Андрей Ангелов - Безумные сказки Андрея Ангелова Страница 32

Помытый и расчёсанный Клюев возник на пороге гостиной и стал настороженно переминаться. Причиной неудобства явился мелкий самец лет 30-ти — на внешний вид. Мужчина вскочил с дивана, подбежал к Клюеву, насильно ему руку пожал, а затем насильно потряс:

— Привет, чувак! Наконец-то пожаловал. Между нами разговоры только о тебе!

— Здравствуй. Тебя как зовут? — попытался доброжелательно улыбнуться Клюев.

— Молоток, чувак! Сразу на «ты» — это круто и здорово! А то дочурка приводила разных лохов — выкающих, сюсюкающих. Я — папа!

— Ты больше похож на старшего брата, — честно изумился Клюев.

Папа закончил рукотрясение и шлёпнул Клюеву по загривку.

Вита признала поведение папы законным, и Клюев подчинился её признанию.

— Секрет моей молодости в каждодневном сексе, чувачок! — похабно проржался папа. — Падай на стул. Чпокнетесь с дочкой сразу после обеда — так я решил.

Клюев сделал вид, что папа не сумасшедший чудак и загрузил себя на стул. Родственная парочка загрузилась на сиреневый диван — напротив будущего мужа и зятя.

Папа утянул себе три котлеты и передал ложку Вите:

— Ложь себе, дочурка.

— Ложат экстременты, папа. А еду кладут, — строго засмеялась Вита.

— Прогнал, мой сладкий разум! — смущенно покаялся папа.

Клюев незаметно для себя выпил полный стакан пунша вместе со стаканом.

— Мальчик наш. Давай твою тарелку, накладу котлет, — нежно предложила Вита.

— Не стесняйся, чувак! Чтобы член стоял крепче — надо жрать больше мясца! — похабно осклабился папа.

Клюев осознал, что овечья шкура ему не к лицу и не к телу:

— Слышь, папа. Член у меня стоит без котлет. А его крепость — не твоё дело!

Папа и Вита переглянулись друг с другом. Затем переглянулись с Клюевым.

— Ах, оставьте никчемный спор, — манерно попросила Вита. Она наполнила Клюевскую тарелку тремя котлетами, а сама приникла к миске с овощным салатиком.

— Возьми меня, мой мальчик! — простонала Вита, лёжа совсем обнажённой на широкой двуспальной кровати, в комнате для секса. Девушка простёрла белые ручки к Клюеву.

— Где он? — Клюев искал и не находил в комнате папу.

— О нём не думай! — Вита стянула с любовника трусы.

— Хорошо, — расслабился Клюев, вышагивая у кровати.

В помещение резко вбежал и метко прыгнул на постель совсем голый папа.

— Падай, чувачок, с нами! Падай и получи удовольствие! — папа основательно помял Виту, вызвав у неё сладострастный стон.

Вита положила белую ручку папе на его торчащий болт и нетерпеливо взбрыкнула в сторону Клюева:

— Пристань ко мне, мой мальчик! Я вся теку!

— Это дивный ручей! Нет, чарующая речушка! Ёпт, водопад Ниагара! — зазывающе закричал папа, по мере реплик изучая пальцами и носом междуножие дочки. — Ты этому — причина, чувачок! Налетай, пока горячо и не остыло!

Клюев с досадой оделся и ушёл нах, на глазах у сладкой парочки.

— Папа, ну почему я такая несчастная! — закапризничала Вита. — Уже третий мальчик меня бросает. Мне 20 лет и я хочу крепкую семью!

Папа с сочувствием обнял Виту и крепко поцеловал в губы.

— Отлюби меня как взрослую, папа! — хныкнула Вита. — Я так в этом сейчас нуждаюсь!

Спустя 2 минуты перед Клюевым нарисовался сидящий на полу сонный нищий. Его шляпа попросила денег. Рядом возвышался плакат: «Помогите мне. Я — произвол Мафии!». Дело было в подземном переходе между улицами Таганская и Марксистская.

— Денег у меня нет, — безразлично отметил Клюев.

Сон убежал из подземки, а грёбаный нищий вскочил, схватил Клюева за грудки и заорал ему в лицо:

— Кушай у Садко! Иди к нему пешком!

Люмпен махнул рукой, показывая направление. Клюев озадачено повернулся и пошёл назад — кушать к Садко.

4. День четвёртый

Тонко пел церковный хор.

Отец Серафим, в белом стихаре и тёмной скуфеечке, прохаживался у иконостаса и махал кадилом.

Два десятка старушек истово крестились и подпевали.

В храм вальяжно зашли мафиоза Андрюшкин, Горилла и Чеснок — мордовороты с косой саженью в плечах.

— Горилла, купи свечек, замаслю Господа. А ты, Чеснок, смотри старую доску. Как высмотришь — скажи мне.

Горилла пошёл направо и обрел свечек.

Чеснок пошёл прямо и не обрел ничего.

Мафиоза Андрюшкин пошёл налево, оттолкнул Марковну:

— С дороги, рухлядь! — И увидел прямо перед собой, на стене у клироса, знакомый список. Довольная улыбка Нафани цвела недолго и до тех пор, пока на его плечо в албанском пиджаке не легла рука — здоровенная, с чистыми и подстриженными ногтями.

— Мужик, ты совершил поступок не по совести! Марковна старше тебя в несколько раз! Надыть уважать старость! — внушительно молвил владелец руки. Им являлась широкоплечая, косматая и длиннобородая личность мужеского рода, с ясными очами. Из-за плеча личности выглядывала Марковна, с любопытствующим лицом.

— Ага! Истинно! — подтвердила Марковна, ожесточённо крестясь.

Мафиоза Андрюшкин поискал встревоженными глазами братву и заносчиво выкрикнул:

— Ты кто такой!?

— Я — Амбарыч. Церковный сторож. Извинись перед Марковной, не бери грех на душу!

Подрулила братва.

— Нафаня. За меня поставь. Не забудь! — подал Горилла толстую пачку толстых свечек. Мафиоза Андрюшкин облегченно пёрднул и взял пачку обеими руками.

— Нафаня, чё за хрен? — показал на Амбарыча Чеснок.

— Не ругайся в лоне Господа! — немедленно повернулся к мордоворотам Амбарыч. — Я чувствую, мирного разговора у нас не выйдет… Поэтому прошу выйти на улицу. Там всё обсудим.

Марковна безоглядно заспешила на улицу.

Отец Серафим скрылся в алтаре под аккомпанемент ангельского пения. Старушки закрестились ещё истовей. Настал момент раздачи Святых Даров, на языке обывателя «причастие».

— Братва! Заросшего придурка зовут Амбарыч. Выйдите с ним на воздух и избейте до потери сознания, — отдал приказ мафиоза Андрюшкин. — А я покамест поставлю свечки и сниму со стены рисунок. Я его нашёл.

Мордовороты профессионально взяли Амбарыча под здоровенные локти.

— Урод! Учти, мы этого не хотели!

— Нехорошие вы люди! — укоризненно повёл богатырскими плечами Амбарыч. Руки мордоворотов соскользнули с Амбарыча, и он неспешно двинулся к выходу из храма. Братва сопровождала его на шаг сзади.

Мафиоза Андрюшкин невдалеке узрел Канун — прямоугольный столик-подсвечник. И стал маслить Господа свечами.

— Урод! Ты куда!? — крикнул Горилла вслед Амбарычу, что также неспешно спустился по паперти и направился к калитке храмового забора.

— Негоже вас учить в святом месте, — бросил через плечо Амбарыч.

— Колхозник, ты продолжаешь нарываться! — прошипел Чеснок. Рядом с калиткой, вне церковной территории, стоял Джип братвы.

За Джипом спряталась Марковна.

Амбарыч обошел Джип и начал основательно засучивать рукава кафтана. Горилла с ходу пнул Амбарычу в низ живота.

— А-ах! — с обидой застонал Амбарыч. — Ты чего беспредельничаешь!? Без предупреждения пинаешь!

— Чеснок! Мой пинок называется «пинок по лобку»! Пинок несилен, пинковый джеб — на языке бокса. А сейчас я покажу пинковый кросс. То есть пну так, что сломаю Амбарычу лобковую кость!

Чеснок с благодарностью впитывал наставничество Гориллы. Марковна от любопытства зажевала свой носовой платок с соплями. Амбарыч помолился и воспрял, схватил Гориллу за ноги, поднял над собой и стукнул Гориллой о землю, как дубиной.

— Твою мать! — пробзделся Чеснок.

— Ну? — дружелюбно переспросил Амбарыч, отряхивая по-мужицки ладони.

Чеснок прыгнул в Джип и умчался.

Амбарыч простёр вслед горький взгляд ясных глаз:

— Куда, негодник? Кто за тебя каяться будет?

Из храма произошёл выход старушек. Они без звука двигались мимо стоящего Амбарыча и лежащего Гориллы — причастие требовало внутренней тишины от человека.

— Эх, Святых Даров не вкусил! — переживал Амбарыч.

Неугомонная Марковна быстро сбегала в храм и быстро вернулась назад.

— Спасибо, Амбарыч, что заступился за меня!

— Господа благодари, Марковна! — Амбарыч перекрестился на церковные купола.

— Ты его убил? — старуха вдумчиво рассмотрела неподвижно лежащее тело Гориллы.

— Окстись, Марковна! Так, приобщил к благодати!

— А-а-а… — бабка перешла на интимный тон. — Богохульник, который меня толкнул — в храме! Свечечки ставит.

— Я как раз собрался с ним побеседовать, — осклабился Амбарыч и похрустел силушкой.

— А можно я пойду и посмотрю? — дернулась нетерпеливой конвульсией Марковна.

— По благодати!