Владимир Елистратов - Рассказы Страница 30

Когда Маше исполнилось пятнадцать, неожиданно приехал Хаджибек. «Навестить дочку». Он привез дыню и тюбетейку. Он стоял в дверях с тюбетейкой, надетой на дыню, которую держал в руках перед собой, и улыбался. На дыне были нарисованы фломастером глаза, нос и рот. И подписано: «Моя доченька Юлдузик». Тамасик, Тамара Петровна, в дом его не пустила. Хаджибек поплакал (она видела это в глазок двери) и уехал. Раз в два-три года Хаджибек звонил, чтобы услышать «нормально» и — гудки. Еще чрез десять лет в доме Тамары Петровны и Маши появился я. Еще через год — наш сын. А еще через пятнадцать — мы развелись. Но это отдельная и несильно интересная история.

Важно следующее: через тридцать пять лет после рождения Маши и за четыре года до нашего развода вдруг однажды утром, где-то в полшестого раздался звонок в дверь. Теща была в отъезде. Маша с сыном на даче. Я, обернувшись в плед, открыл дверь. На пороге стоял красивый южный молодой человек лет двадцати.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Меня зовут Бахтияр. Я брат Маши.

«Интересно», — думаю.

— Я вас слушаю, — сказал я.

— Я сын Хаджибека…

— Это я понял.

— Папа умер. Два месяца назад…

— Глубоко сочувствую…

— А я… я приехал в Москву. С братьями.

— И сколько же у вас, извините, братьев?

— Трое.

— Так, значит, вас всего четверо? И что же?

— Мы бы хотели на время остановиться у вас. А потом мы найдем работу. Я буду работать.

— Интересно. Кем же?

— Пока не знаю. Кем-нибудь. А вообще-то я очень хочу учиться. Вы ведь работаете в университете?

— Работаю.

— Я бы мог поступить в университет.

— Забавно.

— Мы поживем у вас не так долго, месяц-два.

— Ага. Вчетвером…

— Мы будем работать.

«Да, — думаю, — сильные ребята». И главное, было видно: тут не было никакого хамства, прагматизма, холодного расчета. Просто Бахтиярчик приехал к очень близким родственникам пожить у них. Вместе с братьями. Поучиться, поработать. Нормально.

Не буду обременять вас подробностями — Бахтиярчик уехал обратно в Душанбе. В этом конфликте я был ангелоподобен, я был буфером. У Тамары Петровны от злости на Бахтиярчика случился гипертонический крис. Маша отреагировала на известие о смерти папы и на приезд Бахтиярчика, как на новость об изменении курса юаня. Она такая. Сын философски окрести своего таджикского дядюшку бульбазавром. Прошло еще пять лет. И вот в прошлом году, в мае месяце, я очутился в командировке в Таджикистане, в Душанбе и не только. Пару слов о Таджикистане. Не могу, как говорится, молчать.

Таджикистан — удивительная страна.

Вообще-то, «тадж» — значит «корона». По-таджикско-персидски (фарси и таджикский — в сущности один и тот же язык). Соответственно, получается, что «таджик» — это что-то вроде «коронованной особы». Что и заметно по поведению жителей республики Таджикистан.

Главная черта характера таджиков — непробиваемое спокойствие. «Спокойствие, только спокойствие!» — как говорил чисто русский лентяй и демагог Карлсон. Вот лозунг, кредо или Дао (как угодно) истинного таджика. Пожалуй, нет на белом свете более самодостаточных людей. Отсюда: неторопливость, благожелательность и неизменное приятие жизни такой, какова она есть. Даже если она далеко, что называется, не гламурна. Можно, конечно, всё это назвать покорностью. Но мне как-то ближе «самодостаточность».

Несмотря на то, что Таджикистан — маленькая страна, она очень и очень разнообразна. Я ее изъездил вдоль и поперек.

Есть там, к примеру, Памир, где живут памирцы, говорящие на памирском языке, певучем, как итальянский и цыганский вместе взятые. Заслушаешься.

Он же, таджикский Памир, как это ни парадоксально, один из самых высокообразованных регионов мира. Доцентов на Памире — как таджиков в Москве. Так сложилось: ехали, ехали сюда всякие геологи-спелеологи, географы-демографы, туристы-альпинисты, кандидаты-шмандидаты, да тут и остались. Трудно не остаться на Памире. Магия земли. «Лучше могут быть только горы» и всё такое.

И вот теперь: встретишь на Памире скромного дедушку-чабана, пасущего отару овец, а он тебе и задвинет у костерка что-нибудь про постмодернизм с гиперсублимацией. Очень задушевно. И даже у местных овец, задумчиво раскачивающих пуховыми коконами курдюков, — глаза шахматистов-мехматовцев.

В современных памирских школах, в силу указанной причины, а также горной разреженности населения, учителей с высшим образованием больше, чем учеников. Наверное, такого нет в мире нигде.

Другие области страны, будь то Кулябский район или Худжент (Ленинабад), каждая по-своему интересны. Там везде, в отличие от Памира, учителей катастрофически не хватает, зато хватает много чего другого на разные вкусы: где-то алюминия, где-то фруктов, где-то мяса с молоком, где-то целебной минеральной воды, где-то хлопка.

Конечно, в Таджикистан стоит приехать ради радоновых источников. Таджикская радоновая здравница — единственная функционирующая в мире. Радоновые источники есть и в других местах, например, во Франции, но полноценная лечебница есть только у таджиков. Это недалеко от Душанбе, около часа пути на бибике.

Кстати, о таджикских бибиках и бибиководах. Наверное, всё-таки лучше здесь самому не водить. Знаки тут редкость, как черный барс в парке Сокольники. Водят местные в стиле «эх, авось прокачу!» Но почему-то аварий не так много. Меня на встречу с целебным радоном вёз по горам весёлый ленинабадец с чапайскими усами на жигулях 1973 года производства с дыркой в фанерном полу. Вероятно, для форсмажорного торможения копытами. Однако, всё обошлось. Но это к слову.

Радон лечит многое: артриты, артрозы и прочее. Цена где-то в районе 20 долларов в день, включая проживание, питание и само, так сказать, орадонирование.

Всё здесь, конечно, очень советское: жилы проводов на пупырчатых стенах, выкрашенных голубой масляной краской, кофейный напиток какого-то гнедого цвета в мутных, как глаз алкаша, граненых стаканах и т. д. и т. п. Но радон-то более чем настоящий.

Из почти семисот койкомест чудо-курорта перманентно простаивает около двухсот. Таджики рекламу делать не умеют («спокойствие, только спокойствие!»). После принятой целебной ванны я, взбодренный и одухотворенный, попытался найти хоть какую-нибудь рекламку, чтобы привести её в Москву. Переполошил весь персонал. После часа напряженных поисков взмыленный замдиректора принес мне брошюру 1982-ого года на, разумеется, таджикском языке, которая мне, конечно, не пригодилась.

Когда-нибудь Таджикистан превратится в процветающий туристический край. Горы, источники, охота (олени, кабаны, дикобразы, кстати дикобразье мясо оказалось очень вкусным) — всего этого здесь хоть отбавляй. А пока страна приходит в себя, зализывая раны.

О гражданской войне таджики распространяться не любят. Мясорубка здесь была страшная. Но если уж таджики и распространяются, то с мудрым юмором. Это была, как мне поведал всё тот же усач на жигулях, война между «вовчиками» (кулябцы) и «юрчиками» (гиссарцы). По именам криминальных авторитетов, возглавлявших клановые группировки. Наркобароны в законе. Победили «вовчики», которые и посадили на престол нынешнего президента.

У президента десять дочерей, из них семь — половозрелых. У каждой половозрелой дочери, как ей и положено, есть половозрелый муж. Итого: 14 основных позиций. Вот так и распределилась молодая таджикская экономика. И это ни для кого не секрет. А президента все очень уважают, потому что он дал мир. А это главное.

Жизнь в Таджикистане налаживается. Первый признак налаживания жизни — свадебный бум. Я жил в Душанбе на улице Рудаки (бывшая Ленина) в гостинице «Авесто». Свадьбы под моими окнами справлялись каждый день. Причем аккуратно в 21.00 шум стихал. Всё строго. Правительство республики, кстати, ввело лимит на число свадебных гостей: не более 150 человек. Потому что если таджиков с этим делом не лимитировать, пригласят всю страну, влезут в долги, всё спустят и останутся навсегда без штанов, ботинок и тюбетеек.

В Таджикистане всё очень дёшево. Местные деньги называются самани, в честь легендарного родоначальника таджикского народа (Саман, отсюда — династия Саманидов). Самани — это где-то 7–8 рублей. Впрочем, все таджики упорно называют свои самани рублями. На 100 самани мы в ресторане ухомячивались ввосьмером: плов, шашлык, манты и т. д. Ну, и водка, конечно. Здесь она очень хорошая. Называется «Пойтахт», т. е. «Столичная». Симпатичные пол-литровые округло-треугольные бутылочки. По 10 самани штука. Из четырёх долек-«пойтахтчиков», если их сложить, получается одна ещё более симпатичная толстая круглая бутылка. Вот мы этим строительством толстых бутылок каждый день с энтузиазмом и занимались. За недорого. Коньяк здесь тоже очень недурной. А вот вина в основном крепленые. А я их побаиваюсь. Комплекс такой у меня из советского прошлого. «Солнцедарфобия» называется.