Лев Гурский - Пробуждение Дениса Анатольевича Страница 30

«А если падает? — с досадой шипит Мисаил. — А если все же перенесут? Рафа, не забудь, мы в России. Это страна чудес. Здесь теория вероятности не работает. Мне иногда кажется, здесь не работают даже ньютонова физика и евклидова геометрия».

«Если встречу перенесут, — усмехается Рафаил, — я готов трижды обозвать себя бесом. Идет?»

«И еще трижды кретином и трижды земляным червяком, — немедленно начинает торговаться Мисаил. — И я тогда становлюсь главным до конца операции… Ну же, соглашайся, чем ты рискуешь? Ты же у нас веришь в теорию вероятности и в Службу протокола!»

«Ладно, договорились, — отвечает Рафаил. — Но пока я главный, и прошу воздержаться от пререканий. Ты мешаешь нашему мальчику».

— Вы оба мне ничуть не мешаете, — говорит вслух наш мальчик, то есть я. — Все равно в компании веселей. Валяйте, пререкайтесь, сколько влезет, а я пока проверю боекомплект.

Я вынимаю из сумки свой талисман и разворачиваю мягкую ветошь.

У огнестрельного оружия — великая масса достоинств. Убойность, прицельность, компактность, кучность, скорострельность и тэ дэ. В разные годы мне пришлось соприкоснуться с самыми разными образцами, от английской штурмовой винтовки SA80 калибра 5,56 до девятимиллиметрового российского пистолета-пулемета «Кипарис».

Однако все эти ценные навыки для меня сейчас бесполезны.

Потому что ни одна современная армия не держит у себя на вооружении двухзарядных арбалетов.

16.00–17.15

Встреча с патриархом Московским и всея Руси

Будь у меня в руках карандаш, я бы его сломал. Но телефонную трубку просто так хрен переломишь — разве что садануть ею об пол.

— Значит, он улетел из страны по чужому паспорту? — спросил я у Генпрокурора, стараясь не выплеснуть на него сразу весь запас раздражения. Пара карандашей мне бы сейчас ох как пригодилась!

— Нет, господин президент, — бодро откликнулся мистер Ливингстон. — Насколько нам известно, по своему собственному.

— А почему, объясните, его не взяли в аэропорту? Почему при наличии ордера на арест он свободно прошел через погранконтроль? Он у нас разве Гарри Поттер? У него был плащ-невидимка?

Генпрокурор деликатно кашлянул в трубку.

— Строго говоря, ордер на арест еще не был выписан, — сообщил он мне. — Пока обвинение не сформулировано, мы можем только пригласить человека на беседу, в качестве свидетеля. Вот когда он трижды не явится, его можно доставлять приводом.

Нет, ну что за наивное создание! Чистый младенец в джунглях.

— И он, разумеется, будет ждать третьего раза у себя дома, — тяжело вздохнул я. — Ага. Щас! Джонатан… как вас там… Ричардович, вы ведь не первый день в Москве, пора бы, наконец, освоиться в нашей специфике. У нас же не Соединенное, блин, королевство! Когда к российскому бизнесмену проявляет интерес Генпрокуратура, только абсолютно невиновный человек или клинический идиот — что, в данном случае, примерно одно и то же — останется сидеть на месте. А человек с минимальными мозгами перво-наперво сделает что?

— Что? — все еще не доехал Генеральный младенец.

— Да то самое, что он и сделал! Удерет, естественно. Свалит в Лондон и уже оттуда будет разбираться, за что конкретно на него катят бочку. Я-то думал, вы догадаетесь прежде всего устроить засаду в «Шереметьево-2», а уж потом начать официальный розыск. Этот вредитель струсит, кинется на ближайший лондонский рейс, а вы его — хвать!.. Ну почему я должен учить вас азам профессии?

Не меньше пяти секунд телефонная трубка безмолвствовала: мистер Ливингстон усваивал полученную от меня информацию.

— Верно ли я понял вас, господин президент, — извиняющимся тоном спросил он у меня, — что проблемы господина Шкваркина с автоинспекцией — для нас не столько причина, сколько повод?

Упс! После долгих и мучительных экспериментов дитя, наконец, доперло, что в розетке живет электричество.

— Угадали. Молодцом! — похвалил я недотепу. — У нас, Джонатан Ричардович, правовое государство, и мы не можем прессовать человека без всякого повода. А причина, вы правы, глубже и выше. Финансовый кризис — он как Единый госэкзамен, только для больших дядечек. С виду фигня фигней, но ведь как-то работает! Помогает определить, кто хороший, кто плохой. Улавливаете?

— Не улавливаю, — огорченно признался Генпрокурор.

Бум-с! Бум-с! Чугунная слива устроила в моей башке тир, выбивая из меня последние драгоценные остатки терпения.

— Вы, конечно, читали в детстве «Винни-Пуха»? — уже еле сдерживаясь спросил я. — Помните, там были неправильные пчелы, которые давали соответствующий мед? Вот так и с бизнесменами. Если человек переживает тяготы и лишения вместе со страной, если он готов, когда стране надо, перейти из списка «Форбса» в список биржи труда, — это наш, правильный пацан… ну то есть предприниматель. А если чувачок начинает дергаться, если продает бизнес черт знает кому, это означает, что он… кто?

— Кто? — тупо переспросил этот тормозной афро-англичанин.

— Неправильный предприниматель. И бизнес у него, стало быть, не-пра-виль-ный. Вот к таким господам надо приглядеться, а там, глядишь, может быть, и придраться. Очень вам советую — не приказываю, упаси Боже, а по-дружески советую — провести тщательный обыск грибных плантаций Шкваркина Елисея Пименовича: если пошарить там получше, наверняка среди тысяч шампиньонов найдется десяток галлюциногенных псилоцибиновых грибочков… ну хотя бы пяток мухоморов. После этого вам остается только выписать, черт вас раздери, ордерок на арест этого наркодилера и подключить, наконец, Интерпол… Хотя теперь-то я не уверен, что его найдут: город ваш, сами же знаете, большо-о-ой…

— Найти его как раз технически несложно, — пробормотал мистер Ливингстон. — Собственно, мы его нашли. Двадцать минут назад спутник зафиксировал человека, по приметам похожего на мистера Шкваркина, в западном Лондоне, это район Челси. Предполагаемый мистер Шкваркин выходил из машины у особняка на Кингс Роуд…

— Чей-дом-уже-выяснили? — Для быстроты я сократил интервалы между словами. Даже слива в башке прекратила стрельбу по болевым точкам, зависнув в сквернейшем предчувствии. Неужели опять он?!

— Раньше дом принадлежал Ванессе Редгрейв, но два года назад его купил, через посредников, выходец из России Вадим Бере…

Береееееза!! Я с утра как чувствовал, что без него не обойдется!

— Так почему ж вы с главного не начали, Джонатан Ричардович, голубчик, британское ты угробище?! А?!

Я жахнул телефон об пол, надавил локтем на селектор и заорал:

— Вовки! Все сюда, пулей!

Тотчас же в кабинет вбежали не три, но сразу четыре штуки Вов: первый в аксельбантах, второй в штатском и с очередной папкой, третий тоже в штатском, но без папки, четвертый в синем фартуке, с тряпкой и синим же пластмассовым ведерком. Трое вытянулись в струнку, а тот, который с ведерком и тряпкой, юлой завертелся на месте, пытаясь охватить взглядом сразу весь паркет — есть ли свежие пятна? Как будто я умею бить только бутылки!

— Ты! — Я указал на Вову-в-аксельбантах. — Чтоб через пять минут у меня в кабинете был директор ФСБ. Раз сегодня день приемов, он наверняка околачивается где-то в Кремле… Живо!

Блеск аксельбантов еще висел в воздухе, словно улыбка Чеширского кота, а сам их хозяин уже громко топал где-то в коридоре.

— Ты! — Я ткнул в направлении Вовы-с-ведерком. — Забери вон тот разбитый телефон и тащи сюда новый… да не высматривай ты, бестолочь, пятна на полу! Нет их больше, дубина! Только телефон!

Фартук, синей молнии подобный, вместе с его хозяином и ведерком пролетел по кабинету, втянул изувеченный аппарат и скрылся.

— Ты! — Мой палец почти уперся в переносицу Вовы-штатского. — Дуй в приемную и тащи сюда десять… нет, двадцать карандашей!

— Прикажете простых или цветных, Денис Анатольевич? — Вова завибрировал на старте, как спринтер, готовый сорваться с места.

— Любых, дебил! — прикрикнул я на него. — Деревянных!!

Вжжжжжик! — и бегуна вынесло за дверь. Даже быстрее, чем надо. При такой начальной скорости он едва ли успеет затормозить в приемной. Ну точно: судя по звуку, балбес проскочил-таки мимо.

Последний оставшийся Вова молча пучил на меня трагические глаза.

— Знаю-знаю, — прервал я его неначатые мольбы. — Протокол, регламент, Овальный зал, господин Хлебореску опять ждет не дождется… Но и ты войди в мое положение: я сейчас так зол, что могу кого-нибудь убить. И хорошо еще, если тебя. А вдруг я в сердцах укокошу президента Румынии? У меня будут дипломатические сложности… не сказать, чтобы очень большие, но сложности… Ты со мной согласен? Вопрос риторический, разрешаю не отвечать.