикчерс" – Североамериканской Корпорации Кино и Телевидения.

Среди тех клиентов, у кого миссис Харрис убиралась не только регулярно, но и с удовольствием – все мы люди со слабостями, и даже у лондонской уборщицы могут быть любимцы, – была чета Шрайберов, занимавших шестикомнатные апартаменты на верхнем этаже одного из реконструированных зданий на Итон-Сквер. Джоэль и Генриетта Шрайбер были обыкновенными американцами из среднего класса. Последние три года они жили в Лондоне, поскольку мистер Шрайбер был представителем «Нортамерикан Пикчерс» – Североамериканской Корпорации Кино и Телевидения – в Европе.

Именно благодаря любезности Генриетты Шрайбер миссис Харрис смогла в свое время обменять запрещенные к вывозу из Соединенного Королевства фунты на доллары, которыми и заплатила за вожделенное платье от Диора. Ни та, ни другая дама не подозревала, что тем самым они нарушили закон. Миссис Шрайбер понимала так, что в результате произведенного обмена фунты остаются в Британии, а британское правительство того и хочет, верно? Увы, миссис Шрайбер относилась к той категории людей, которые не слишком хорошо разбираются в подобных тонкостях и не представляют, как действуют (или, скажем, должны действовать) законы.

Благодаря ежедневной помощи миссис Харрис, миссис Шрайбер мало-помалу училась вести домашнее хозяйство в Лондоне, делать покупки на Элизабет-Стрит и даже готовить самой – в то время как заботами миссис Харрис ее квартира сохраняла безупречную чистоту. Надо заметить, что первые признаках каких-либо изменений или проблем повергали миссис Шрайбер в трепет. Будучи вынуждена до прибытия в Англию мириться с той прислугой, какая доступна в Нью-Йорке, миссис Шрайбер преклонялась перед миссис Харрис – такой умелой, расторопной, энергичной, не теряющейся ни перед какими трудностями.

Ее супруг, Джоэль Шрайбер, как наполеоновский солдат, носивший в своем ранце маршальский жезл, носил в своем портфеле печать президента корпорации – пока воображаемую. Это был классический трудяга-бизнесмен, поднявшийся по лестнице "Нортамерикан Пикчерс" от места младшего клерка – мальчика на побегушках – до генерального представителя корпорации в Европе. Все это время он занимался исключительно деловой стороной деятельности корпорации, однако втайне лелеял мечту о том, как бы он работал с производством фильмов, стань он вдруг президентом корпорации. Но президентское кресло было от него так далеко, что он не говорил о нем даже с Генриеттой. Увы, тот вид деятельности, каким занимался мистер Шрайбер, не вел в совет директоров, не позволял надеяться когда-нибудь определять творческую политику корпорации, не обещал близкого знакомства со звездами экрана.

И все же телеграмма, отправленная после вышеупомянутой беседы в Голливуде, была адресована никому иному, как мистеру Джоэлю Шрайберу, и содержала указание переехать в Нью-Йорк для принятия на пятилетний срок поста президента корпорации "Нортамерикан Пикчерс". Дело в том, что из двух компаний – крупнейших акционеров корпорации, боровшихся за власть в ней, – ни одна не оказалась достаточно сильна, чтобы посадить в президентское кресло своего человека. Окончательно выбившись из сил в этой борьбе, они сошлись на том, что бразды правления будут переданы, в порядке компромисса, "темной лошадке" – человеку, не принадлежащему ни одному из соперников, и выбор пал на Шрайбера.

За телеграммой, доставленной в офис Шрайбера в Лондоне вечером того же дня, последовала телефонная конференция, во время которой пять человек – один в Лондоне, двое в Калифорнии и двое в Нью-Йорке – беседовали при посредстве пяти телефонных трубок так, словно находились в одной комнате; и когда мистер Шрайбер, невысокий коренастый человек с голубыми глазами, вернулся домой, его распирали удивительные, потрясающие новости. Он не мог сдержать себя и выложил все прямо с порога:

– Генриетта, случилось чудо! У меня поразительные новости – и я не шучу! Я теперь президент "Нортамерикан Пикчерс"! Они переносят штаб-квартиру в Нью-Йорк, и мы должны выехать туда через две недели. Жить будем на Парк-Авеню, корпорация уже нашла там для нас квартиру, это сдвоенный пентхаус. Так что я теперь большая шишка! Ну, как тебе это?

Супруги любили друг друга и поэтому первым делом обнялись на радостях, а потом мистер Шрайбер покружил жену по комнате в восторженном танце, пока она не запыхалась.

– Ты это заслужил, Джоэль! – воскликнула она наконец. – Они должны были сделать это уже давно.

Сказавши это, миссис Шрайбер, чтобы успокоиться и собраться с мыслями, подошла к окну, выходившему на спокойную и зеленую Итон-Сквер – движение на ней уже стихло,. – и со вздохом подумала о том, что уже успела сильно привязаться к этому городу и этому дому – и о том, как она боится возвращения в сумасшедшую суету и круговерть нью-йоркской жизни.

Мистер Шрайбер, вне себя от волнения, бегал по квартире. Новое назначение было слишком неожиданным и волнующим.

– Генриетта, – сказал он вдруг, – а вот был бы у нас сын, он сейчас гордился бы своим стариком, правда?

По правде сказать, это был удар ниже пояса, хотя мистер Шрайбер, конечно, и в мыслях не держал упрекнуть свою жену. Она это понимала – не такой был человек Джоэль, – она знала, что это всего лишь прорвалась его давняя мечта быть не только мужем, но и отцом, и что сегодня, когда в его судьбе произошел неожиданный взлет, это желание усилилось… но слова мужа укололи миссис Шрайбер в самое сердце. Повернувшись к нему, она сказала:

– О Джоэль, я так горжусь тобой!… – но в ее глазах блестели слезы.

Муж сразу понял, что причинил ей боль. Он подошел к ней и, нежно обняв за плечи, проговорил:

– Прости меня, Генриетта – я не хотел тебя обидеть. Подумай лучше о том, что мы все-таки счастливая пара. И о том, как нам повезло. Представь себе, как славно мы заживем в Нью-Йорке. А какие приемы ты будешь устраивать для всех этих звезд и знаменитостей!… Ты будешь "хозяйка лу-учшего в городе дома", как в песне.

– Но, Джоэль, – всплеснула руками миссис Шрайбер, – мы так давно уехали из Америки, я уж и не говорю про Нью-Йорк! Я просто боюсь!

– Пфе, – фыркнул муж, – чего тут бояться? Перемена мест, смена впечатлений – это всегда только на пользу. А с домом ты справишься превосходно, особенно теперь, когда мы богаты и можем нанять сколько угодно прислуги.

Но миссис Шрайбер действительно беспокоилась – и будущая жизнь продолжала тревожить ее и назавтра, когда окрыленный супруг на розовом облаке полетел в свою контору.

Она живо представляла себе бездельников, нерях, неповоротливых неумех, вороватых проныр и дармоедов, съехавшихся в Америку со всех концов света и предлагавших свои услуги в качестве "опытной прислуги с рекомендациями". Перед ее внутренним взором шли вереницы эмигрантов, которые не были никому нужны дома и потому отправились за океан в поисках удачи: словаки, литовцы, боснийцы – работавшие у нее в разное время лакеи и слуги с грязными ногтями, желтыми от дрянных сигарет пальцами (а пепел от этих сигарет они стряхивали где придется, на ковер – так на ковер, на стол – так на стол). Она пыталась нанимать быкообразных шведов и финнов с телячьими глазами, заносчивых до наглости пруссаков, ленивых ирландцев, еще менее трудолюбивых итальянцев и абсолютно непостижимых азиатов… Она перепробовала всех и, по горло сытая иностранцами, перешла на американскую прислугу. Она нанимала и цветных, и белых, и проживающую прислугу (которая прикладывалась к бутылкам в баре и беззастенчиво пользовалась хозяйкиной косметикой), и приходящую (которая приходила поутру, весь день изображала, что трудится, а вечером уходила, унося в сумке или под платьем сувенир из хозяйкиного гардероба, в простоте душевной взятый без ведома владелицы). Они не умели: вытирать пыль, полировать мебель, чистить серебро, мыть посуду, натирать полы. Зато они: шлепали с улицы в комнаты, оставляя грязные следы, часами стояли, как статуи, опершись на щетку, били дорогие блюда, роняли антикварный фарфор, сбрасывали с каминной полки старинные безделушки, рвали обивку мебели и белье, прожигали окурками дыры в коврах, чем наносили урон как дому миссис Шрайбер, так и ее душевному спокойствию. И им было неведомо чувство гордости домом и прекрасными вещами, которое составляет неотъемлемую часть характера хорошей прислуги.