Софи Кинселла - Шопоголик спешит на помощь Страница 34

– Ви, се фини, – киваю я.

– Но ведь…

– Фор-рма – все, фор-рмы больше нет, – развожу я руками как можно убедительнее.

– Но, мисс Одетт… К-как такое возможно? – заикается он. – Ваши работы… ваши статьи… книги. Вы готовы отказаться от труда всей своей жизни? Быть такого не может!

Он в ужасе – того гляди упадет. Похоже, зря я это сказала… Впрочем, деваться уже некуда.

– Ви, – помедлив, киваю я. – Се са.

– Но как?!

– Я художник, – говорю я, чтобы оттянуть время. – Не женщина, не человек – художник.

– Не понимаю, – потерянно бормочет Реймонд.

– Я должна искать истину. – Ко мне внезапно приходит вдохновение. – Я должна быть хрьяабр-рой. Художник всегда должен быть хрьябр-рым, понимаете? Я должна рьяазр-рушать стар-рые идеалы. Только тогда я смогу стать истинным художником.

Сьюз рядом тихонько фыркает.

– Но ведь…

– Я не хочу больше говорьить об этом, – обрываю я.

– Но…

– В студию, – машу я руками. – Алонзи!

Сердце тяжко бухает в груди, пока я иду за Реймондом по темному коридору. Я не могу и дальше вести разговоры об искусстве. Я просто хочу узнать, что с моим отцом.

– Так ты Полин Одетт или Йода? – шепчет Сьюз мне на ухо.

– Отстань, – чуть слышно огрызаюсь я в ответ.

– Давай ближе к делу.

– Знаю!

Наконец мы проходим в просторную комнату с белыми стенами и стеклянным потолком. Здесь очень светло и грязно. В центре стоит большой деревянный стол и два гончарных круга, все заляпанные глиной. Однако мне нужны не они. Я присматриваюсь к полкам у дальней стены. Те заставлены глиняными статуэтками, скульптурами и причудливыми вазами. Бинго! То, что надо!

Я переглядываюсь со Сьюз, и она кивает.

– Рьяасскажите, месье Реймонд, что в этой комнате вам дор-роже всего?

– Ну… дайте-ка подумать. Конечно, «Близнецы». – Он указывает на статуэтку, изображающую, судя по всему, мужчину с двумя головами. – Ее пару лет назад номинировали на премию Стивенского института. Об этом писали на их сайте, может быть, вы…

Он с надеждой косится на меня.

– Очень крьясиво, – демонстративно киваю я. – А что еще дор-рого вашему сер-рдцу?

– Ох, даже не знаю. – Он неловко смеется. – Это, наверное. – Он указывает на большущую бесформенную скульптуру, покрытую разноцветной глазурью.

– Ви. Давайте-ка взглянем поближе. – Я передаю цветную абстракцию Сьюз, а сама беру «Близнецов». – Подойдем ближе к свету. – Я отодвигаюсь от Реймонда. – О. Вот эта похожа на… картошку!

Сьюз была права: картошка – ужасное кодовое слово. Зато оно сработало. Одним ловким движением мы вскидываем скульптуры над головой.

(До чего же они тяжелые! Свою я еле удерживаю. А та, что досталась Сьюз, выглядит куда массивнее. Хорошо, что Сьюз сильная.)

– В общем, так, – грозно заявляю я. – Я не Полин Одетт. Меня зовут Ребекка. Мой отец – Грэхем Блумвуд. Я хочу знать всю правду о вашем с ним путешествии. Если не расскажете – мы разобьем скульптуры. Если позовете на помощь – тоже разобьем. Так что лучше говорите по-хорошему, – тяжело дыша, заканчиваю я. Так и хочется взвизгнуть: «Говори, кому велено!», но я сдерживаюсь.

Реймонд, видимо, тот еще тугодум. Мы, наверное, полчаса стоим с затекающими от тяжести руками, пока он соображает, что к чему. Бедолага смотрит то на меня, то на Сьюз. Глупо моргает. То и дело разевает рот, но молчит.

– Мы должны знать правду. – Я подталкиваю его к верному решению. – Вы должны нам рассказать. Прямо сейчас.

Он хмуро сдвигает брови, словно размышляя о великих тайнах бытия. Господи, сейчас он все испортит!

– Так вы не Полин Одетт? – уточняет наконец Реймонд.

– Нет!

– Слава богу. Я уж думал, вы с ума сошли. – Он удивленно качает головой и вглядывается в меня. – А вы ведь на нее похожи. Ну просто вылитая.

– Я в курсе.

– Невероятное сходство. Случайно, не родственницы?

– Насколько знаю, нет… Говорите, сходство невероятное? – не сдерживаюсь я. Так и знала! Говорила же всем, что я ее копия!

– Обязательно поищите общие корни. – Глаза у него вспыхивают. – У вас наверняка затесался общий предок. Можно обратиться на телевидение, там есть одна передача…

– Хватит болтать! – рявкает Сьюз точь-в-точь как нацистский комендант. – Рассказывайте правду!

Она неодобрительно смотрит на меня, и я понимаю, что немного отвлеклась.

– Да, верно. Говорите! – Я поднимаю «Близнецов» повыше. – Мы здесь не просто так, Реймонд, лучше нас слушаться.

– И не вздумайте бежать, – грозно добавляет Сьюз. – Как только наберете номер полиции, ваши любимые фигурки превратятся в кучу осколков.

Судя по голосу, она ждет – не дождется шанса разнести всю комнату. Кто бы мог подумать, что наша Сьюз такая кровожадная?

Очередная пауза – опять длиною не меньше получаса, – пока Реймонд переваривает ее слова.

– Значит, вы дочь Грэхема? – повторяет он наконец, глядя на меня. – Вы на него не похожи.

– Да. Он пропал. Мы его ищем, но пока узнали лишь, что он пытается что-то исправить. Вы знаете, что именно?

– Он здесь? – вставляет Сьюз.

– Он вам не звонил?

– Вы расскажете нам, в чем дело?

С каждой новой репликой лицо Реймонда вытягивается сильнее. Он случайно встречает мой взгляд и тут же отводит глаза. Меня словно пинают в живот. Он все знает!

– Что случилось? – грозно спрашиваю я.

– Куда он поехал? – эхом вторит Сьюз.

Реймонд смотрит мимо нас, в дальний угол.

– Вам ведь это известно, да? – Я пытаюсь перехватить его взгляд. – Почему не признаетесь? Почему вы вчера прогнали мою маму?

– Говорите! – взвизгивает Сьюз.

– Куда бы он ни поехал, это его дела, – угрюмо отвечает Реймонд.

Мы проделали такой долгий путь, он все знает – и не желает нам ничего рассказывать. Я вскипаю от ярости.

– Я сейчас ее брошу! – кричу, размахивая статуэткой. – Брошу прямо на пол. И за тридцать секунд разнесу всю комнату. Все равно в полицию вы звонить не станете, потому что тогда придется рассказывать им, с чего все началось! Правду!

– Господи, – бормочет Реймонд, потрясенный моей вспышкой. – Уймитесь. Вы точно дочь Грэхема? Он всегда был само спокойствие.

– Грэхем и сейчас такой же, – подтверждает Сьюз.

– Я в маму пошла, – сообщаю.

– Значит… вы дочь Грэхема, – в который раз повторяет Реймонд. Боже, до него всегда так медленно доходит?

– Да, я Ребекка, – многозначительно говорю я. – Но это не папа меня назвал, так получилось. Долгая история.

– Дочерей Брента и Кори тоже зовут Ребекками, – вставляет Сьюз.

– Дочь Брента сказала: «Нас всех назвали Ребекками», но не знаю почему, и если честно, я уже устала от того, что ничего не знаю о своей собственной жизни.

Голос дрожит. Когда я замолкаю, в комнате воцаряется мрачная тишина.

Реймонд все переваривает наши слова. Он смотрит на меня, на Сьюз и на скульптуры, которые мы до сих пор держим над головой (у Сьюз наверняка уже руки отваливаются).

И наконец сдается.

– Ладно.

– Что ладно? – подозрительно уточняю я.

– Я расскажу, чем занимается ваш отец.

– Так вы в курсе?

– Он был здесь. Садитесь. – Реймонд жестом указывает на заляпанный красками диван. – Я расскажу. Чай будете?

Хоть Реймонд и согласился помочь, скульптуры мы все равно не отдаем. Сидим на диване и держим их на коленях, пока хозяин разливает по чашкам чай со льдом и устраивается в кресле напротив.

– В общем, все из-за денег, – говорит он и замолкает, словно ситуация и без того понятна.

– Каких денег?

– Брент отказался от своей доли. Твой отец узнал и решил, что это неправильно. Я сказал, это его проблемы, а твой отец заартачился. Они с Кори всегда были… как бы сказать… упрямыми. Кори часто втягивал твоего отца в разные авантюры. По крайней мере, раньше.

Реймонд откидывается на спинку кресла и как ни в чем не бывало потягивает чай. Я в замешательстве хлопаю ресницами.

– Так что случилось? – спрашиваю наконец.

– Вы ведь и сами знаете, – пожимает тот плечами. – Деньги. За проволоку. – Он пристально смотрит на меня. – Я о тех самых выплатах.

– Каких еще деньгах? Что за выплаты? – вспыхиваю я.

– Вы что, не в курсе? – поражается тот. – Он вам ничего не рассказывал?

– Нет!

– О, Грэхем! Не такой уж ты и святой, – внезапно хохочет тот.

– Да о чем вы вообще говорите?! – готова взорваться я.

– Ладно, – усмехается Реймонд. – Начнем с самого начала. Занятная вышла тогда история… Мы четверо познакомились в Нью-Йорке. Кори и Брент недавно получили степень, я учился в магистратуре. Твой отец… не помню, чем он тогда занимался. Мы были молоды, хотели повидать жизнь и решили поколесить по стране. Искали себе приключений.

– Ясно, – вежливо киваю я, хотя в душе хочется завыть от бессилья.

Когда люди говорят «Занятная вышла история», они подразумевают: «Сейчас я буду долго и нудно рассказывать о своей молодости, а ты постарайся сделать вид, что тебе интересно». Беда в том, что эти байки я слышала от отца раз сто, не меньше. Теперь начнется всякая лирика про красивые закаты, изнуряющую жару и ночевки в пустыне.