Далия Трускиновская - Моленеие о метле Страница 3

Дальше началось столпотворение.

— Моя! Мне ее эмир в гарем пожаловал! — вопил боярин, держа девку одной рукой, а второй — размахивая тяжелым посохом. — Эмирово подаренье отнимать не позволю!

На него наскакивали невесть откуда взявшиеся люди, одетые, надо думать, эмировыми евнухами — кто ж еще может состоять при гареме?

Начались суматоха, околесица и кутерьма — все разом. В путешественников летели стулья. Два молодца отбивались саблями. Вдруг вызванный турками шайтан ударил в боярина тугой и толстой водяной струей. Струя пошла гулять, лупя по боярским деткам, кожаному мужику и приблудившимся молодцам. Била она больно.

Пришлось отступить в какие-то мрачные закоулки.

Наконец путешественники оказались в помещении, где висела одежда всех видов и размеров, и немецкая, и турецкая, и с самоцветами, и с перьями. Там кое-как перевели дух.

— Ух, — сказал боярин, не отпуская девкиной руки.

— Я те дам гарем, ирод окаянный! — с этим криком боярыня нанесла супругу изрядную оплеуху.

И быть бы супружеской драке, но следующая оплеуха поразила отнюдь не боярина, а невесть откуда взявшегося недоросля, годков этак восемнадцати. Он как-то так ловко случился меж боярином и боярыней, что схлопотал мощный удар и, пролетев шага два, прилип к стене.

— Ты еще отколь взялся? — спросил недоросля Ванюшка.

— Я простой советский попаданец, — плача, отвечал тот. — Ученик краснознаменного кулинарного техникума имени товарища Оливье… Мне из восемьдесят первого года в сорок первый… Мне мотострелковую дивизию из окружения вывести, еще Ленинградской блокады не допустить, а в сорок втором Генштаб возглавить!..

— Наш человек, — мрачно заметил подвешенный за шиворот двумя богатырскими ручищами кожаный мужик.

Глава 6

— Какая тебе блокада? Айда с нами на гражданскую! — уговаривали кулинарного ученика красногвардейцы с обнаженными саблями.

Эти сабли несколько смущали боярских сынков — оружие полагается таскать в ножнах и подвешенным к поясу, а как раз ножен у этой парочки и не было.

— Сперва бы вылезть отсюда, — шептал братцам Ванюшка. — Наделали мы беды! В эмирский гарем сдуру вломились…

— Да еще батюшка…

Боярин как ухватился за девку, так и не отпускал. На тонкие намеки сыновей и рыдания супруги отвечал кратко:

— Кыш!

Кожаный мужик, которого поставили на пол, но шиворота не отпускали, вертел головой.

— А вот окошко! — сообщил он. — За портьерой. Бизончики, пока нас лассами не повязали, уходим в окошко, а?

И точно — задернутое дерюжное портище скрывало довольно большое окно.

— Не может быть, чтоб слюда, — сказал Никишка. — Цены ему тогда нет.

— Стекло, — объяснил кожаный мужик.

— Стекол столь огромных не бывает!

Мужик показал на оконную ручку и объяснил, как ее нажимать. Внизу оказалась трава, прыгать было невысоко, и более всего хлопот доставила боярыня. А боярин выскочил с девкой в охапке, неожиданно ловко, как юный стольник, которого по государеву приказу учат всяким татарским конным штукам, вроде прыжка с седла на седло.

— Куда теперь? — спросил Илейка.

— На гражданскую! В сорок первый! Искать Айгульгуль Бизонью дочь! — вразнобой ответили ему.

Решили для начала отойти подальше от эмирова дворца.

— Если умом рассуждать, то лучше выйти к экспресс-проколу, может, еще не все там затянуло, — предложил кожаный мужик. — Там, если что, и спрятатулиться можно.

— И ты через экспресс-прокол? — спросили мнимые красноармейцы. — Он что, в обе стороны работает?

— А вы не знали?

— Не-е, мы на гражданскую — навсегда… заради победы коммунизма…

Пришлось опять переходить черную дорогу. Кожаный мужик объяснял некое загадочное устройство, которое поможет выбраться на войну и кулинарному ученику, и красноармейцам. Понять его было совершенно невозможно.

Уже почти дошли до того места, где боярин с семейством вышли из махины, а кожаный мужик возник ниоткуда, окруженный остаточным ореолом, и тут в глаза путешественникам ударил луч.

Исходил он из фонарика, а фонарик держала в руке женщина в синем кителе с петлицами, облегающем невероятных размеров бюст, занимающий пространство от шеи до талии.

— Ваши хроновизы, — сказала она жестяным голосом. — Если хроновиз нет — снимаетесь с маршрута и возвращаетесь домой за свой счет.

— Вот моя хроновиза, — красноармеец показал саблю.

— Меня комитет комсомола послал, — сообщил ученик. — Вот путевка.

— Я по заданию Антибольшого Антикостра, если тебе это что-то говорит. Вот мой знак. Пустите, я жетонку достану. Сам Бизон, и дух его предка, Самого Опоссума, и знак Великого Скунса. Великого Скунса!!!

— Предъявите хроновизы, — повторяла женщина. — Или будете ссажены с маршрута.

— Во имя Одноглазого Бизона и его рогов, когда внедровучили визы? — наконец спросил кожаный мужик.

— В две тыщи четыреста шестьдесят седьмом, — мрачно сказала женщина. — Выдают в попадан-консулатах…

— Так меня ж тогда еще не народилось! — обрадовался кожаный мужик.

— Незнание закона не освобождает от ответственности, — увесисто произнесла женщина. — Возвращайтесь домой и учите законы.

— Законы, которых еще не понапридумывали? Да ты посмотри на хроноватую шкалу! — кожаный мужик завертел головой, высматривая боярыню, у которой хранилась за могучей пазухой его загадочная шкатулочка.

— Ваш документ и виза, — обратилась женщина к боярину.

— Кыш! — отвечал боярин, скрутив кукиш той же степени мощности, что бюст под кителем, и сунув это произведение женщине под нос.

За ее спиной образовался тускло-розовый овал. В нем зародился черный силуэт. Овал медленно гас, а силуэт, напротив, обретал краски. Когда обрел — путешественники увидели мужчину средних лет с преогромными усами, одетого щеголевато — в сияющие сапоги, в мундир с блестящими пуговицами, перетянутый лакированными ремнями вдоль и поперек. На поясе мужчина имел кобуру с револьвером и шашку в ножнах, на голове — фуражку.

— Слава те Господи! — с чувством произнес мужчина и перекрестился. — Люди добрые, где тут расположение корпуса генерала Юденича? Я к нему с пакетом, дайте проводника.

Глава 7

Этот мужчина, по прозванию — поручик Голицын, как-то произвел хорошее впечатление на контролершу. Очевидно, дело было в усах. Она даже не жестяным, а человеческим голосом ответила о возможности прорваться без визы.

— Безвизовый режим только с две тыщи восьмого по две тысячи десятый двадцать первого века, в одну сторону, — сказала женщина. — А по мусульманскому, как там ее…

— Потому что туда никто не хочет! — воскликнул кожаный мужик. — Оттуда разбегались, как крысы, а туда — двойной бизоний хрен! Что там делать? Там какая-то такая финансовая пертурбация, что ее вручную не разгребанить. А в банки — кто ж нас пустит?

— Ага, мы из две тыщи восьмого, — сказал красноармеец. — Нас чертовым кризисом пришибло. Тут мы и поумнели. У Вадьки блинная накрылась, у меня — секс-шоп. А почему? А потому, что неправильно советскую власть строили. Если бы правильно — она бы еще продержалась, и на нас бы хватило!

— Я те дам советскую власть! — зарычал поручик Голицын. — Я сам из две тыщи восьмого! У меня диссер накрылся медным тазом и мимо американского гранта я пролетел! Восьмой!!! Кабы не ваша советская власть, его бы вообще не было!

— Ах ты белая кость!

— Ах ты мужик сиволапый!

Жертвы восьмого года схватились рубиться на саблях. Поручик оказался более ловок, чем красноармейцы, а, может, более зол.

— Ух ты! Бей их, бей! Бизонье дерьмо! — выкрикивал кожаный мужик. — Вот кого я с собой возьму Бизонью Мать добывать!

— Дураки, — угрюмо сказала контролерша. — Не хотела я дядю Васю с Абдуллой вызывать, а придется…

Красноармейцы запросили пощады.

— Вот только пленных мне сейчас недоставало, — вздохнул поручик. — Кадет, сторожи пленных.

Это относилось к кулинарному ученику.

Тут издалека донеслась строевая песня:

— Шел отряд по бережку,Шел издалека!Шли совсем недорогоВсе на букву «ка»!

— Это что еще такое? — удивился Ванюшка. Вскоре стало ясно, что это такое. Из-за поворота показалась колонна — по четверо в ряд. Шли, печатая шаг, петровские гренадеры и ахтырские гусары, флибустьеры и комиссары, опричники Ивана Грозного и какие-то загадочные древнерусские князья. Поверх доломанов, мундиров и живописных лохмотьев у них были приколоты желтые кружки величиной с блюдце с буквой «К», пропечатанной шрифтом «Times New Roman». Знамя, на коем изображались решительно все виды оружия, сколько их накопилось со времен фараона Аменхотепа, было украшено таким же кружком, в поперечнике около метра.